На 23-м российском фестивале «Литература и кино» Гран-при был удостоен документальный фильм Андрея Осипова «Забытые полеты». Режиссера смело можно назвать исследователем Серебряного века в культуре, связанного с крымскими страницами, а именно, с фигурой Максимилиана Волошина и ближайшего его окружения.
Осипов – автор цикла крымских документальных картин, в который входят «Голоса» (о Волошине), «Охота на ангела, или Четыре любви поэта и прорицателя» (об Андрее Белом), «Страсти по Марине», «Коктебельские камешки» и «Забытые полеты». Все работы отмечены призами отечественных и зарубежных фестивалей.
- Андрей, почему вы так пристально внимательны к Крыму?
- У каждого из нас есть «место силы» на земле, куда приезжаем в трудные минуты, нуждаясь в поддержке: у кого-то это родной город, у кого-то московские улочки или любимая дача, а у кого-то любимые «точки» у моря – в России, в Италии или Израиле. От одного только вида этого места, которое для тебя пульсирует и дышит, как живой организм, ты успокаиваешься, сливаешься с ним и обретаешь надежду. Для меня такое «место силы» - Крым. Открыл я его еще в советские времена, когда приезжал с родителями на море – в Феодосию, Ялту, Коктебель. После института попал на строительство атомной станции на Казантипе и получил возможность поближе познакомиться с полуостровом. Оказавшись в очередной раз в Коктебеле, пришел в Дом Максимилиана Александровича Волошина и понял, что есть люди, которые переворачивают сознание.
Больше всего люблю Крым зимний, потому что летом он всем приятен – солнце, море, вино, а вот зимой, когда дождь или снег падают прямо в море, пустынная набережная вся в снегу, ты оказываешься в безвременье, твое одиночество усиливается и постепенно переходит в столь нужное тебе уединение. Мне кажется, у каждого человека есть моменты, когда ему необходимо остановиться и подумать о чем-то важном. Крым всегда ждет меня.
- Марина Цветаева писала, что тайну Максимилиана Волошина не разгадал никто из его окружения.
- Это правда, контакт с поэтом посредством его книг и картин происходит на уровне чувств и эмоций, а не информации. Мне кажется, Марина Цветаева написала лучшее эссе «Живое о живом» - о людях, с которыми общалась в Доме Волошина. Точную характеристику дала самому Максимилиану. Когда у юной Марины вышел «Вечерний альбом», особо никем не замеченный, Волошин был первым, кто понял, что в нашей культуре возникло неординарное явление. Он пришел к Цветаевой домой и, представившись, сказал – «Поздравляю, Марина Ивановна, вы написали потрясающие стихи, абсолютно новые по стилю и оценке жизни. Они несут нам что-то близкое и в то же время сообщают нечто глубинное, сущностное». Волошин пригласил Цветаеву в Крым, и они с сестрой, будучи в Гурзуфе, приехали к нему в Коктебель. Это было еще до революции. Уход Волошина в 1932 году Цветаева застала, будучи за границей, очерк «Живое о живом» писала во Франции. Впереди были годы сложных взаимоотношений с Эфроном и Муром, возвращение на родину и - трагический уход.
Но я читал у нее в дневниках, что перед отъездом в Елабугу в августе 1941-го, у нее была мысль - а не поехать ли в Коктебель? Возможно, ее остановило то, что не была знакома с Марьей Степановной, второй женой Волошина, которая появилась в 20-х. Но, на тот момент уже вдова Максимилиана, она, конечно, знала, что Волошин был знаком с Мариной Цветаевой, что она уехала за границу. Отголоски того, что писала, наверное, доходили до Коктебеля, хотя жизнь ее на чужбине была уже очень тяжелая. Вот и думаю: поехала бы Марина в Коктебель, может, осталась бы жива, и отношения с Муром сложились бы иначе. Важно то, что она знала дух Дома, который очень любила. Впоследствии говорила – «Коктебель, Таруса да чешские деревни - вот уголки моей души».
- Как впервые возникла фигура Волошина в ваших фильмах?
- Заканчивая Высшие режиссерские курсы, я поделился идеей снять игровой фильм о Волошине с Одельшей Агишевым, знаменитым кинодраматургом. В фильме хотел рассказать о том, какие вопросы бытия волновали людей, населявших Дом Волошина, и провести параллель с современниками. Мне хотелось сделать фильм о вечных мечтах людей, о желании достучаться до истины, и я пересказал Агишеву истории, связанные с волошинским окружением. Например, ту, что летом почти весь Серебряный век перемещался из Москвы и Петербурга в Коктебель. Даже попросил педагога порекомендовать сценариста. Через пару недель Одельша Александрович пришел и сказал – «Андрей, наверное, мы будем вместе работать».
