В Ленинграде 24 мая 1940 года родился Иосиф Бродский, великий поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, поэт-лауреат США в 1991—1992 годах. Он выстрадал свое право быть поэтом и свободным человеком.
Самое сильное влияние на формирование будущего художника слова оказал родной город – его классическая архитектура, разрушенная войной, обилие воды, белые ночи, пустынные окраины. Бросив школу в шестнадцать лет, отчасти от невозможности подстраиваться под жуткие ножницы сталинских лет, отчасти от необходимости помочь родителям, он отправился на работать, и кем только не трудился - учеником фрезеровщика на завод «Арсенал», помощником прозектора в морге при областной больнице, истопником в котельной, матросом на маяке, рабочим в геологических экспедициях, безуспешно пытался поступить в школу подводников.
Но его яркая индивидуальность, могучий талант и обостренное чувство собственного достоинства быстро стали непреодолимым препятствием для поэтической карьеры в Советском союзе. Его первое же крупное выступление в 1960 году на поэтическом вечере вызвало скандал, в обильные поэзией 60-е годы Бродский стал изгоем, его никто не знал и боялись даже упоминать его имя, стихи его ходили только в виде грязных машинописных копий, как любая запрещенная литература тех лет. Статья «Окололитературный трутень», подписанная Лернером, Медведевым и Иониным, стала сигналом к травле поэта, который был вызывающе не таким, как все, и не стремился спрятаться.
Вслед за статьей, как водится, последовали письма читателей, не читавших стихов, поскольку их никто и не публиковал, с требованиями наказать «тунеядца Бродского».
Между поэтом и судьей состоялся вот такой шекспировский диалог, вошедший в анналы истории мировой литературы:
«Судья: Ваш трудовой стаж? Бродский: Примерно… Судья: Нас не интересует «примерно»! Бродский: Пять лет. Судья: Где вы работали? Бродский: На заводе. В геологических партиях… Судья: Сколько вы работали на заводе? Бродский: Год. Судья: Кем? Бродский: Фрезеровщиком. Судья: А вообще какая ваша специальность? Бродский: Поэт, поэт-переводчик. Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому? Судья: А вы учились этому? Бродский: Чему? Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат… Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием. Судья: А чем же? Бродский: Я думаю, это… (растерянно) от Бога… Судья: У вас есть ходатайства к суду? Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали? Судья: Это вопрос, а не ходатайство. Бродский: Тогда у меня нет ходатайства», - диалог был записан Фридой Вигдоровой и составили содержание распространявшейся в самиздате «Белой книги».
Поэт был сослан в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская, потом назвал это время самым счастливым в своей жизни – в ссылке он умудрился выучить английский и изучить английскую поэзию.
В мае 1972 года поэта вызвали в КГБ и предложили эмигрировать, или отправиться в психбольницу. Пришлось выбирать эмиграцию, несмотря на сильную привязанность к родному Ленинграду, к родителям.
Впоследствии поэт противился навязываемому ему образу борца с советской властью. Он говорил неоднократно: «Мне повезло во всех отношениях. Другим людям доставалось гораздо больше, приходилось гораздо тяжелее, чем мне».
В эмиграции не окончивший школы Бродский начал писать по-английски, работал профессором на кафедре славистики Мичиганского университета в Энн-Арборе, преподавал историю русской литературы, русской поэзии XX века, теорию стиха. Поэт умер поэт умер в ночь на 28 января 1996 года от инфаркта, летом его перезахоронили в Венеции на острове Мертвых, причем религиозные власти не хотели давать на это разрешения, гроб несколько раз открывался, ломался, для тела в новом гробу нашли место только возле стены. Близкие положили в ноги бутылку его любимого виски и пачку любимых сигарет, захоронили практически на поверхности, едва присыпав землей…
Ни страны, ни погоста
Не хочу выбирать.
На Васильевский остров
Я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
Я впотьмах не найду.
Между выцветших линий
На асфальт упаду.
И душа, неустанно
Поспешая во тьму,
Промелькнет под мостами
В петроградском дыму.
И апрельская морось,
Под затылком снежок…
И услышу я голос:
«До свиданья, дружок!»
И увижу две жизни
Далеко за рекой,
К равнодушной отчизне
Прижимаясь щекой.
Словно девочки-сестры
Из непрожитых лет
Выбегая на остров
Машут мальчику вслед.