НЕ ДУМАЮ, что кому-нибудь захочется посмотреть продолжение «Иронии судьбы» второй раз. В картине нет того счастливого воздуха, пронизанного человеческими излучениями, которым была наполнена прародительница – картина Эльдара Рязанова. Нет тщательно и весело придуманной истории. Нет разработанных человеческих характеров. Нет свободной, умной, кипящей от избытка жизненных сил актерской игры. Нет отличной музыки и прекрасных стихов. Впрочем, создатели картины и не думали соревноваться с рязановским шедевром – они просто, что называется, «дожимали бренд», имеющий до сих пор кое-какой коммерческий потенциал. Дожимали, как жмут оливковое масло из сырья, в котором после холодных и горячих отжимов есть еще последний отжим, уже вне классификации сорта. В нашем случае это – зрительское любопытство: «а что же такое можно снять в качестве продолжения «Иронии судьбы»? Наверное, ерунда какая-нибудь, – так рассуждает зритель, – надо бы посмотреть». Идет и смотрит: и впрямь ерунда, все без обмана!
Сын Жени Лукашина Костя (К. Хабенский) под Новый год приходит в баню, где папы еще нет, но есть его друзья, А. Ширвиндт и А. Белявский. У Кости странная для сына Лукашина аллергия – непереносимость алкоголя. Почему-то именно в этот Новый год коварный Ширвиндт решил помочь другу вернуться к прежней любви – ленинградской Наде, на которой Женя в свое время не женился. Нет, обещание счастья не состоялось – Надя так и осталась с Ипполитом и родила дочь, тоже Надю. Подсунув Косте рюмку водки и билет на самолет, змей-искуситель рассчитывает, что Женя ринется в Ленинград спасать сына и снова встретит мечту своей жизни.
Костя действительно очнулся на Третьей улице Строителей, дом 25, квартира 12 и увидел неземной красоты существо в исполнении Елизаветы Боярской. Это прелестная шатенка с огромными серыми глазами, вздернутым носиком, пухлыми, пленительно очерченными губками и двумя ямочками на щеках. «Знаем мы эти ямочки!» – воскликнул бы помещик из водевиля Чехова. Но нет, Надя не кокетка, она… вот тут мы затрудняемся сказать, какова же она по характеру. Какой там еще характер у Вечно Женственного? Она тихо мерцает, и этого достаточно. Некоторое время Хабенский поизображал фрагменты игры Мягкова, а потом заявился новый жених новой Нади – менеджер «Билайна» Ираклий (С. Безруков) – с микротелефоном в ухе. Ираклий постоянно говорит с невидимыми собеседниками, что, как известно, сразу выдает в человеке провинциала и создает впечатление легкого идиотизма.
Но Костя, оказывается, лишь притворяется пьяным, а на самом деле хитрит. Обманом вызывает Ираклия спасать от разгневанных жильцов мобильную станцию, чтобы остаться наедине с Надей – это раз, и вновь свести маму Нади и своего отца – это два. Но где они – там ведь должен появиться и сердитый Ипполит… В этих ролях зритель видит прежних артистов – А. Мягкова, Б. Брыльска и Ю. Яковлева – и тяжело вздыхает. Тридцать лет – это тридцать лет, ах-ах. Играть актерам абсолютно нечего, и они элегантно и деликатно присутствуют в качестве убедительных товарных знаков. Как они жили, кем стали, как живут теперь, что думают, о чем мечтают – неизвестно.
Ей-богу, читатель, скучно пересказывать. Хабенский не смешной, цельного образа не создает, а только бесконечно прикалывается и выделывается. Я вообще стала опасаться, что актер так и не сумел полноценно развиться. Надеюсь на картину «Адмиралъ», где он играет Колчака, ведь в этой роли шалить и прикрываться личным обаянием недостаточно. Безруков, от Есенина и Пушкина вернувшись на знакомый и хорошо освоенный им водевильный уровень существования (вспомним «Китайский сервиз» и «Ключ от спальни»), совсем неплох. Был бы в руках хорошего комедиографа, засверкал бы еще пуще. Лица второго плана не продуманы – запоминаются разве что пьяный Дед Мороз со Снегурочкой. Но в роли Мороза, я извиняюсь, Михаил Ефремов, так как его, поросенка такого, не запомнишь. Хороших шуток нет, настоящих комедийных ситуаций нет – потому что нет настоящего вдохновения и, по сути, авторам картины сказать людям нечего.
Бекмамбетов, скорее всего, режиссер картин «действия», без комедийной жилки, без «человековедения». А потому наиболее эффектные кадры в новой «Иронии судьбы» – это кадры, как «Тойоту Камри» Ираклия закружило на гололеде. А главные действующие лица – не люди, а мобильные телефоны, они двигают события. Но если режиссера механизмы интересуют куда больше, чем люди, об этом и надо снимать. Снимать надо о том, что горит и болит, что заводит и зажигает, вот тогда и может выйти что-то стоящее.
В картине Рязанова герои прошли долгий путь друг к другу и менялись на этом пути. В новом фильме никто не меняется и никаким путем не идет – лирические перипетии нынче не в цене. Равно как и стихи с песнями или признаки интеллекта в речи. Вместо песен – гимн России и президент Путин на телеэкране. Эх, мастера культуры, мастера культуры...
А ведь всего лишь 30 лет назад фильм с текстами Цветаевой и Пастернака, с интеллигентными разговорами интеллигентных героев стал сверхмассовым, суперпопулярным! Неужто мы так поглупели? Или те, кто делает фильмы, делают их уже не для себя и своего круга, считая зрителя равным себе по уму, но для кого-то, для какого-то стада – там, далеко, где пасутся коровы, давая надой рейтинга? Правильная ли это позиция? Нет ли в ней холода и высокомерия, вынимающего из искусства душу и жизнь? Неужели так интересно снимать одноразовое пластмассовое кино, о котором забудут на следующий день после просмотра?
По мне, так интересней пирожками торговать. И для людей больше пользы выходит.