По Америке с русской красавицей

(Продолжение. Начало здесь)

Поднимаюсь и бреду в сторону центра. Мне попадается контейнер, куда местные жители складывают бросовые вещи, их можно забирать, если есть желание. Я наклоняюсь, перебираю наваленное тряпье. В основном детские шмотки, есть что-то для женщин. Мужские джинсы, куртка, то ли демисезонная, то ли зимняя. 

Выуживаю её. Нет, она на пять размеров меньше, чем надо. Вместо мужских ботинок нахожу детские сандалии. Тащусь дальше, понимая, что еще одна миля по асфальту, - и я сотру ноги до крови.  

Останавливаюсь в проулке между домами, обследую контейнеры с мусором. Достаю толстую картонную коробку. В другом контейнере несколько ярдов прочного шпагата. Я подвязываю спадающие штаны веревкой. Присаживаюсь на бордюр и мастерю обувку вроде той, что видел на бродяге: ножом вырезаю аккуратные прямоугольники, прокалываю дырочки, пропуская в них веревку. Затем закрепляю куски картона на стопе. Еще несколько кусочков картона беру про запас: такая обувь быстро снашивается. Я сворачиваю на оживлённую улицу, но не замечаю удивленных взглядов. Мой внешний вид не вызывает удивления прохожих.

Интересно, как бы на меня смотрели в Москве? Ну, если бы в таком виде я решил прогуляться по центру города, по Тверской или Арбату? А если бы пришел в Союз писателей, прямо на заседание правления Московской писательской организации: «Здравствуйте, господа». Они бы сразу вызвали скорую психиатрическую помощь или сначала завели разговор на общие темы: как дела, как вы себя чувствуете в последнее время, и так далее.    

…Прохожу мимо кинотеатра, расположенного в старом здании, останавливаюсь возле кассы. Надо же, в одном из трех залов крутят русский фильм режиссера, работы которого мне очень нравятся. Это кинотеатр для любителей иностранных фильмов, здесь редко бывают очереди, но есть свой узкий круг зрителей, которые интересуются европейским кино. 

Очень хочется посмотреть фильм, о котором читал в интернете, хочется послушать русскую речь. Здесь не дублируют иностранные фильмы за исключением японских мультфильмов. Считается, что дубляж, даже закадровый перевод, убивает творческий потенциал картины, обедняет её, лишая зрителей возможности слушать оригинальную речь героев. Да, скорее всего, это так. 

Но, с другой стороны, американские фильмы получают огромные конкурентные преимущества в борьбе с европейским и азиатским кинематографом, быстро набирающим обороты. Кинотеатры почти не показывают иностранные фильмы, а по телевизору за последние годы я видел русские фильмы всего пару раз. Причина одна: только страстные любители зарубежного кино будут торчать в кинозале или у телевизора и портить глаза, читая субтитры, - это слишком неудобно, утомительно и, главное, отвлекает от сюжета и мешает любоваться сценами, которые того стоят. 

Я думаю о том, как вернуть русским зрителям интерес к отечественным фильмам. Кинокритики России, режиссеры и продюсеры долгие годы бьются над разгадкой этой тайны, но не могут придумать ничего путного и твердят как заведенные: надо увеличить государственную поддержку отечественного кино. 

На самом деле все просто: надо перестать дублировать голливудскую продукцию, вместо перевода снабжать видеоряд титрами. При таком положении вещей кассовые сборы русских фильмов без всяких коммерческих вливаний и государственных дотаций возрастут на порядок. А любой отечественный фильм, самый посредственный, серенький, проходной, - станет блокбастером.  

Билет на дневной сеанс - всего-то пять долларов. Таких денег у меня нет. Иду дальше.      

