На «Оскара» отправляют вовсе не самый лучший фильм

Известие о том, что на «Оскара» от России выдвинута картина Кантемира Балагова «Дылда», потрясло многих граждан аж до потери вменяемости. Трудно позавидовать молодому режиссёру – столько грязи на него вылилось. Сейчас, знаете ли, народу лучше на глаза не попадаться. Но, собственно, произошла характерная ошибка – публика почему-то решила, что на «Оскара» отправляется самый лучший русский фильм года. А это совершенно не так.

НАШ «оскаровский комитет» – мощно засекреченная организация, и члены этого комитета молчат, как чугунные тумбы (выражение Достоевского). То есть кинематографисты, конечно, о чём-то догадываются, но точного списка никто не знает. Где-то человек 25–30 решают, какой фильм выдвинуть в этом году, и критерии выдвижения – совсем не художественные достоинства.

Если пользоваться этим критерием, то, скажем, картина Светланы Проскуриной «Воскресенье» выше и глубже по художеству, чем «Дылда» Балагова раза в три, наверное. Настолько, насколько матёрая Проскурина (она имеет «Золотого леопарда» за фильм «Случайный вальс» и Гран-при «Кинотавра» за «Перемирие») старше Балагова. Обе картины принадлежат к авторскому, то есть индивидуальному, со своим почерком и дыханием, кинематографу, и продержались в прокате не слишком долго. Однако «Воскресенье» – это о нашей жизни, а «Дылда» – так, занятный фантом.

В «Воскресенье» мы видим один день из жизни провинциального чиновника (уровень комитета по благоустройству, примерно) – в проникновенном и остром исполнении замечательного актёра Алексея Верткова. У него умирает мама, гаснет её разум (в этой роли совершенно неожиданная и тоже пронзительная Вера Алентова), с женой, сварливой, как большинство разведёнок, он в разводе, любовница психически ненормальна – попытка суицида. Утром наш герой получает записку: «Скоро умрёшь». Среди мест, которые ему надо посетить, – кладбище с хитрым директором. Малолетняя шпана нападает на берегу реки, дав чиновнику булыжником по бедовой голове… Всё будто бы окружено и пронизано смертью – а все живы, никто не умирает, хоть и помещены в зону несчастья, как в густую тень, но барахтаются и рыпаются! На этом фоне идут протесты граждан против вырубки деревьев, и активисты осыпают нашего героя лютыми оскорблениями, он для них словно бы и не человек вовсе. Если бы они видели его нервозную, глубоко несчастливую жизнь, то переменили бы мнение – но они видят только оболочку: какой костюмчик, какая машина. А Светлана Проскурина – из тех режиссёров, что всегда заглянут за фасад, за прикид, за маску в поисках истины. В её картинах удивительно мало (но поэтично и выразительно) говорят. Ни одна сцена не затянута, наоборот, ты уже расположился смотреть и смотреть, а режиссёр тебя ласково уводит: не всё надо выговаривать, в художестве лучше действовать намёком, показывать деталь и фрагмент вместо целого.

Вот этого-то пока совершенно не умеет Балагов, он как раз всё даёт назойливо, сверхкрупными планами, в лоб, суповой ложкой кормит до сытости, уже переходящей в фазу тошноты. Уверена, что фильму бы не повредили, а помогли значительные сокращения (около часа). Но обвинения, которые выдвинуты против молодого режиссёра, – несправедливы абсолютно, просто даже с ума некоторые сходят в медицинском смысле. Один публицист, анализируя картину, разбирает сцену в начале, когда в госпитале раненые солдаты развлекают ребёнка, изображая зверей. «Это клевета на наших великих победителей! – ярится публицист. – Это попытка унизить советских воинов!» Слушайте, но ведь реально человеку надо лечиться, если он в невинной проходной сцене видит клевету и диверсию. А что до бессмысленных воплей о том, что перед нами не Ленинград 1949 года, – таки да, не Ленинград 1949, потому что никакой исторической правды на экране не было, нет, и не будет её никогда. Ибо её не существует. И, к примеру, Алексей Герман с его гипертрофированным вниманием к подробностям быта и времени, не историческую правду реконструировал (и для чего она нужна, не понимаю), а создавал свой собственный авторский мир. Авторское кино – это мироощущение отдельного человека, как бы это ни раздражало массу. Так что «Дылда» – это Ленинград 1949 лично Кантемира Балагова. Любой человек вправе оспаривать ценность мироощущения Кантемира Балагова в приличных выражениях, но выдвигать обвинения вроде тех, что я процитировала (дискредитация советских воинов), – такого допускать нельзя. Я бы в суд подала обязательно. Надо следить за метлой.

Так вот, вернёмся к теме критериев отбора «оскаровского комитета». Его участники не ищут высокой художественности. Они не проводят время в жарких дискуссиях о том, какой фильм лучше. Нет. Они напрягают умы и пытаются постичь приливы мировой конъюнктуры. Разгадать секреты цитадели жёлтого дьявола. Понять, что «им» «там» надо. Какой фильм может привлечь внимание, что прокатит, что надо носить в этом сезоне. Поскольку знать этого доподлинно они не могут, в ход идёт великая и вечная технология тыканья пальцем в небо. Но не без оснований.

«Дылда» была взята каннскими отборщиками, показана в довольно престижной программе «Особый взгляд», получила Гран-при за лучшую режиссуру. Стало быть, мировой папа Диавол чем-то там привлечён, что-то он вынюхал в этой картине, мила она ему как-то.Можно теперь попробовать послать фильм и на соискание «Оскара». Каннское клеймо, конечно, не Каинова печать, но тоже не шутка. Вряд ли участники комитета всерьёз увлеклись картиной Балагова – но этого им и не нужно, а нужно «угадать мелодию» мировой киноконъюнктуры. Получается? Да не так чтоб очень… И совершенно непонятно – зачем?

На мой вкус, в таких делах – чем проще, тем лучше. Не вертеться угрём на сковородке, пытаясь вычислить логику жёлтого дьявола, а честно голосовать за тот фильм, который ты искренне считаешь лучшим, – вот было бы правильное поведение «оскаровского комитета».

Я бы «Воскресенье» отправила. Изящная, умная, грустная вещь. Артисты прекрасно играют. Не поймут за океаном? Да и чёрт бы с ними.