У Мамонова было необыкновенно развито чувство идеального, и он страдал от того, что оскверняет идеальный образ самого себя

Пётр Николаевич Мамонов был человек необыкновенный. Эта необыкновенность опознавалась всеми и сразу, с первых его «звуков му» и начальных телодвижений и превращений лица – которое он умел вытягивать по диагоналям. Когда он явился на ленинградских рок- фестивалях, ему простили даже московское происхождение.

Известно, что большая сила в человеке, пока она не воплотилась нужным образом, обнаруживает себя как причуда или странность. Вот Мамонов и был – сплошная причуда и странность: человек, словно из другого измерения, которого в нашем земном измерении плющит и корчит. Он сам не знает, кто он такой и откуда.

Мамонов был весь пропитан и пронизан огромным диким талантом. В нём словно жила инвалидность мира, населённого дегенератами, – но мира таинственного и прекрасного. Просто к сущности прекрасного мира было не пробиться, и к ней не припасть, не продраться сквозь земную тяжесть, оттого героя и били конвульсии, и таращились его умные светлые глаза, и слова сменялись отчаянным мычанием. У Мамонова, человека необыкновенного, было необыкновенно развито чувство идеального, и он реально страдал от того, что оскверняет идеальный образ самого себя.

В интервью Мамонов несколько раз говорил о себе – «сколько мне там осталось, семьдесят лет, больше», то есть звучала именно эта цифра, семьдесят, будто сам знал. Да, не много, но и немало.

Подробнее читайте в свежем номере «Аргументов недели».