Весной, в середине 90-х, мы поехали в Коктебель. И вот сидим в Доме Волошина, читаем дневники, смотрим картотеку, и нас знакомят с Марией Николаевной Изергиной, свидетельницей главных событий 20-х годов. Она видела Брюсова и Андрея Белого, дружила с Марьей Степановной, была знакома с Анастасией Цветаевой, не говоря о самом Волошине. Я снял на камеру интервью с Изергиной, из которого, забегаю вперед, через 20 лет возник фильм «Коктебельские камешки». А на тот момент мы задумывали документальный фильм о хозяине Дома, осмысливая то, что узнали о нем, поднимались к его могиле на горе Кучук-Енишар, где он любил сидеть и смотреть на долину и коктебельскую бухту.
Через год приехали в экспедицию и сняли фильм «Голоса», который стал моим дипломом и удостоился удивительной судьбы. Николай Бурляев показал картину на «Золотом Витязе». На главном фестивале неигрового кино «Россия», в присутствии классиков - Виктора Лисаковича, Льва Рошаля, Леонида Гуревича, Виктора Косаковского председатель Союза кинематографистов Сергей Соловьев вручил нам Гран-при. А потом фильм стал ездить по миру – Киев, Сан-Франциско, Тайвань, Германия, Швеция, Испания, Италия и получил множество призов.
И я точно знаю, если в первой большой работе ты не лукавишь, честно относишься к тому, о чем хочешь сказать, тебе начинают помогать вышние силы. В фильме «Голоса» нам удалось выстроить обратную связь, и помог нам в этом, не улыбайтесь, Максимилиан Волошин. Он и при жизни всегда сообщал людям что-то важное. «Не ссорьтесь, - говорил, - не навязывайте свою истину, жизнь - она больше, чем наше представление о ней, просто любите ее и старайтесь сохранить в себе достоинство и порядочность». И в картине «Голоса» он вновь соединял людей, подобно тому, как раньше мирил Брюсова с Белым, поссорившихся в Москве, и специально ждавших приезда Макса. Подтвердилось и с картиной «Забытые полеты»: не успели закончить, как нас пригласили в Гатчину.
- Вы говорили, что у вас сложилась трилогия, но с «Коктебельскими камешками» уже тетралогия?..
- Да, в трилогию вошли фильмы о легендах Серебряного века: «Голоса» - о Волошине, «Страсти по Марине» - о Цветаевой и «Охота на ангела, или Четыре любви поэта прорицателя» - об Андрее Белом. Фильм о Марине Цветаевой мы сняли на пленку. И параллельно снимали фильм об Андрее Белом (Борисе Бугаеве), человеке не от мира сего, ангеле, прилетевшем с небес, выполнившим свою миссию и улетевшем назад. Неслучайно там возникает образ солнечных протуберанцев. Жизнь вытесняет людей, опережающих свое время, но спустя время общество дорастает до них, и они становятся маяками.
Андрей Белый бывал в Коктебеле в 1924 году, с Волошиным они постоянно встречались в Москве. Приехав на крымский берег вместе с Клодей - Клавдией Николаевной Бугаевой, год спустя после ухода друга в 1932 году, он написал - «Люблю Коктебель, люблю Волошина». Поселились они по соседству с волошинским Домом. Именно в этот приезд Андрей Белый, всю жизнь воспевавший энергию солнца, получил сильнейший солнечный удар, и через полгода, уже в Москве, умер от его последствий. Свою смерть он предсказал в стихах за 30 лет до гибели: «Золотому блеску верил,\ А умер от солнечных стрел.\ Думой века измерил,\ А жизнь прожить не сумел».
Мы с Агишевым не собирались делать трилогию, мне хотелось выразить свое отношение к Коктебелю. А фильм «Коктебельские камешки» как бы подвел черту под трилогией. Когда знаешь, что за спиной опыт поколений людей, пытавшихся расширить границы контактов с миром, то и твоя жизнь становится более осмысленной и не такой одинокой. Ощущаешь себя звеном в бесконечной цепи людей, которые также мучились над вопросами бытия. И то, что сделаешь ты, будет значимо для тех, кто придет после тебя. Хуже всего быть потребителем, но, чтобы реализовать заложенный в тебе потенциал, надо быть открытым миру. Мы же часто проживаем жизнь, не открыв главного в себе.
- Какова, по-вашему, главная мысль в «Коктебельских камешках»?
