Итак, руководитель санкт-петербургского Михайловского театра Владимир Кехман отправился в Новосибирск реформировать тамошний оперный театр, получивший за четыре месяца столько рекламы, сколько у него, наверное, не было за всё время существования. Правда, реклама эта связана не с эстетическими достижениями театра, а с яростным спором в обществе о пределах допустимого в искусстве, который вызвала постановка оперы Вагнера «Тангейзер» молодым режиссёром Т.К.
Позвольте уж мне не называть его фамилию: не хочу я своё имя бросать в топку ураганного пиара этого самого «творца», свободного «художника», который, по моему мнению, ни творцом, ни художником не является. Творцом был Вагнер. Интерпретаторы – это оркестр, певцы и дирижёр. Режиссёр в опере – помощник интерпретаторов, проводник творца. Создавать своё полноценное произведение он никак не может, на это у него просто нет художественных средств, он не творит свой мир, а пользуется чужим: может лишь помочь ему воплотиться или помешать. Так что для разговора о свободе художника нет предмета – нет художника.
Ни защитники, ни противники новосибирского «Тангейзера» в подавляющем большинстве не видели новосибирского спектакля, что не мешает защитникам оскорблять противников – дескать, «тупое быдло, ты же спектакля не видело, а вякаешь». Так ведь и вы спектакля не видели, а вякаете. Отчего бы нам всем, налогоплательщикам, и не повякать? Даже из описаний спектакля и тех отрывков, что показывали по ТВ, было очевидно (да и никто этого не отрицал) – перед нами агрессивная режиссура прекрасно знакомого многим зрителям типа. Агрессивная режиссура, как опухоль, может быть доброкачественной и злокачественной. Доброкачественную можно при мысленном усилии как-то вырезать и попробовать наслаждаться пением и музыкой. Злокачественную уже не вырезать никак. Сцена в «гроте Венеры», поданная как съёмка фильма о неизвестных годах пребывания Спасителя (по замыслу постановщика с помощью агентуры Венеры он очень весело проводил время, не описанное в канонических Евангелиях), относится к режиссуре злокачественной. Она демонстрирует чрезвычайно лёгкое отношение режиссёра Т.К. к христианским ценностям, которое присобачено в оперу Вагнера без внятной художественной цели.
Понятно, что за цаца для современных режиссёров этот Вагнер, они давно не трепещут ни перед Пушкиным, ни перед Чайковским, ни перед кем вообще из «первых парней», за использование которых получают гонорары. Вроде бы загадка: почему не сочинить свою пьесу, свою оперу (или приятелей по соцсетям попросить, это ж плёвое дело) и с полным правом отжигать на сцене что угодно. Да вот беда – зритель пойдёт на Пушкина, Чайковского, Шекспира, Вагнера и т.п. и трудно заманить его на пьесу или оперу без ярлычка с гарантированной фамилией классика. Так что приходится возиться с чужими (зачастую и чуждыми) произведениями, пытаясь выразить через них своё «мировоззрение».
Но что это за мировоззрение? Что в нём ценного? Что нам рассказал режиссёр К.С. или К.Б. или Т.К. – о любви, смерти, Создателе, родине, истории, человечестве такого нового, вдохновенного, личного, страстно пережитого? Или, например, когда и где поделился собственным чувством прекрасного? Своими поисками веры, сомнениями, разочарованиями, находками и утратами? Я, возможно, чего-то не знаю, но видела, сталкиваясь с агрессивной злокачественной режиссурой, по большей части эпатажные шутовские корчи. Видно, что людям что-то противно, что-то их «плющит», мучает и раздражает – а «в крайних» почему-то оказываются «первые парни», все эти Пушкины, Чайковские и Вагнеры. Теперь дело дошло и до образа Спасителя.
Могу допустить, что реакция православных активистов Новосибирска чрезмерна, а возбуждение уголовного дела по поводу оперной постановки и вовсе странная затея. Но, когда человек самонадеянно использует образ Спасителя, неужели он нисколечко, ни чуть-чуть не вспоминает, что это за образ, кто и как к нему обращался в искусстве, что он значил и значит для великого множества людей? Достоевский вон заявлял, что, ежели ему математически докажут, что истина вне Христа, он останется с Христом, а не с истиной. А наш Т.К. просто и легко приплетает этот образ в свои режиссёроподобные трюки и фокусы. Потому что свобода. Но свободный человек идёт и делает то, что желает, не правда ли, так вот и хочется спросить агрессивных режиссёров – ваши жалкие безвкусные трюки и фокусы, ваша ничтожная бравада, ваши шутовские эпатажи – это всё, чего вы желаете? Вам свобода нужна для этого?
Опять-таки из Достоевского. Степан Трофимович в «Бесах» спрашивает своего сынка: «Петруша, неужели ты, такой, какой есть, себя вместо Христа людям предложить хочешь?» И агрессивную режиссуру можно спросить – вы хотите себя предложить вместо настоящих творцов, но на каком основании? Вы не пишете книг, не поёте, не рисуете, не владеете музыкальными инструментами, не играете на сцене, вы лишь изобретаете трюки и фокусы, пользуясь плодами чужого творчества. Нет ли смысла вести себя немного скромнее?
Тем временем все кнопки общественного возбуждения надавлены, и режиссёр Т.К. уже стал символом «свободы искусства». Московские театральные генералы наперебой приглашают его в столичные театры, и, боюсь, мы теперь от этого Т.К. долго не отделаемся. Скорее всего, он заматерел в сознании собственной правоты и теперь натворит такого, что даже опусы режиссёра К.Б. покажутся робкими и наивными эскизами. Всё, прощай, К.Б., ты больше не рулишь! Слабенький замах был, не дотянул до настоящей смелости. Даже никто не пописал у него на сцене… Уже Т.К. провозглашают лидером поколения, правда, не спросив у поколения, жаждет ли оно такого лидера. Обидно за талантливых людей искусства, которые действительно много трудятся – и не получают достойной их труда доли общественного внимания, тогда как пустые бочки гремят вовсю.
А что в результате? А в результате то, что захочется в оперу – и скоро идти будет некуда. Я вот представляю себе, что я, к примеру, не злосчастный критик, а хирург, делаю каждый день многочасовые операции. Типа профессора Преображенского. Я люблю культуру, читаю книги, у меня есть время 5–6 раз в год посетить оперу. Я настоящий просвещённый зритель, которого и должен держать в голове всякий вменяемый директор театра. И я скажу тогда твёрдо и определённо – «отвяжитесь от меня со своими тангейзерами». Со своими дешёвыми воплями о свободе искусства, митингами про руки прочь и прочим трезвоном. Где в новосибирской истории угнетённые, обиженные, подавленные? Все сытые, здоровые, румяные, с гонорарами, с пиаром, с бюджетными деньжищами. (Директора уволили? Ничего, мигом вынырнет.) Я хочу слушать оперу Вагнера (Верди, Чайковского и т.д.), а не оценивать, куда завёл режиссёра его тревожный гормональный фон. Делайте отдельные постановки специально для критиков, пусть в пустом зале самозабвенно наслаждаются режиссёрской агрессией…
В этой истории некоторое сочувствие у меня вызывает только фигура Владимира Кехмана, который, видимо, находясь в последней степени ярости и отчаяния, сделал такие заявления в прессе, что даже бывалые журналисты остолбенели. Но человека надо судить не по фразам, сказанным в гневе, а по делам его – подождём дел, тогда и будем судить.