– ЕСТЬ два мнения: одни считают, что все премии в искусстве вредны, потому что все они необъективны, пристрастны, выдаются группами людей. Разгораются возня, склоки, скандалы, люди теряют разум и достоинство, борясь за эти премии. Другие считают, что премии и призы – это хорошо, это хоть как-то структурирует хаос. Если произведение искусства получило престижную премию – это как знак качества. И уж точно произведение достойно быть увиденным, прочитанным. Как думаете, премии и прочие награды в искусстве – скорее вредны или скорее полезны?
– Скорее полезны. Ведь, как сказано в пьесе Володина «Старшая сестра», «доброе слово и кошке приятно». Любая премия поощряет человека, рождает в нем позитивные эмоции. И это хорошо, особенно у нас, поскольку у нас принято не поощрять человека, а забивать его камнями.
Есть другая проблема: не может быть такого количества премий, как сегодня, это ненормальное явление. Премий может быть одна-две, максимум три, а не двадцать три. И не может быть тридцать академий с тысячами академиков! Это ненормально. Я страшно испугался, когда мне сказали, что я член академии, но потом выяснилось, что речь о телеакадемии «Тэфи», и я успокоился, потому что это никакая не академия. Просто используют престижное слово.
В чудовищном советском режиме, в который я никогда не хотел бы вернуться, были какие-то свои, унаследованные от прошлой культуры, довольно продуманные положительные явления по устройству науки. Ты защищаешь кандидатскую диссертацию, потом докторскую, потом ты член-корреспондент академии наук, потом действительный член академии наук. Академия – одна! Отдельно существует только Академия медицинских наук, потому что там действительно громадная сфера, много специализаций. Сегодня я читаю про астрономическое количество академиков, новые премии, новые ордена, даже не запомнить мне эти названия, и это все возрастающее количество наград, почетных сувениров и призов совершенно убивает их смысл и качество.
– Наград должно быть мало, чтоб тем сильнее выделить избранных?
– Конечно, а иначе какой смысл в наградах? Повторю, сталинская система была ужасна, это было худшее время России. Но там существовала определенная иерархия ценностей, и в наградах был смысл. Иногда страшный. Я помню (мне было пять лет), как дома родители обсуждали, что Станиславскому дали звание народного артиста Советского Союза, а Мейерхольду не дали, и это был дурной, тревожный знак. Но звания не были пустым звуком. Премии не были рядовым событием в жизни человека.
– Почет был важнее денег?
– С помощью премий и наград создавалась элита общества, без которой оно не может существовать. А деньги, кстати, давали не просто большие, а очень большие. Сталинская премия первой степени – сто тысяч рублей, по тем временам колоссальные деньги. Сталинская премия второй степени – пятьдесят тысяч рублей, тоже немало. Среди драматических актрис до войны лауреатом Сталинской премии первой степени была Алла Тарасова, второй степени – Мария Бабанова, и это действительно были великие актрисы. Сталин в своей политике использовал искусство как идеологическое оружие. Недаром в кровавый 37-й год, год тотального террора, он посылает Московский Художественный театр на гастроли в Париж. Они играли тогда всего три спектакля – «Анну Каренину» по Л. Толстому, «Враги» Горького и «Любовь Яровую» Тренева, но этого было достаточно. Мир видел, что Книппер-Чехова и Качалов – на стороне советской России, на стороне Сталина.
– Настало другое время, террора нет, и отчего бы светлым силам не воспользоваться некоторыми методами темных сил? Почему бы не использовать искусство как идеологическое оружие, только другой, светлой, идеологии?
