Вышла в свет новая книга Ролана Быкова «Давай-давай, сыночки!». Быкова нет с нами двадцать лет (в этом году ему исполнилось бы 90), но он как будто бы и не покидал своего зрителя, который стал ещё и его читателем. Первая книга, собранная Еленой Санаевой, «Я побит – начну сначала!» имела явный успех, вызовет немалый интерес и эта. И не только потому, что книги известных актёров и режиссёров пользуются устойчивым спросом. Притягивает внимание сама личность Ролана Быкова. Она – поразительна.
РОЛАН Быков принадлежал к дивной плеяде советских артистов, которые по праву назывались «народными». Выросший в коммуналке на 43 комнаты (его с родителями и братом помещение – 12 метров) московский мальчик исходил всю столицу и своими боками познал, что такое «гуща жизни». В уличных стаях Быков играл роль «малышки» – это тот, кто бежит впереди, задирает прохожих, а когда кто-то реагирует, к «малышке» подтягивается вся стая с предъявой «ты что это маленьких обижаешь?».
О своём детстве Быков рассказал в заметках и статьях обворожительно весело и остроумно – жаль, книгу не написал. Мог бы написать, с его-то даром слова – но усидчивости «малышке» не хватало: вечно кипящий от замыслов, от борьбы, от страстей, Быков на длинных текстах сосредоточиться явно не мог. Зато какие письма он писал начальству, сражаясь за свои картины! Буквально «гоголевские» по живописности, темпераменту и остроте. Вот они и остались в истории – его письма. Почти завершённые эссе. Монологи, по счастью, записанные журналистами. Дневниковые заметки. Прекрасный анализ творчества Гоголя, целая философия детства, исполненные любви словесные портреты друзей и соратников... Для тех, кто знает и помнит роли и фильмы Ролана Быкова, – отличное подспорье для понимания его личности.
Быков пишет: «Я замечаю неожиданность такую: одни фигуры после смерти растут, а некоторые рушатся... И роли». Посмертный «рост» Быкова очевиден, даже эпизоды, им сыгранные, никуда не уходят из памяти – ну сколько минут на экране пребывает его не выговаривающий пол-алфавита трагикомический логопед из фильма «По семейным обстоятельствам»? Минуты две, а то и меньше. А незабываемо. Он умел сжимать время, втискивать в самую крошечную роль огромный объём энергии и смысла. Он был очень умён. Из книги «Давай-давай, сыночки!» ясно, что в большинстве случаев (если не во всех) Быков становился настоящим автором своей роли. Он во многом придумал своего Скомороха из «Андрея Рублёва». Он уговорил режиссёра Аскольдова снять в «Комиссаре», как начинается утро его героя, нищего еврея Магазаника, – и эту сцену можно пересматривать как отдельный номер, потому что такого гимна жизни в кино трудно припомнить. Он тщательнейшим, маниакальнейшим образом работал над каждым появлением на экране, с полным напряжением ума и натуры. Я однажды случайно обнаружила Ролана Быкова в советском телеспектакле о комиссаре Мегрэ (его Борис Тенин играл). Он исполнял небольшую роль профессионального вора по кличке Акробат. Это чудо какое-то – перед Мегрэ сидел глубоко несчастный и порочный человек, ловкий, умный и печальный, абсолютный враль и пройдоха и вдобавок – несомненный француз. Опять несколько минут – и глаз не оторвать... А уж собственные картины делались им в сверхчеловеческом усилии. Вот он пишет куда-то наверх записку о съёмках фильма «Айболит-66», и речь-то ведётся о перерасходе сметы, о недостатке съёмочных дней, рутина будней, а он кричит, вопит: «Меня убивают! Я повешусь!» Потому что искусство для него – то же, что для истинно верующего – религия. «Искусству от религии достались «божественные задачи», – пишет Ролан Быков. Он верит в это. Утопия? Пусть. Быков жизнь положил на эту утопию...
«Вся-то наша жизнь есть борьба». Сегодня с изумлением читаешь, что, оказывается, на съёмки «Мёртвого сезона» приезжала специальная комиссия, чтобы снять Быкова – Савушкина с роли. Он казался «им» недостаточно «положительным»! Зарубили и «Медную бабушку» по пьесе Зорина во МХАТе, где Быков играл Пушкина. На единственный прогон позвали видных пушкинистов, которые выдохнули: «Гениально!» Но начальство в своём идиотизме нашло поддержку – знаменитых стариков театра, которые сами уже стали «медной бабушкой» и вынести Быкова – Пушкина никак не могли. Я не сомневаюсь, что играл он гениально и зрителя горестно обездолили – но, надо заметить, Ролан Быков не « ушёл» из театра. Он унёс свой театр с собой и перетащил его на экран...
Совершенно уморительно рассказывает Быков, как его, крошечного и абсолютно неподготовленного, вывели на сцену читать стихи. Поставили на стул, объявили имя-фамилию. В зале сразу началось веселье: «Как-как? Орлан?» А в стихотворении речь шла о «морских волках», о которых мальчик ни малейшего представления не имел. Он и стал изображать страшного волка, только морского. Зрители начали падать на пол от смеха... и вот мне нравится, как публика переиначила имя Быкова – «Орлан». Символично! При всей остроте, а часто и резкости актёрских красок в Быкове не было ничего искусственного, выморочного, отрешённого от жизни, и «народ», плотью от плоти которого он был, его великолепно понимал и принимал. В том, что он делал, всегда жила та самая квартира из 43 клетушек, в каждой из которых его знали, любили и приглашали – «давай, артист, изобрази!». И этот «запрос» тоже всегда жил в нашем «Орлане»!
Есть в новой книге, добросовестно подготовленной Еленой Санаевой, и нота печали – сколько было замыслов и планов несбывшихся! Да, всё так. Но и сделано сколько. Как человек, в юности посмотревший «Автомобиль, скрипку и собаку Кляксу» раз пятнадцать, ничего, кроме благодарности Ролану Быкову, я не могу сыскать в своей душе. Есть, конечно, и невесёлые вопросы: а из писем и дневников нынешних артистов можно ли составить интересную книгу? Вот – не знаю...