Москва с точки зрения кота

Свет увидела книга Григория Служителя «Дни Савелия» – роман о жизни современного московского кота в современной Москве. Тут важны два обстоятельства. Первое: «Дни Савелия» – дебютное сочинение автора, который, в полном соответствии со своей фамилией, служит актёром в московской Студии театрального искусства С. Женовача. Второе: его роман откровенно талантлив.

ПИСАТЬ о котах – дело беспроигрышное: как известно, Россия лидирует в мире по числу домашних кошек, и над абсолютным торжеством фото наших котиков в соцсетях давно уже перестали иронизировать. Бесполезно. Они победили. Но коты литературные (кстати, их не так уж и много) – понятное[end_short_text] дело, не совсем коты и даже вовсе не коты. Понять мышление и мироощущение животных человеку не дано, поэтому он щедро очеловечивает придуманных им котов в своих эгоистических целях. Кот Савелий, знающий с детства, что такое пресс-конференция и Эрмитаж, понимающий латынь и мило философствующий, создан автором, чтобы рассказать о своём мироощущении. Интеллигентный москвич в современной Москве – каково ему сегодня? Да не слишком уютно, прямо скажем.

Кот Савелий родился на Таганке, в Шелапутинском переулке, жил в коробке из-под бананов. Затем был принят в семью, потом бежал, странствовал, попал на работу котом в Третьяковскую галерею, был зверски избит злобным стариком, жил у гастарбайтеров, прибился к Елоховской церкви, нашёл свою любовь – кошку Грету… Всё это рассказано обстоятельно, со множеством вкусных деталей и с той чистой, задушевной интонацией, которая хорошо знакома зрителю Студии театрального искусства. Но главное, на мой взгляд, вот что. Москва в большинстве современных сочинений предстаёт средоточием агрессии, местом злой силы, капищем кровавых богов. А Служитель показал нам Москву горемык, Москву несчастных, Москву слабых, «униженных и оскорблённых». Савелий встречает бродяг и нищих, сумасшедших старух и одичавших стариков, гастарбайтеров и растерянных грустных детей, матерей-одиночек и молодых людей, тщетно спасающихся дурманом от страха перед жизнью… Переулочки Замоскворечья укрывают в своих скверах и старых домиках остатки славной душевной Москвы с её смиренной жизнью. На башни Москва-Сити, виднеющиеся вдалеке, замоскворецкие жители смотрят с некоторым ужасом, так всё это далеко от их маленьких радостей и печалей. И среди всего этого наш вольнолюбивый кот Савелий проживает, благодаря прекрасному чувственному аппарату, яркую и бурную жизнь. Конечно, он любит развалины и руины, и последний приют находит в разрушенном особняке Морозова, возле которого когда-то родился. И основное его свойство, как у настоящего интеллигента, – это цепкая память, не позволяющая превратиться в бессмысленное животное, живущее одним днём. Не таков наш Савелий! Как принц Гамлет, он связывает разорванные времена и, наслаждаясь настоящим, чует одновременно прошлое и будущее…

Печаль, овевающая роман Служителя, нигде не переходит в тоску и отчаяние. Автор наблюдателен, и на его сочинение пошло много жизни. Подсмотреть «ленивое смирение» в глазах азиатских гастарбайтеров может лишь внимательно смотрящий в чужие глаза человек. Его Москва предельно конкретна – все описанные им закоулки существуют реально, а персонажи кажутся абсолютно знакомыми. И вместе с тем это – личный протест интеллигентного человека против той, другой, «чужой» Москвы, которая уже и не Москва, а надменная и фальшивая столица бесчеловечного государства. Попытка – и удачная – рассказать о «своей» Москве с точки зрения неунывающего кота, который лапами осязает город и его обитателей. И, хотя кот Савелий удивляется привычке людей «затыкать котами свои душевные бреши», это привычка неплохая. Затыкающий котом душевные бреши человек по крайней мере имеет эту самую душу!

Можно заподозрить автора в излишней сентиментальности или приписать ему очаровательную, но и пугающую инфантильность, присущую его родному театру. Но по книге Служителя ясно, что Студия театрального искусства не забаррикадировалась от жизни служением литературной классике. Очевидно, что автор прекрасно видит жизнь – но не покоряется «пене дней» и мнимым «велениям времени». И преданность кота Савелия музыке и живописи нисколько не раздражает, а забавляет – всегда приятно опознавать в авторе образованного человека, пусть он и прячется в котовью шкуру. Внимательность же и наблюдательность автора бесспорны и драгоценны. Служитель воспевает свою Москву трогательно и поэтично.

Даже для мутной скучной Яузы он находит нежные слова. «Тихая вода. Хилое течение. Скудный приток. Сонная артерия. Изнанка. Тень. Что ты прячешь на своём дне? Какие декреты и рескрипты хранишь? Литавры ржавеют в твоих песках. Гул былых побед пробегает рябью по тёмным водам. Старые забытые мотивы путаются в водорослях. Ветер играет на расстроенных клавикордах… Невзрачная река. Слабая, бесплодная Яуза. Дряхлая няня, которую держат из жалости… Долгими ночами бормочешь про себя тюркские предания, считаешь по-немецки барыш от продажи овса или напеваешь шамкающим ртом песенки офеней-горемык. Милая моя река… Никогда, никогда лёд не сковывает твои протоки…»

Москва, та самая несказанно обаятельная старая Москва, которая всё-таки сохранилась в закоулках, переулках и тупичках – и в глазах и душах обитающих в ней горемык, дорога Григорию Служителю как родная матушка.

А нежность в наше время редка. Её стоит ценить.