*    *    *

И снова я в сквере в центре города, пробирает холод, ветер не унимается, хорошо хоть дождя нет. Я уже совершенно одурел от этого бесконечного дня, надо где-то найти денег и подкрепиться. Но где и как их найти? Такой уж, видно, день, что ни одной дельной мысли в голову не приходит. Можно взять пластиковый стаканчик и, повесив на грудь картонку с жалостливой надписью, попытаться выпросить у прохожих несколько долларов. Десятка спасла бы меня. И пятёрка будет не лишней… 

Только что написать на той картонке? Коротко и ясно: «Я голоден. Подайте на пропитание». Что ж, неплохо для начала. Но с моей плотной фигурой я вряд ли сойду за изголодавшегося бродягу, вряд ли вызову сочувствие. Даже в этой самодельной обуви, прикрученной к ногам. Значит, не получу ни цента. 

Может быть, так: «Подайте на пропитание русскому писателю»? В этом что-то есть. Суровая правда жизни, некий сюжет. Литератор, потерявший надежду, доведенный до самого края. За короткой надписью можно разглядеть глубокую личную драму, трагедию сломанной жизни, даже нечто большее. Но с моей комплекцией, – рост сто восемьдесят и живого веса за сто килограммов, - я буду как-то неубедительно выглядеть в роли голодного нищего. 

И еще надо знать менталитет американцев. Поверить в то, что профессиональный писатель вынужден побираться на улице, они вряд ли смогут. В их представлении человек, именующий себя писателем, - как минимум не беден. Иначе быть не может. 

*    *    *

Как-то я познакомился с одной женщиной литератором-рабом, как у них говорят, литературным призраком. Она уже нашла покупателя на свой особняк за два с лишним миллиона долларов и, готовясь к переезду в теплые края, распродавала имущество. Я вместе с другими покупателями зашел взглянуть на её мебель и кое-какие личные вещи, выставленную на продажу, купил кое-что, очень недорого. 

Мы столкнулись с хозяйкой в одной из комнат её просторного особняка, разговорились и обменялись мнениями о последних бестселлерах. Эта женщина писала тексты за довольно известную авторшу любовных романов. Своими трудами писатель-призрак заработала два особняка: в Майами и Северной Каролине, апартаменты в Сан-Франциско и кое-что еще, по мелочам. В банке у нее был счет с шестью нолями, в гараже коллекция раритетных машин. 

Трудно представить эту женщину, выпрашивающую мелочь на улицах. А ведь она всего лишь «соавтор», чье имя даже не печатают на книжных обложках. Я знал и других литераторов, не слишком известных широкой публике, не слишком коммерчески успешных, тем не менее, далеко не бедных. 

Однажды я сел в такси, за рулем был молодой чернокожий мужчина, которого очень интересовала жизнь в России. Мы немного поболтали.

- Вы опубликовали в России много книг, - сказал водитель. – По вашим книгам поставлены фильмы. Значит, вы очень богаты. А если вы богаты, у вас есть возможность помогать тем, кому в жизни повезло меньше, чем вам. Вы помогаете бедным?

- Понимаете ли…

Не помогать бедным – это жлобство, одна из разновидностей хамства. Я замялся, не зная, как объяснить разницу между русским литератором и американским. Здесь писатель, чью книгу однажды экранизировали, встретит старость обеспеченным человеком. Нарушение авторских прав карается дикими штрафами и тюрьмой. 

В России другие законы, в том числе в области авторских прав на книги. Проще говоря: эти самые права, - полный пшик, пустые разговоры. В России я был знаком с известными, можно сказать культовыми писателями, доживавшими жизнь в бедности. После их смерти вдовы хлопотали в Союзе писателей о материальном пособии, чтобы похоронить мужей более или менее достойно. А речь шла о мизерных, смешных по американским меркам деньгах. 

Ну, расскажи я эти грустные истории, мне бы никто не поверил. Решили, что я фантазирую, что я специалист по черному юмору. 

- Я не богатый человек, - ответил я таксисту. Он лукаво улыбнулся, решив что я, как и все русские, люблю прибедняться.                   

*     *     *  

Начинало темнеть, я с меланхоличностью тупостью замерзающего человека следил за прохожими. Вот мужчина средних лет выгуливает двух лаек, коричневую и белую с голубыми глазами. Он остановился, ожидая, когда одна из собак справит большую нужду. Дождавшись, натягивает на руку разовую перчатку, упаковывает все в пакетик с логотипом известной фирмы и медленно идет в сторону улицы. Он несет пакетик гордо, с молчаливым достоинством, будто в нем дорогущие конфеты, купленные любимой девушке. 

