Новый фильм Никиты Михалкова «Солнечный удар» (по мотивам И.А. Бунина) выйдет к зрителю в начале октября. Мне удалось посмотреть картину, показанную для узкого круга кинопрокатчиков, ещё без титров. Что ж, могу заверить: публику ждёт встреча с классическим русским кино.
По собственным словам, Михалков шёл к этой картине 37 лет. Он хотел снимать её сразу после «Рабы любви». Но тогда дело расстроилось, а потом набежали совсем иные темы и сюжеты.
«Удар», который наносит зрителю режиссёр, на этот раз начисто лишён идеологии. Это чувственный «удар», своего рода песня о любви и смерти. Никаких идейных споров, по-моему, этот фильм вызвать не может – он целиком обращён к душе, а не к голове. Фильм не отвечает на вопрос, почему погибла русская империя, – потому, что нет в нём, собственно говоря, никакой империи, с её фантомной мощью, парадами, балами, обедами, царскими выездами и прочими роскошными фасадами. В «Солнечном ударе» воссозданы чудесные мгновения самой обыкновенной жизни обыкновенного человека, скромного поручика, – и от этого ценность и сила этого художественного высказывания режиссёра лишь возрастают…
Одесса, 21 ноября 1920 года. Белые офицеры и казаки сдаются в плен под заверения красных комиссаров, что они прощены и будут эвакуированы. Однако фамилии комиссаров – Бела Кун и Розалия Землячка – сразу сигналят всем, кто немного знаком с русской историей, что ожидает пленных. Среди вереницы измученных людей, срывающих с себя погоны, – усталое, недоумевающее лицо героя. «Как это всё… случилось?» – спрашивает он сам себя. О чём он спрашивает? О том, почему проиграла войну Белая гвардия и погибла блистательная империя? Да нет, не об этом. Вокруг него ещё редкими всполохами догорают жаркие споры «бывших людей», кто виноват, откуда пришла беда и надо ли было расстреливать лейтенанта Шмидта. А он вспоминает два упоительных мирных летних дня на волжском пароходе – когда страсть к прекрасной незнакомке схватила его за сердце и заставила постичь суть жизни.
В изображении солнечного волжского блаженства мы застаём самую прелестную «михалковщину», отполированную уже до слепящего блеска, как поршни и шестерёнки пароходной машины. Это буквально энциклопедия любимых мотивов режиссёра. Изобильная плоть жизни (дети, женщины, животные, плоды огородов, вода, солнце) при всей роскоши легка и нежна; сентиментальность обязательно приправлена бесшабашным юмором в духе чеховских водевилей; вещицы – будь то часы, фотографические карточки или дамский шарфик – словно одушевлены и живут своей жизнью, имеют судьбу... и общее радостное возбуждение людей и природы начинает концентрироваться и страстно воспаляться в одном человеке. Поразивший его мираж – пленительная молодая женщина с чудесными тёмно-русыми волосами, чёрными бровями и лукавой улыбкой. С ней он проведёт одну ночь в милой смешной провинциальной гостинице крошечного городка, а наутро она покинет его навеки...
Актёров Михалков выбрал молодых, неизвестных: героя играет латыш Мартинс Калита (озвучивал роль, правда, Евгений Миронов), героиню – студентка Киевского педагогического университета Виктория Соловьёва (теперь уже профессиональная актриса). Сложность ролей в том, что в героях нет ничего чрезвычайного, это «просто» мужчина и женщина, красивые, молодые, здоровые, но надо сыграть так, чтобы в их мимолётной связи не было ничего пошлого и вульгарного, чтобы все взгляды, улыбки, реакции, прикосновения стали высокой и чистой поэзией. Ну так на это у нас есть режиссёр. Если и стоит в чём-то завидовать Никите Михалкову, то не его славе или богатству – а нереально могучему чувственному аппарату. Он различает сотни оттенков звука, цвета, запаха (привилегия господ и художников), он переживает жизнь с исключительной остротой и силой. И потому история внезапной страсти незнакомки и поручика превращается в «песню жизни» – единственной, невозвратимой, драгоценной! Как бы далеко Михалков не отходил от Бунина (а его киносочинение, конечно, достаточно вольное), в этой точке они соединяются. Жизнь по-настоящему переживается не головой (частенько трагически отдельной), а только всей душой и всем телом – в этом её трагическая красота и прелесть…
Так вот, и возвращаемся к вопросу, который поручик задаёт себе, сидя на одесской лестнице с сорванными погонами: «Как это всё… случилось?» Как счастье жизни обернулось унынием ада? Как голубой газовый шарфик, летавший над беспечным пароходом, стал окровавленным бинтом? Почему вместо водевильного веселья и сладкой любовной печали – ужас, распад и гибель? Зачем люди мучают и убивают друг друга, вместо того чтобы есть малину, петь песни, купаться в речке, да мало ли что ещё. Хоть фокусы показывать, как уморительный фокусник-неудачник на том самом пароходе (Авангард Леонтьев). Или – что куда лучше – наведываться в провинциальные гостиницы, снимая один номер на двоих. Что угодно из райского «михалковского набора», только не взаимное истребление под эгидой какой-то там идейной «правоты», только не чёртовы куклы во власти вроде Розалии Землячки (в исполнении, кстати, блистательной актрисы Мириам Сехон).
Тут ведь вот ещё какая история. Михалков предельно открыт миру, хочет рассказать о заветном, специально никак не шифруется, не усложняет рассказа. Но его мироощущение – оно не простое, не элементарное. Массовый человек, он обычно хочет твёрдых разделений: свой – чужой, чёрное – белое, хороший – плохой. А Михалков может презирать человека и одновременно его жалеть, ненавидеть – и восхищаться, любить – и подсмеиваться. Вот, скажем, и Розалия Землячка – не карикатура, не монстр, в ней есть своя «правота» и даже обаяние. Да все в сущности люди-человеки, всех можно понять, только погибла чудесная жизнь, и ничего объяснить нельзя. Заплакать, вздохнуть, молвить: «Господи, твоя воля!», и всё. Более никаких идейных выводов из «Солнечного удара» сделать невозможно.
Но представим себе, что наш поручик не сгинул вместе с тысячами таких же несчастных, а эмигрировал в какой-нибудь Париж. И дожил бы там до одинокой, нищей, вонючей эмигрантской старости. И лёжа на койке в приюте для бедных, разве не вспоминал бы он точно так же свою дивную незнакомку на залитом солнцем русском пароходе? Да и если отвлечься от истории, не всякая ли жизнь заключает в себе неизбывную печаль невозвратимой потери своего «солнечного удара»?
Михалков снимал картину о русской жизни, русской истории ХХ века – но и о себе, о своём чувстве жизни. При всей непростоте, это чувство доступно и родственно многим. Во всяком случае, оно заразительно. На этот раз режиссёр, мне кажется, вправе надеяться на понимание. В идеале зрительный зал в финале картины должен присоединиться к казачьему хору, вместе с которым сам Михалков исполняет знаменитую песню «Не для меня…». Ну и потом не меньше пол-литра на грудь, без этого куда? Помянуть Россию, святое дело.