– ГОВОРЯТ, в театральном вы подавали «та-а-кие» надежды…
– Педагоги так и говорили. В 25 лет я на полном серьезе мечтал быть и народным, и знаменитым, все регалии получить. Сейчас в этом нет необходимости. В моих планах – построить дом, родить еще одного ребенка.
После Щукинского четыре года играл в Московском областном театре драмы. А потом наступило время, когда надо было зарабатывать. Театр денег не давал, кино не было. Дело в том, что мне всегда было скучно работать только актером.
Я человек деятельный.
В начале 90-х ресторан «Прага» отказался обслуживать буфет театра Вахтангова. И мы с Максом Сухановым сделали там свой буфет. Параллельно открыли еще один – в Центральном детском театре. Позже появились артистический клуб «Маяк» при театре имени Маяковского, ресторан «Лабарданс»… Мы сами ездили в какой-нибудь Усть-Педрюпинск за курами, доставали дефицитные продукты. Сами готовили прямо в театре, грузчиками, уборщиками работали. Кстати, с тех пор я стал называть себя «буфетчиком».
– Если не ошибаюсь, это были самые бандитские времена. Приходилось платить отступные, «стрелки забивать»?
– «Крыша» была. Тогда по-другому нельзя было. Мы сразу обратились к кому следует, проходили под кличкой Артисты, и отношения у нас были просто прекрасные. Даже денег с нас не брали. Очень смешное время было.
– Сегодня не испытываете мучительной боли за бесцельно прожитые без актерства годы? Когда актеры после спектакля заходили в буфет, не покалывало в сердце?
– Кололо, и некая зависть была к тому же Максу, который был успешен, и все у него складывалось хорошо в плане творчества. Хотелось самому что-то сделать, тем более что чувствовал в себе силы. Но… не жалею. Так же как никогда не пожалею о том, что нашел в себе силы вернуться.
– Специалисты говорят: если спортсмен не тренировался год – это сопоставимо с микроинфарктом. А если актер не играл восемь лет? Наверное, и система Станиславского порядком подзабыта?
– Тело помнит, что называется. Единственное, что ушло, – трепетное волнение, состояние азарта, когда ты выходишь на сцену. Может, потому что уже не мальчик. Я уходил, когда мне было 27 лет, вернулся в 35. И прежние радости, приоритеты в жизни конечно же поменялись. Например, сейчас я кино люблю намного больше, чем театр. С моей точки зрения, способы выражения в кино намного острее, ярче и интересней. В театре тоже играю, но для тренировки.
– Со стороны вы производите впечатление не очень типичного актера – хочу снимаюсь или играю, хочу нет. Это так?
– Это, скорее, от независимости, от того, что есть стабильный доход помимо театра и кино. Поэтому и выбираешь…
– В вашей жизни были потрясения, оставившие «зарубки на память»?
– Начнем с того, что моя семья пережила знаменитое землетрясение 1966 г. в Ташкенте. Мне всего-то два года было, но помню, что мама меня из-под обломков выносила. А в ноябре 99-го чудом выжил. Возвращался домой после съемок в 5.30 утра, заснул за рулем и на скорости 100 км в час врезался в милицейскую машину. Неделю в реанимации пролежал – меня вспарывали, зашивали. С тех пор весь в шрамах. Врачи говорили: еще чуть-чуть и – летальный исход... Еще была грустная история моих отношений с женщиной, с которой мы не очень хорошо расстались. И это тоже было для меня сильное потрясение, приведшее к тому, что в 40 лет я пересмотрел многие свои позиции – в отношении и к женщинам, и к жизни, и ко всему на свете. Стал жестче.
– А что вас может увлечь по-настоящему?
– Люблю открывать новые предприятия, заниматься чем-то непознанным для себя. Сейчас, например, собираюсь новый бизнес открыть. Нашел инвесторов, построим мини-завод в Смоленске. Будем производить… цэмэнт (смеется). Тьфу-тьфу-тьфу!!! Чтоб не сглазить…