Вот появился белый мужчина лет пятидесяти пяти, он катит впереди себя магазинную тележку, в которой аккуратно сложены какие-то вещи. Сверху стопка рубашек и маек, завернутых в прозрачную пленку, рядом упаковка со свитером и тёплой курткой, в целлофане. На нижней площадке тележки - свёртки и темные пакеты. Вещей много. Даже на ручках тележки висит пара сумок. Человек сел рядом, протянул раскрытую пачку сигарет, угадав во мне такого же бродягу, как и он сам. Встал, порылся в тележке, вытащил ворсистое покрывало и протянул мне. 

- Вам это пригодятся, - сказал он. 

Я набросил покрывало на плечи, и стало теплее. 

- Мне нравятся тележки, - сказал человек. – Это лучше, чем целый день таскать сумку или рюкзак. 

Мы разговорились. Моего нового знакомого звали Майклом. Когда-то у него была своя торговля подержанными автомобилями. А торговец имеет право покупать на аукционах, которая устраивает полиция, конфискованные машины, а также автомобили, отобранные у владельцев, не выплативших кредит. И цена на такие машины, как правило, очень привлекательная. Майкл покупал их пачками, и продавал в основном мексиканцам. 

Они приезжают сюда, набиваясь вшестером в одну машину, скупают подержанные автомобили, перегоняют их в Мексику и там перепродают. Таких постоянных клиентов из Мексики у Майкла было много, он не успевал продавать партию машин, как приезжали новые покупатели. У него водились деньги, заем за дом был почти погашен. 

Но с женой начались проблемы, наверное, потому что он слишком много работал и слишком мало бывал дома. После развода львиную долю его собственности оттяпал адвокат жены. А Майкл покатился по наклонной, стал часто прикладываться к бутылке и курить травку. 

Но теперь с этим покончено, он не прикасается к спиртному уже полгода. Один знакомый из той прежней благополучной жизни, возможно, даст Майклу работу. Пока временную, но и это неплохо. А там, если дела пойдут, можно дорасти до менеджера по продажам подержанных автомобилей. 

- Чего-то я раньше тебя здесь не видел, - Майкл вглядывается в мое лицо. – По разговору ты вроде иностранец.   

Настала моя очередь рассказывать о себе. Я попытался как-то объяснить ситуацию, вышло не очень складно и убедительно. Но Майкл понял главное. Понял, что я на дне жизни человек временный, случайный турист. Настанет новый день, и я навсегда уйду и вряд ли вернусь. А он залег на дно прочно и основательно, подняться наверх шансов не так уж много, хотя он любит об этом поговорить. 

Здесь так: человек может оступиться и упасть, на то он и человек, чтобы совершать ошибки. Но вернуться к прежней жизни бывает чертовски трудно.

- Я не профессиональный нищий, - говорит Майкл. – То есть я не живу с нищенства. 

- А что значит профессиональный нищий?

- Тот, кто хорошо зарабатывает. Один мой приятель умеет красиво попадать под машины. У него было коронное место на углу одной центральной улицы. Там через дорогу останавливался автобус. Есть пешеходный переход. Машины имеют право совершать правый поворот, если нет пешеходов. Мой приятель подгадывал так, чтобы напротив через улицу останавливался городской автобус. И выскакивал из-за угла, словно черт из коробки. Прямо перед машиной. Она била его передком  - он летел на асфальт. Якобы терял сознание. У врача симулировал сотрясение мозга, проблемы с позвоночником и шеей. Автомобилисты выкладывали деньги: ему на лечение и на прочие расходы. 

- Рискованный бизнес,  - замечаю я. 