- Нет ничего, отдельно стоящего во времени, есть прошлое, которое соединяется с настоящим и переходит в будущее. И этот вневременной процесс находится в постоянном движении, потому что ничто не исчезает, и если ты веришь, что смерти нет, а на этом основаны все религии, будешь стараться жить достойно, соблюдая законы нравственной жизни. Понятно, что не без греха, но все-таки религия дисциплинирует человека в его агрессивном выбросе энергии, и, благодаря этому, наступает равновесие. Одно перетекает в другое, и ты уже не понимаешь, где жизнь, а где кино, где игра, а где реальность. Съемки у меня всегда окрашены внутренним состоянием, потому что как бы ты не стремился следовать сценарию, все равно романтизируешь историю, приподнимаешь ее над реальностью, делаешь, если не миф, то мини-сказку. А когда показываешь в кино чуть больше, чем есть в реальности, зритель видит свою нереализованность, и у него появляется надежда на то, что не все потеряно.
Тема Крыма и Максимилиана Волошина неисчерпаема. «Реальность не то, что нас окружает, а то, во что верим», - согласен с высказыванием канадской документалистки Сары Полли. Важно то, как реальность сопрягается с нашими жизненными ценностями, вкусом и возможностями, с оценкой ситуации и окружения. Поэтому мне всегда было интересно снимать не блокбастеры, а фиксировать режиссерский личностный взгляд, особенно если он отходит от правил «делания» кино. Именно это открывает в тебе новые возможности.
- Чем так поразил зрителей и жюри в Гатчине ваш новый фильм о Крыме – «Забытые полеты»?
- Конечно же, судьбами друзей Волошина – четы Северцевых-Габричевских, с 1924-го по 1932-й приезжавших летом из Москвы в Коктебель. Наталья Алексеевна была художницей, а Александр Георгиевич основал Академию художественных наук. Габрический считал культуру, искусство, науку и технику единым пространством жизни, утверждал, что между искусством и наукой различий нет, потому что они расширяют границы контакта человека с миром. О том, как Волошин и Габричевский были близки друг другу, в фильме рассказывает родственница художницы, искусствовед Ольга Сергеевна Северцева. Друзья занимались переводами французской и немецкой литературы, свободно читали книги и газеты на разных языках, и «говорили всегда про что-то умное».
В 1932 году не стало Волошина, потом трижды побывал в ссылках Габричевский, тем не менее, эта чета, вплоть до 70-х годов, приезжала в Коктебель. В 1947 году они купили старенький домик, который, по сути, стал продолжением Дома Волошина. В нем побывали все символы отечественной культуры послевоенного времени: Баталов, Ардов, Кулешов, Инна Макарова, даже Бродский был в этом доме.
Отдельно в картине представлена новелла о феодосийском художнике Константине Богаевском. Тихий, скромный человек, он испытывал восторг от мироздания, обожал Крым, и передал эти чувства в своих фантастических картинах. Всех потрясла смерть Константина Федоровича во время войны. В тот день он пошел за молоком для любимой жены Жозефины Густавовны и попал под налет нашей авиации. Одна бомба разорвалась в центре рынка, и - Богаевского не стало. О похоронах художника, когда на телеге везли гроб с его телом, мне рассказывала жительница Феодосии. Она запомнила, как весь город пришел проститься с художником. Как и Айвазовский, он был символом города. Его работы экспонируются в Галереях - Айвазовского в Феодосии и в Третьяковке.
- Вы сказали, что романтизируете на экране все крымские истории, так что же, по-вашему, есть документальное кино - фиксация реальности или ее транформация?
- Конечно, трансформация. Ты ставишь камеру и вступаешь в контакт с миром. Выбираешь тему, интонацию разговора, разве это не изменение реальности? Даже когда фиксируешь глаза человека, оцениваешь смену состояния, ты все равно меняешь его, например, акцентируя пристальный взгляд на том, на что в обыденной жизни не обратил бы внимания. Именно так писал свои пейзажи Константин Богаевский: не фиксировал Крым, а преображал, в соответствии со своим представлением об идеале. Собственно, так писал свои повести и рассказы Грин, у которого была тяжелейшая жизнь. Все приподнимал, романтизировал, потому что каждому хочется счастья.
- Как вы понимаете спор – «Крым наш»?
- Поскольку с шести лет я жил на Украине, окончил там школу, учился в Одесском политехе, для меня никогда не существовало разделения Крыма на «наш-не наш». То, что случилось с Украиной, моя личная боль и трагедия. Для меня Украина - единая с Россией земля, с одной историей, культурой, языком, прекрасными украинскими песнями. Поэтому я, вслед за Максимилианом Волошиным, отвечу его строками – «А я стою один меж них \В ревущем пламени и дыме\ И всеми силами своими\ Молюсь за тех и за других».