Новое сочинение Дины Рубиной «Маньяк Гуревич», без всякого сомнения, попадёт в списки бестселлеров, потому что ничего, кроме бестселлеров, Рубина и не пишет, таково уж её предназначение. В отличие от недавно вышедшей книги «Липовая жена», которая составлена из старых рассказов, «Маньяк Гуревич» – оригинальный текст, в смысле ещё нигде не печатавшийся. В другом смысле его оригинальным назвать затруднительно.
В предисловии автор сообщает: «мысль написать такую вот светлую и тёплую книгу о трогательном, хотя нелепом в чём-то человеке пришла мне в начале тягостных месяцев проклятой пандемии. Я вдруг поняла, что (…) читатель инстинктивно ищет в мире книг такое пространство и такую «температуру эмоций», где он мог бы не то что спрятаться, но войти и побыть там, легко дыша, пусть и грустя, но и улыбаясь». Автор нацелен не на собственные потребности и пристрастия, но на читателя и его запросы, хочешь светлого и тёплого – и вот оно. Конечно, странно так аттестовать свою собственную книгу («светлая и тёплая»), но для Дины Рубиной это вполне естественно. На её литературной фабрике свет и тепло, как и многие другие ингредиенты (житейские реалии, юмор, мелодраматизм и т.д.), видимо, смирно стоят в бочках и ждут применения в нужном количестве.
Повествование о жизни Семёна Гуревича, ленинградского мальчика, ставшего врачом-психиатром сначала на реальной родине, а потом на исторической, ведётся уверенным голосом опытного автора, умеющего выделывать словесную ткань. Читатель видит живописные подробности мира. «Там росли старые клён и берёза. Стояли в страстном переплетении ветвей так тесно, так близко, будто муж и жена, прожившие целую жизнь: артритные, скрюченные, вечно вместе, так что и не разобрать, где кто, они будто противились расставанию. Осенью клён становился розовым, потом загустевал багрянцем и пламенел, а берёза плескалась прозрачным и звонким золотом». Согласитесь, это убедительно – но печаль в том, что клён и берёзу мы видим и проникаемся к ним тёплым и светлым чувством, а с человеческими героями что-то не получается.
Не оживает «маньяк Гуревич» ни в антураже Ленинграда 60–80‑х годов прошлого века, ни в Израиле 90-х и далее, вплоть до нашего времени. Хотя Гуревич участвует в десятках рассказах о нём, его родителях, школе, «скорой помощи», где он работал, психиатрической клинике, многотрудных днях эмиграции. Может быть, декорации выстроены недостоверно? В Ленинграде Дина Рубина никогда не жила и в конце книги благодарит тех, кто помог ей с воспроизведением реалий города.
Но воспроизведены они общо и приблизительно, оттого выпускники советской школы в 70‑х идут отмечать праздник в кафе «Шоколадница», которого в городе не было и нет, а в обычной пригородной электричке оказывается… туалет. А уж фразы типа «Ленинград всегда был городом голодным и холодным» совсем подрывают доверие к происходящему. Львиную долю книги занимают «случаи из жизни доктора», за которые Рубина тоже благодарит специального человека, то есть врач-профессионал ей поведал, автор записал и вставил в книгу. Вроде бы нормально, мало ли чем пользуются беллетристы, запас личных впечатлений небезграничен, писатели и выдумывают, и из газет берут, и уж конечно, знакомые идут в ход. Всё так, однако в Дине Рубиной силён лирический момент, она привлекает тогда, когда выражает в слове лично ею пережитое.
Как ослепительно ярок советский Ташкент в «На солнечной стороне улицы» – и как удручающе банален чуждый автору Ленинград. (С Израилем дело обстоит получше, само собой.) Рассказы из врачебной практики, записанные с чужого голоса, ничего не добавляют в копилку эстетических впечатлений, уж сколько было этих «баек о скорой помощи», причём многие доктора сделали это сами, без посредников.
А главное, цель повествования не просматривается. Скажем, Чехов написал рассказ «Ионыч», где молодой восторженный врач за 20 страниц превращается в бессовестного кретина-обывателя, так перемолола его жизнь. Гуревич же проходит жизненное поприще вообще без всякой динамики. Как был хороший еврейский мальчик с небольшими странностями, так им и остался, народив трёх детей от любимой жены (которая вдобавок единственная женщина в его жизни). Такие люди отрадны на жизненном пути, но отчаянно скучны в качестве героев…
Не в свете и тепле дело, литература не люстра и не батарея отопления, дело в живом слове, в обеспечении текста личным огнём, собственной верой в необходимость писать именно это. Да, личным огнём, а не воображаемым желанием мифического читателя, чтоб ему сделали посветлее и потеплее. Дина Рубина (надеюсь, что не окончательно) превратилась в фабрику, которая работает быстро, чётко, определённо перевыполняет план, знакомые неустанно поставляют «рассказы о жизни», а сам автор мастеровитой рукой изготовляет из сырья «литературный продукт». Этот продукт не токсичен и не безвкусен, он приемлемого качества и обязательно найдёт (и находит) потребителя. Бессюжетность «Маньяка Гуревича» вполне удобна для чтения, цепь небольших текстов под девизом «а вот ещё был случай» не предполагает напряжения, тем более что многие случаи занимательны и забавны. А мораль в книге такова, что и не возразишь: «Человек – он ведь по-разному себя ведёт. Человеку разное нужно…»
Спорить не буду. Действительно, человеку (и читателю) разное нужно – одним годится фабричное изделие, другие жаждут индпошив, уникальную, штучную вещь.
Я долго думала, что писатель Дина Рубина умеет делать уникальные вещи. Я тоже маньяк, не хуже Гуревича.