13 марта исполняется 100 лет со дня рождения писателя Сергея Михалкова. К этой дате запланировано множество торжественных мероприятий, и это понятно. Сергей Михалков помимо собственного значения имеет вес как звено в цепи могущественного Рода.
Долгая жизнь – награда или наказание? А это уж как посмотреть. В общем виде такая задачка не решается. До своего столетия писатель не дожил всего-то четыре года. Был он при этом в полном разуме и на своих ногах – крепко работала жизнь над своими чадами в начале ХХ века. И фигуры ваяла монументальные, сложности фантастической – под стать советской империи, в которой многим потом выпало жить.
С личностью С. Михалкова справилось бы разве что перо Ф.М. Достоевского. Современные перья для этого непригодны. Им бы всё ярлыки навесить – либо глянцевые, либо пасквильные (см. басню Михалкова «Лев и ярлык»). А толку-то от этих ярлыков? Тут надо копать в глубь…
Дети Михалкова, знаменитые кинорежиссёры Андрей и Никита, говорят о своём отце с нежностью и уважением, и оставим за ними это право – оно от них неотъемлемо. Хватит с нас отречений от отца и отцов, достаточно вековечной русской гражданской войны. Но вот повстречалось мне в газете «Культура» такое заявление: «…не любят Сергея Михалкова только те, кто живёт иностранцами на своей родине, «а сало русское едят».
Это, знаете, перебор. Самые разные люди, никак не иностранцы на своей родине, не любят С. Михалкова. Да и он людей особенно не жаловал. Даже в сентиментальных рассказах Никиты Сергеевича об отце виден образ выдающегося эгоцентрика. Как ни странно, это свойственно почти всем знаменитым детским писателям (кроме необыкновенного чуда – Евгения Шварца). Впрочем, что ж тут странного: чтобы писать для детей, надо удержать в себе детство, а дети – сами все сплошь эгоцентрики. Надо стать по-настоящему взрослым, чтобы уметь вести отсчёт не от «я» в центре мира.
Одни вспоминают Михалкова как чёрствого и равнодушного циника и лизоблюда, умело обустраивающего роскошную жизнь внутри советской идеологии. Другие – как обаятельного человека, который многим помогал, был обворожительно талантлив и остроумен. Он подписывал все официальные бумаги Союза писателей, где тупо и бездарно громились диссиденты. И его же мы находим у гроба Анны Ахматовой. А это ему было зачем? Он – автор трёх редакций гимна Советского Союза и России. И по его пьесе «Дикари» поставлена вольная комедия «Три плюс два», где, кроме счастья жить и любить на берегу моря, нет вообще никаких признаков идеологии…
Он написал в 1949 году жуткую драму «Илья Головин», где композитора, оторвавшегося от народа, перевоспитывали военные, строители и передовицы газеты «Правда». И он же сочинил сотни блистательных стихотворений, которые никаким образом не изъять из золотого фонда отечественной литературы.
Любить столь загадочное творение советской истории и русской жизни, как Сергей Михалков, если ты ему не родственник, по-моему, мало возможно. А вот любить стихи Сергея Михалкова – это проще простого. Они сокрушительно талантливы и запоминаются с первого раза.
По крутой тропинке горной
Шёл домой барашек чёрный
И на мостике горбатом
Повстречался с белым братом…
Исключительное владение поэтической техникой. Живые интонации. Хорошее настроение, которое вмиг передаётся читателю. Блистательный юмор. Никакой идеологии – если не считать таковой высмеивание лени, невежества, трусости, хамства и зазнайства. Вещи образцовые, и пригодились они уже пяти-шести поколениям русских детей.
Наследие Сергея Михалкова чрезвычайно неравноценно. Основные достижения маркированы 30–40-ми годами, некоторый всплеск произошёл в 60-х, начиная с середины 70-х о настоящих творческих достижениях уже трудно говорить. Функционирование в качестве генерала от литературы, председателя СП не прошло даром – так оно ни для кого не проходит даром. На таких местах люди превращаются, как в рассказе Кафки. Любые люди!
С пьесами Михалкова тоже засада. Если сочинения для самых маленьких – «Зайка-зазнайка», «Три поросёнка», «Трусохвостик» – забавны и хороши, то подавляющее большинство пьес безнадёжно мертво. Он, кажется, и сам это знал и, пристраивая в театр какую-нибудь конъюнктуру «на злобу дня» (а также постоянно заботясь о рецензиях), премило шутил: «Чем хуже пьеса – тем лучше пресса!» (Этот пророческий афоризм полностью сбылся в наши дни.) Не все басни прошли проверку временем – многие нынче читать просто неловко. Но переводы детских стихов Юлиана Тувима, к примеру, – превосходны. Таково же и переложение для театра «Современной идиллии» Щедрина – под названием «Балалайкин и Компания». В постановке Товстоногова то был изумительный спектакль «Современника». Блистали в пьесах Михалкова многие выдающиеся актёры – скажем, Анатолий Папанов («Памятник себе»). Нет, вклад его в поэзию и театр неоспорим – но сколько при этом сделано, говоря словами Щедрина, «применительно к подлости»…
Он жадно любил жизнь – не вообще какую-то там жизнь, а свою собственную жизнь, в этом вот высоком худом теле, с которым он никак не спешил расставаться. Недаром в его стихах так сильна медицинская тема – лекарства, лечение и врачей Сергей Владимирович обожал страстно. В полной мере Михалкова отличала главная черта долгожителей, открытая учёными, – «герметичность психики».
Да, жизнь и судьба Сергея Михалкова – это ещё не написанная по-настоящему басня. Или скорее – роман. Вот вообразите себе молодого, пышущего талантом человека, которого поставила себе на службу фантасмагорическая, небывалая империя. Она плохо умела разговаривать на своих верхах, эта империя, – и охотно брала на службу лёгких, умных, образованных, с юмором и мастерским владением литературной техникой. Эренбург, Симонов, Михалков… Они брали в ловкие руки чугунные ядра советской идеологии и крыли их умелой словесной позолотой. Они находились в непосредственной близости от ледяных вершин власти, и абсолютный её холод постепенно превращал их в «памятники себе»…
Так что монумент в каком-нибудь московском сквере Сергею Михалкову поставить очень даже можно.
Пусть возле него играют дети. Перед ними он ни в чём не провинился. А взрослые? Пусть думают, «делать жизнь с кого», – на то нам голова прицеплена и совесть в нас всунута.