– А у нас есть идеология? Искусство сегодня вообще мало кому интересно из правительства. У нас слабое Министерство культуры, у нас нет такого мощного министра, как Екатерина Фурцева, которая сама всюду ездила и все видела; создала Конкурс Чайковского, конкурс балета, международный кинофестиваль; она открыла «Современник». Министром культуры в нашей ситуации обязательно должен быть масштабный человек, который знает и любит искусство. Нынешнее положение дел печально. Министр Соколов – интеллигентный человек, но у него, видимо, проблемы с силой воли. Михаил Швыдкой – человек знающий, доктор искусствознания, он всех знает по именам и со всеми на «ты», что большой минус для руководителя. Он ввел в обиход стиль иронической фамильярности «для своих», а это вряд ли хорошо. Говорят о В. Суркове, я его лично не знаю, возможно, он человек компетентный, но как же тогда понимать назначение Евгения Миронова руководителем Театра Наций? Миронову играть надо, он актер, а не руководитель. Главные режиссеры стареют, им переваливает за 70, хореографов нет вообще, положение тяжелое. И тут обязательно нужна мощная фигура!
– Сохранила ли какой-то престиж, на ваш взгляд, Государственная премия?
– Думаю, что нет. Получение Государственной премии – предмет бесед в столовой театра во время перерыва. Для зрительской массы это не имеет значения, имеют значение только «имена».
– На некоторых премиях теперь написано, что они «национальные». Вот и театральная премия «Золотая маска» стала «национальной». Что это значит?
– Совершенно загадочная история. Когда «Золотая маска» возникла, это была личная частная премия господина Боякова.
– А кто это?
– Любитель искусства. Теперь у него есть собственный театр – театр «Практика». Это мало кому удается в Москве, но Эдуард Бояков – человек активный и умеет добиваться своего. Он вошел в какой-то контакт с Союзом театральных деятелей, не знаю, как уж они там с Александром Калягиным рассчитались. Но премия «Золотая маска» стала национальной, хотя все знают, что это «бояковская премия».
– А кто имеет право назвать частную премию национальной? Разве это не привилегия государства? Получается какой-то «самозахват сарайчика», самоназвание. Самозванство то есть!
– Да так это и есть самозванство. Эпоха самозванцев. Нет законного хозяина, нет надзора. Актеры всегда хотят премий и наград, они жаждут этих «золотых» пустяков. Но по итогам этой «маски» всегда видно, до чего это вздорная, неавторитетная премия, она может свалиться кому угодно. Может оказаться у достойного, а может – у недостойного. Поэтому повторю: дело не в количестве призов и наград, не в количестве денег, потраченных на новые театральные здания, а в качестве, в качестве искусства!
– В стране объявлена борьба с коррупцией, и почему-то считается, что коррупция – это когда где-то сидят подлые чиновники, а в светлом мире искусства ее нет. Но ведь коррупция есть и среди «мастеров культуры»?
– Ко мне ли этот вопрос? Я не генеральный прокурор. Но если бы кто-нибудь всерьез занялся культурой, то это имело бы смысл. Посмотрите на здание, принадлежащее Союзу театральных деятелей. Там когда-то была жизнь, люди ездили по стране, общались, обсуждали спектакли, СТД объединял людей. Теперь же рядом с Калягиным какие-то загадочные лица, совсем не театральные. В здании – банк, бар, казино, торговые ряды и какая-то узенькая лестница ведет в театральную часть, где, как правило, довольно пусто…
– Как-то неважно дела обстоят и с независимостью экспертов, то есть критики. Я читаю некоторых и начинаю подозревать ужасное. Говорят, многие вступили в неуставные отношения с иными «мастерами искусств», ездят за казенный счет на гастроли и потом пишут восторженные отклики под видом рецензий. Это разве не коррупция?
– Абсолютно открыто наступило разделение критиков на маленькие мафиозные группы, обслуживающие те или иные интересы. Почти нет критиков, которые готовы писать и говорить то, что они думают. Есть талантливые люди, но не они сегодня делают погоду. А делают погоду те, кто умеет «быть в контакте».
– Так чего стоят тогда все эти «золотые маски», если они присуждаются людьми, которые «умеют быть в контакте»?
– Судите сами. Я ни в каких этих премиях не участвую и не хожу на них. Как говорится, перелистываю страницу, перематываю пленку…