Кончается август, и скоро откроются для зрителя в новом сезоне двери разнообразных театров. Их у нас по-прежнему в изобилии, но сегодня мне хотелось бы вспомнить одно сильное театральное впечатление прошлого сезона – от посещения «Гоголь-центра» под руководством Кирилла Серебренникова. Тем более в августе исполнилось ровно четыре года, как был расформирован Московский драматический театр имени Гоголя и на его месте возникло новое, современное и бесконечно прогрессивное (если верить прессе) явление. Вот этот самый «Гоголь-центр» на улице Казакова.
В «Гоголь-центр» я попала сверхъестественно простым образом: купила билет в кассе театра перед началом спектакля (первый ряд амфитеатра, 1000 руб.). До сих пор ни один спектакль Серебренникова ни в МХТ, ни в «Современнике» меня не увлёк, так что, думаю, беспокоить людей из чуждого мира? Выбрала я «Мёртвые души» по Гоголю, а что ж ещё смотреть в центре его имени. Оказалось, спектакли в оазисе прогресса начинаются не в 19 часов, а в 20 или даже в 20:30. Было время побродить по фойе, посмотреть на людей.
Лёгкое, светлое, современное пространство – деревянные столы и стулья, кирпичная кладка стен, то оштукатуренных, то нет, на них написаны изречения великих режиссёров – Станиславского, Васильева. Стеллажи с книгами – книги, в основном хороших советских писателей. Ничего ядовитого, никаких тебе Жанов Жене. Взяла томик Радия Погодина и провела два часа до спектакля в полном удовольствии. То есть если бы не спектакль, я бы просто не уходила из этого «Гоголь-центра». Но два часа на спектакле произвели прямо противоположное впечатление. Это (спектакль) оказалось слабым звеном в производстве «Гоголь-центром» современности.
Кирилл Серебренников – бесконечно расширяющаяся вселенная – не только автор инсценировки «Мёртвых душ», но и художник-постановщик, а также художник по костюмам. Конечно, на очереди освоение им деятельности композитора, сольная актёрская карьера и для увенчания здания тотального самовыражения – написание рецензий на собственные спектакли. Как художник он пока что не потрясает оригинальностью – на сцене выстроена коробочка для игры, слева в глубине – вешалка для скромных костюмов неяркой расцветки (пиджаки, халаты), справа прорезь типа окна, на сцене – столы и стулья, ещё присутствуют автомобильные шины, используемые для иллюстрации знаменитого гоголевского разговора о колёсах(доедет колесо – не доедет). Представление разыгрывается чисто мужским составом.
Действие этих «Мёртвых душ» происходит не то на другой планете, не то в некоем отдалённом/неотдалённом будущем. Когда в начале игры Чичиков (обычный парень с портфелем, менеджер среднего звена) попадает к Манилову, его встречает нетрадиционная семья – жена Манилова, усатая и бородатая, в парике с косами, типа Кончиты Вурст, и двое неприятно копошащихся великовозрастных дегенератов (детей Манилова). Согласитесь, пока что такая семья в русском мире не является обыденностью. Далее Чичиков встречает Коробочку. Это мужчина-«тётенька» в специфическом смысле слова (то есть пожилой нетрадиционный). При нём состоит целая свита таких же «тётенек», горбатых, хромых, кривых, с вывернутыми внутрь коленками.
Далее по сюжету – а персонажи прилежно барабанят гоголевский текст – должен быть Ноздрёв. Ну, думаю, как Ноздрёва-то обработает режиссёр, Ноздрёв-то вроде бы обычный парень. Ага, обычный! Он же всё время о собаках говорит. Вот и появляются «собаки» – шестеро обнажённых до пояса типчиков, на четвереньках, в беретках, в шипастых ошейниках и на поводке у Ноздрёва. Ясно, что это за «собаки». Садо-мазо, видимо, практикует наш Ноздрёв. Собакевич? Это бравый отставник из органов, во всяком случае лампу в лицо Чичикова направляет как следователь, и на всех «крестьян» у него сшиты солидные дела. Причём жена у Собакевича тоже типа Кончиты Вурст. На этой планете и отставники туда же! Плюшкин? Тоже «тётенька», только совсем дряхлая, увешанная полиэтиленовыми пакетами…
Время от времени у микрофона слева артисты исполняют мелодекламации А. Маноцкова на тексты Гоголя. Гоголевское слово в спектакле не искажено, не переписано – но абсолютно мертво. Удивительный эффект: даже самые блистательные пассажи автора воспринимаются как «гур-гур», бессмысленный набор слов.
Я видела, как на лицах зрителей, пришедших увидеть новый современный прогрессивный театр, постепенно гасла надежда. Перед ними был не новый и прогрессивный, но просто очень плохой театр – типичное «раскрашивание текста» трюками. Трюки действительно оригинальны – ещё никто не додумался до садиста Ноздрёва с собаками или жены Манилова – Кончиты Вурст.
Извращённый мёртвый мир другой планеты (или нашего отдалённого/неотдалённого будущего) не имел никакой эстетической, чувственной или иной привлекательности и никак не сообщался с миром Гоголя. Актёры ничего не транслировали в зал, только иллюстрировали режиссёрские решения. На это представление хватило бы 10–15 минут, но два часа без антракта – перебор. Зрители тихо, грустно стали утекать после минут сорока, без всякого гнева. На их вежливых спинах словно было написано – «спасибо, было интересно, просто очень душно, и мы ничего не поняли, извините…»
Куда лучше вариант: пришли зрители в зал – а им показывают «Мёртвые души», старый телеспектакль А. Белинского, с И. Горбачёвым, О. Басилашвили и умопомрачительным Павлом Луспекаевым в роли Ноздрёва. Потом дискуссия. Потом спели бы чего-нибудь, хоть того же Маноцкова. Вообще недовольных бы не было.
Зачем спектакли «Гоголь-центру», их делал старомодный Сергей Яшин, руководитель прежнего театра имени Гоголя, у него, как в прошлом веке, – артисты играли роли, художники оформляли сцену, и вообще росла вся эта театральная петрушка. Теперь на повестке дня современность, а современный театр чем должен отличаться от несовременного? Правильно, упразднением всякого там «профессионализма». А иначе как его, современный театр, отличишь-то?