- Если наработан навык – все получится. Но есть затруднение: водители - люди осторожные, они поворачивают медленно, следят не только за дорогой, за пешеходами. Поэтому здесь очень трудно попасть под машину, - это уж я точно говорю. Серьёзных травм у моего приятеля не было, поэтому и компенсации небольшие. Но однажды он так славно выскочил из-за угла, что водитель не успел затормозить, спешил куда-то… Мой друг схлопотал двойной перелом ноги, перелом ключицы. И кое-что по мелочи. 

- И много он заработал?

- Немало. На полученную от водителя компенсацию купил дом, обставил его, открыл банковский счёт. Даже женился. Теперь сидит у камина, пьёт красное вино, вспоминает свои приключения и посмеивается. И вся плата за эти блага – легкая хромота. Честно говоря, не знаю: он действительно хромает или притворяется. Я сам не против того, чтобы два-три раза попасть под машину. Да, это было бы совсем неплохо, очень даже… Но тут надо иметь хорошую спортивную подготовку. Иначе кроме могилы на муниципальном кладбище не получишь ничего.

- Да, я слышал о парнях, которые хорошо зарабатывают на таких делах. Падения, увечья…

- И женщины преуспели, - Майкл кивает. – Я знал одну, кстати, русскую. По имени Настя. В больших универсамах она профессионально падала на только что вымытых полах. Но до серьезной травмы не доходило. Да и в магазинах почти по всему городу знали: не успеет уборщица полы помыть, как прямо из воздуха появится эта Настя. И упадет на мокром месте. Стали огораживать такие места, ставить знаки. У Насти наступили трудные времена. 

- Она осталась без работы?

- На некоторое время. Но помог случай. Однажды она пришла в парикмахерскую, которую тоже держали русские. А там лестница вела вниз, зал был в подвале. И как раз перед приходом Насти помыли полы, а напоминания об этом не поставили. И тут явилась Настя. Она увидела эти ступени, блестевшие от воды и чуть от счастья не заплакала. Падала она виртуозно. С грохотом, криками, потерей сознания. Пересчитала все ступеньки. И еще повезло: сломала ногу. Владелец парикмахерской обанкротился на выплатах для Насти. Продал дело, чтобы рассчитаться с долгами.

- Настя наверняка завершила свою карьеру в тюрьме?

- И не подумала. Я встретил её два года спустя после падения в парикмахерской. За это время она удачно упала еще пару раз. Да… Эта нищенка теперь живет в своем доме, в хорошем районе. А свободное время выращивает розы и любуется ими. Свободного времени у неё теперь много. Жизнь наладилась, только переломы к дождю побаливают.            

Майкл докурил сигарету и стал собираться. Оказалось, буквально в квартале отсюда Армия спасения скоро будет раздавать бесплатные ужины для бездомных, а если мне негде ночевать, поблизости есть приют, туда пускают с девяти до десяти вечера. Кровать и свежее постельное белье обеспечены. Вот только подъем ранний – в семь утра. И надо уходить на улицу, чтобы вернуться вечером. Такова уж жизнь бродяги, - всегда в пути.

Наутро я, кутаясь в мягкое покрывало, вышел в сторону съемной квартиры. Около полудня, стоптав три пары картонной обуви, прибыл на место. Рита открыла дверь на мой звонок. Я сел в кресло и освободил ноги от веревок и картона. Рита наблюдала за этими манипуляциями, затем долго смотрела на мою обветренную физиономию и наконец сказала:

- А где ботинки?

- Это были резиновые тапки, - я хотел пошутить, но было не до шуток. – Я их потерял. Ну, во время дождя.  

- Так я и знала, что без меня ты что-нибудь отмочишь. Очень оригинальное. Тебя нельзя оставлять одного. Кстати, поход к тетке с долгими трогательными разговорами и воспоминаниями, увы, не получился. Нам не о чем было говорить, потому что уже давно мы превратились в чужих людей. Не виделись много лет и отвыкли друг от друга. Я посидела у нее пару часов, просто из вежливости. Выпила чаю и откланялась. Вернулась сюда и до вечера ждала, когда ты нагуляешься. Не дождалась. Думала, вместе поужинаем… 

Я вздыхаю и тащусь в ванную.

(Читайте далее)