На днях состоялось вручение солидной литературной премии «Большая книга». Первое место в этом ежегодном писательском соревновании занял роман Евгения Водолазкина «Лавр». Трудно усомниться в литературных достоинствах этого сочинения, но найдутся ли у него читатели и почитатели – это вопрос.
Присуждение какой-либо известной литературной премии сразу повышает шансы книги на покупку её потенциальным читателем. Однако читатель потенциальный может и не превратиться в читателя «кинетического», а проще говоря, книгу покупают и откладывают на «свободную минутку». Когда же минутка выпадает, читатель заглядывает в книгу – и часто понимает, что, увы, именно его тут не ждали.
Премиями поощряют исключительно романы – стало быть, многие бросились сочинять «кирпичи», и эти кирпичи складываются в громадную стену «современной прозы», которую уже лбом не прошибёшь. Никаких «свободных минуток» не хватит. Да и есть ли то, ради чего ими жертвовать?
Роман «Лавр» – словесная игра учёного человека, который решил культурно отдохнуть от своего времени в русских обстоятельствах конца ХV века. Герой романа Арсений получает от деда Христофора дар чудесного врачевания. Хотя древние рецепты травяных сборов занимают в книге значительное место, исцеление приносят не они, а таинственная сила чистой души Арсения. Роман построен как эпическое описание его жития, состоящее из перемещений в пространстве (Белозёрск – Псков – Иерусалим) и случаев чудесного исцеления болящих и страждущих.
Этой истории вполне хватило бы на прелестный рассказ. Полюбовались на искусную стилизацию, оценили мастерство – и спасибо автору. Но перед нами километры однообразного текста, выдержанного в одной и той же интонации. Сюжета – ни в «акунинском» смысле слова, ни в каком другом – нет. Энергии повествования нет. И личность автора погребена под толщей «культурной игры», никак не чувствуются её склад, её особенности, а ведь личное, единственное, неповторимое в прозе ценится, наверное, прежде всего.
Если автор хотел напомнить нам о беспримерной силе веры древних русичей – это, конечно, цель, не лишённая благородства. Но для достижения такой цели искусной словесной вязи недостаточно. Надобно иметь хоть сколько-нибудь того натурального огня, который обжигает читателя, взявшегося за настоящие «документы эпохи» – хотя бы за жития святых. Или вспомнить Н.С. Лескова с его рассказами о первых веках христианства: Лесков тоже вроде бы «играет», но за плетением словес мы видим его могучий дух, возмущённый упадком веры его века, ищущий жизни вровень себе.
А тут – одна «филология». Плоды досуга, так сказать. Результат совсем иных процессов, нежели те, что приводят к пророчествам, исцелениям, основаниям монастырей и прочим духовным подвигам. Очень уж огромная разница получается! Как между вулканом и настольной лампой. Как между Евангелием и книгами, скажем, диакона А. Кураева.
«Лавр» написан довольно чистым языком пушкинской складки, с густой добавкой старославянского и лёгкими ироническими вкраплениями современной лексики («эмбриональный», «информация», «эрекция» и т.п.). Читается без особого напряжения (что не является, кстати, достоинством книги), однако во время чтения то и дело ловишь себя на мысли: зачем это написано? Какие особенности личного безумия автора привели его к сочинению этого романа?
Игра с русским прошлым – основа многих современных литературных предприятий. Есть случаи, когда перед нами не экзотическая фактура для очередного детектива и не «занимательная филология», но воплощение страждущей души автора. Таковы романы уникального В. Шарова, таково сочинение Е. Колядиной «Цветочный крест». А «Лавр» – в моих глазах – не имеет выразительной «личностной окраски» и по существу не рассказывает ничего захватывающе интересного ни о Древней Руси, ни о современной.
Да, можно мне возразить, но ведь – «хорошо написано».
Но разве так уж трудно сегодня стать неким «писателем вообще» или «режиссёром вообще»: прочитал тысячу книг, посмотрел тысячу фильмов – написал тысяча первую, снял тысяча первый, разве с этим проблемы? Странное у нас представление о графоманах: считается почему-то, что это невежественные люди с психическими проблемами. Будто абсолютно здоровые филологи с университетским образованием и первоклассным словарным запасом не могут быть графоманами! Очень даже могут быть.
«Хорошо написано…» Лучше бы «плохо» было написано, да дымилось от личной боли, от собственных поисков правды, от страдающей совести, от неразделённой любви, наконец. Эка невидаль – «хорошо написано». Скоро поставишь «литературную программу» в компьютере – и всё, ты писатель. И так ли уж велика доблесть – сочинить «большую книгу»?
К примеру, у Чехова Антона Павловича – ни одной такой нет.