Петр Мамонов говорил о себе в интервью, что будет жить 70 лет

Пётр Николаевич Мамонов был человек необыкновенный. Эта необыкновенность опознавалась всеми и сразу, с первых его «звуков му» и начальных телодвижений и превращений лица – которое он умел вытягивать по диагоналям. Когда он явился на ленинградских рок- фестивалях, ему простили даже московское происхождение (Москва не считалась местом рок-силы, как Ленинград или Свердловск, и кроме «Бригады С» и «Звуков Му» ничем похвалиться не могла). Но этого умного безумца признали дружно – и, кстати, вовсе не узкий круг фанатов, «Звуки Му» в 80-х сняли для телепередачи «Музыкальный ринг», так что незабвенную фигуру Мамонова увидели миллионы.

Известно, что большая сила в человеке, пока она не воплотилась нужным образом, обнаруживает себя как причуда или странность. Вот Мамонов и был – сплошная причуда и странность: человек, словно из другого измерения, которого в нашем земном измерении плющит и корчит. Он сам не знает, кто он такой и откуда. Мамонов отлично годился для расширения границ творческой свободы, за что шла борьба в перестройку – вот, значит, и такие персонажи у нас есть, и они имеют право на жизнь, и они – наши советские люди, только не с парадного фасада страны, а из её сумрачного подполья. Где гниёт, прорастая кошмарными отростками, старая картошка и вдобавок заперто от глаз «всё, что мешает нам жить», всякие уроды неправильные.

Мамонов был весь пропитан и пронизан огромным диким талантом. Однажды в 90-х я видела его в моноспектакле «Лысый брюнет» – там ничего, в сущности, не было – ни пьесы, ни режиссуры, один Мамонов в судорожных пластических и словесных импровизациях. В нём словно жила инвалидность мира, населённого дегенератами, – но мира таинственного и прекрасного. Просто к сущности прекрасного мира было не пробиться, и к ней не припасть, не продраться сквозь земную тяжесть, оттого героя и били конвульсии, и таращились его умные светлые глаза, и слова сменялись отчаянным мычанием.

Потом, уже в новом веке, Мамонов часто говорил о своей нехорошей греховной жизни в прошлом, и, всячески сочувствуя его просветлению, всё-таки замечу, что скептически отношусь к рассказам рок-музыкантов о тяжести их грехов. Обычно речь идёт о самоистреблении путём приёма вредных жидкостей и веществ. Эти инфантильные грешки просто забавны на фоне того, что проделывали в 80–90-е другие категории населения (будущие банкиры и видные чиновники, к примеру). Сотни тысяч мужчин (а не миллионы ли?) преспокойно бродили по колено в крови – а наши голуби страдают, что сильно злоупотребляли спиртным. Просто у Мамонова, человека необыкновенного, было необыкновенно развито чувство идеального, и он реально страдал от того, что оскверняет идеальный образ самого себя.

Кино быстро заметило такого роскошного монстра – и Мамонов попал в фильм «Игла» в виде кукольного врача-злодея. Ну а кто бы в те годы разглядел в нём «положительного героя»? Он и потом игрывал странных парней, скажем, в отличном фильме Сергея Лобана «Пыль». Потенциал сказочного чудовища в нём, конечно, имелся огромный. Да, Пётр Мамонов всегда был притягателен и бесконечно интересен, и на рок-сцене, и на театральных подмостках, но в большую культуру он переместился благодаря исключительно счастливому союзу Петра и Павла – артиста Мамонова и режиссёра Лунгина.

Павел Лунгин сделал с Мамоновым три свои лучшие картины – «Такси-блюз», «Остров» и «Царь». Случилось воплощение силы. Из блистательного маргинала Мамонов стал главным героем. И все его персонажи в фильмах Лунгина – необыкновенные люди, служащие чему-то большему, чем они сами: искусству, государству и, это лучший случай, – Богу. Лунгин – режиссёр остроумный, темпераментный, чувствующий нерв жизни, но ему словно чего-то не хватает, того, что как раз было в Мамонове. Сам Лунгин в одном интервью назвал это «русской формулой» и «русской химией», то есть чем-то таинственным, иррациональным, из глубин истории и природы происходящим.

Да, таинственно, иррационально – но ведь миллионы людей это ощущают сильнейшим образом (особенно великороссы): в Мамонове есть «русская формула». Живут в нём и подвиги, и преступления этой земли, запертв в нём и её богатырская сила и её дикий безудерж, и невероятная святость и наглое шутовство, и великие возможности и безумная страсть к разрушению. Во многих живут, в генетической памяти живут, только мало кто умеет эту память активировать… И потому наш зритель испытал настоящее счастье, увидев, как в «Острове» на лице героя проступает лик. Строгий, точно из дорогой породы дерева вырезанный, прекрасный, выстраданный и заслуженный.

Как артист Мамонов работал в точности «по Станиславскому»: «я» в предлагаемых обстоятельствах, и вера в обстоятельства тоже была у него исключительной и необыкновенной. Безусловно, он ощущал свою творческую задачу как миссию, и звания и награды здесь не при делах. Вот такой Мамонов, небритый, корявый, антигламурный, чисто деревенский дед, рассуждающий о Боге, – он и есть народный артист по сути. Взять его душеспасительные речи – что там особенного, общие места, уж лучше Христа не скажешь, и к чему напрасно трудиться? Но речи Мамонова надо слушать в его исполнении – и тогда понимаешь слова Некрасова «рабам земли напомнить о Христе». Приходится напоминать. Забывают!

В интервью Мамонов несколько раз говорил о себе – «сколько мне там осталось, семьдесят лет, больше», то есть звучала именно эта цифра, семьдесят, будто сам знал. Да, не много, но и немало.

Был Пётр Мамонов, что называется, «беспутный» – а стал человеком Пути. И путь этот пройден.