Хитроумные французы придумали соединить детский лепет с суффиксом, образующим абстрактное понятие, и получили хулиганский термин «дадаизм», который серьезные люди предпочитают называть примитивизмом.
А все потому, что по мнению французов, грудные младенцы с чистой душой лепечут «да-да-да», а вовсе не «агу-агу».
Дадаисты больше ста лет назад решили следовать божественной заповеди быть как дети, чтобы войти в царствие небесное. А иногда даже другим проложить туда дорогу.
Удивительно, но иногда у них это получалось. И получается до сих пор.
Вот, например, Резо Габриадзе, который вряд ли сам называет себя дадаистом, но бесспорно умеет смотреть на мир и даже рассказывать о нем так, что туман, наведенный на Землю зловредной Девой Обидой, рассеивается, и сквозь него проявляется дорога, ведущая в вожделенное царство.
Кто такой Резо Габриадзе? Драматург, написавший сценарии к «Не горюй!», «Мимино» и «Кин-дза-дза». Скульптор, украсивший Петербург памятниками Чижику-Пыжику и Носу майора Ковалева, а Одессу – вечному жителю анекдотов Рабиновичу.
Еще он вместе с писателем Андреем Битовым подарил Пушкину путешествие по Испании – они такую книжку сделали с картинками.
Еще он сочный художник, сохранивший для вечности портреты своих друзей, родной Кутаиси, канувшие в Лету подмосковные дачи и многое другое.
Но сегодня самое главное – он Демиург. Создатель театра. Папа Карло, уже открывший Заветную дверь Золотым ключиком. Потому что театр его – кукольный, марионеточный, и Пьеро и Мальвина явно не собираются никуда из него бежать.
Они сейчас в Москве, на гастролях. И туда необходимо идти. Потому что там, в маленьком вертепе, выстроенном на сцене смешного дома-трактора, а по совместительству кинотеатра «Ударник», до 28 декабря ежевечерне разрывается от любви большое сердце маленькой птички Бориса Гадая, ломовой конь Алеша сквозь войну пробирается к возлюбленной – цирковой лошадке Наташе, а паровозик Рамона преданно дожидается любимого мужа Эрмона, уехавшего участвовать в великих послевоенных стройках могучего Советского Союза.
Истории, рассказанные Габриадзе, печальны и наивны, но в них есть то, что просто необходимо накануне Рождества измученной скандалами, суетой истрепавшей себе нервы Москве. Истории, рассказанные Габриадзе пронзительны: они пронизывают обиды и страхи, добираясь до той глубины, где закованное в стальные скрепы сердце, полное любви, почти перестало биться.
Вдруг оказывается, что скрепы эти хрупки – они разваливаются, увидев, как маленькая птичка Борис, узнав, что Атлант, подпирающий фасад банка, так печален и зол, потому что у него нет возможности встретиться с Флорой, украшающей фронтон театра, находит способ соединить возлюбленных. А те, в благодарность, приглашают Бориса прилетать в гости. Каждый день.
Скрепы разваливаются, когда суровый милиционер выпускает опустившегося до воровства Борю из КПЗ – попрощаться с умершей старушкой, ради которой маленькая птичка с большим сердцем пошла на преступление.
Скрепы не выдерживают плача муравьихи над погибшим под солдатским сапогом сыном.
Нет, я не буду рассказывать вам сюжеты. Их вам расскажут куклы, умеющие летать, танцевать, смеяться и любить. Их вам расскажут кукловоды – сосредоточенные люди в черном с невероятно светлыми лицами, бережно помогающие куклам летать, смеяться и любить. Пять огромных людей на маленькой сцене, заполненной большим количеством предметов изящно, слаженно ведут каждый свою куклу, так бывает только в предельно благожелательной команде людей, кожей ощущающих единство с ближним.
И еще руки. Руки кукловодов. Чуткие, нежные, опытные, большие и маленькие, утонченные и разлапистые, но все до единой изящные и умные. Смотреть на них – отдельное удовольствие, отдельный спектакль. Временами кажется, что они здесь главные, они - длань Господня, способная превратить глину в человека.
Нет, я не буду рассказывать вам сюжеты и даже не буду анализировать, как удается Габриадзе пробиться сквозь дубленую шкуру человека современного к его закованному в скрепы сердцу, какими волшебными словами растворить их сталь. Это неважно.
Важно, пойти и купить билет. И накануне Рождества пойти и увидеть тварь Божью, наивную, как ребенок, еще не покинувший царствие небесное.