Вышедшая недавно книга избранных стихотворений Д. Быкова «На самом деле» решительно уводит читателя от кошмаров повседневности к высокому ужасу Бытия.
О самом себе писатель, критик, публицист и т.д. Дмитрий Быков говорит с подкупающей ясностью:
«У меня насчёт моего
таланта иллюзий нет,
В нашем деле и так
избыток зазнаек.
Я поэт, но на фоне Блока
я не поэт.
Я прозаик, но кто сейчас
не прозаик?»
Но это сложный вопрос – поэт ли Быков. В романтически-русском смысле, возможно, нет: все ж таки поэт развивает или отрицает какую-то поэтическую традицию, а Быков ничего не развивает и не отрицает. Он всё вбирает в себя и концентрирует. Он владеет всеми ритмами и размерами, он использует сотни знакомых поэтических интонаций и может «прикинуться» Пастернаком, Бальмонтом, Гумилевым, Бродским – почти что до неразличимости от оригинала.
А вот в римском смысле, где поэзия это не миф, не рок, не судьба – но прекрасное умственное упражнение, Быков очень даже поэт. Размышления о том и сем, уложенные в мерную культурную речь, отлично воспринимаются читателем и несколько развивают кору головного мозга.
Одной стороной своего ума, резво-живой и цепко-насмешливой, Быков высмеивает политическую реальность сего дня. Но другой, задумчивой и взыскующей истины, он обращён к более крупным предметам. Это приятно волнует – жизнь, состоящая из сиюминутных пустяков, нуждается хотя бы в мгновениях возвышенных мыслей, в попытках смелого познания. Так, меня живо заинтересовал вырастающий из книги «На самом деле» образ Бога.
Этот образ противоречив!
Для начала, по своей обширной природе Быков не отрицает возможность полного исчезновения человека вообще и себя в частности после смерти. Мир столь велик и прекрасен, что, получив массу приятных ощущений и впечатлений, человек мог бы этим и удовлетвориться, не претендуя на дальнейшее. (Так считал, кстати, и Генрих Гейне, который был убеждён, что со стороны человека это просто наглость какая-то – вволю попользовавшись жизнью, ещё ждать и загробного бонуса.)
«Я глотал твой мёд, я вдыхал твой яд, я вкушал от твоих щедрот,
Твой зыбучий блеск наполнял мой взгляд, виноград освежал мне рот,
Я бывал в Париже, я жил в Крыму, я гулял на твоём пиру –
И в каком-то смысле тебя пойму, если всё-таки весь умру».
Однако сильное и несмиренное «чувство Бога» периодически обостряется в поэте. Он уверен, что живёт под его непрекращающимся воздействием, в зоне особого внимания. Но не всякий Бог нужен поэту. Например, покровитель грубой силы, потворствующий греху, «водитель орд, меситель масс», «бог не сомнений, но деяний» – ему не нужен.
Тот Бог, что ему нужен, – это усталый, небритый полевой командир, давно понимающий всю тщету сражения, но принимающий бой. Авиации нет, снаряды не подвезли, бойцов горстка. «Всемогущий? – о нет. Орудья – на смех врагу. Спим в окопах – в окрестностях нет жилья. Всемогущий может не больше, чем я могу. «Где он был?» – Да, собственно, где и я». («Теодицея»).
Как же, каким образом эти два бога могут слиться? Как всемогущий и всезнающий самодур-творец миров может обернуться раненым и полуседым командиром, у которого в подчинении не рабы, а солдаты и который может и не дожить до победы?
Да никак.
В православных координатах такое противоречие неразрешимо – там предлагается перестать вообще мудрствовать на счёт Г. Бога и спокойно жить смиренной жизнью. Поэт это понимает и время от времени грустно бормочет, предвидя свой дальнейший путь: «И буду стареть понемногу и, может быть, скоро пойму, что только в покорности Богу и кроется вызов ему»…
Тем более он точно знает, что принял рождение не по команде, но по доброй воле – когда ему на том свете показали «земное кино», он упрямо выбрал все-таки родиться. Так что сам виноват!
Противоречивость образа Г. Бога в лирике Д. Быкова происходит от того, что Г. Бога в лирике Быкова слишком, на мой взгляд, много. Конечно, Г. Бог – тот самый крайний, который должен отвечать за всё. Но латать им все дыры поэтического текста опасно. Однако не будем попрекать поэта: на самом деле в Быкове всего много: много сил, много слов, много умений, много знаний. Он принципиально избыточен, и в стихотворении «Избыточность» объяснил, что это хорошо: «Среди бессчётных призванных на пир не всем нальют божественный напиток, но мне нальют, прошу меня простить. В конце концов, и весь Господень мир – один ошеломляющий избыток».
Так что, несмотря на ссору со «Всемогущим», поэт придёт на его пир и даже хлебнёт напитка, который заслужил по праву родства.
Но как же тот, раненый полевой командир, под началом которого поэт вроде бы сражался за все хорошее и обречённое? Неужто, концентрируя в себе множество поэтических традиций, поэт собирается вдобавок и синтезировать какого-то небывалого, все вмещающего Бога!
Я обещаю следить за этим захватывающим процессом. Во всяком случае, «На самом деле» – это единственная за много лет книга современных стихов, которую мне удалось прочесть от начала до конца.