24 февраля в Первом павильоне киностудии «Ленфильм» стояли тысячи людей – проститься с Алексеем Германом. Тяжело болевший много лет кинорежиссёр ушёл из жизни 21 февраля на семьдесят пятом году жизни.
Тому, кто ничего не знает о Германе, доступны четыре его картины: «Двадцать дней без войны», «Проверка на дорогах», «Мой друг Иван Лапшин» и «Хрусталёв, машину!». Пятый фильм, который Герман называл то «Трудно быть богом», то «Что сказал табачник с Табачной улицы», то «История Арканарской резни», скоро увидит свет. Можно надеяться, что соратники Германа – жена Светлана Кармалита и сын Алексей Герман-младший – позаботятся о том, чтобы картина вышла в достойном виде и люди узнали, за что Герман уплатил тринадцать лет жизни.
Пять фильмов – это вроде бы немного, но дело в том, что больше пяти настоящих фильмов, остающихся в памяти искусства кино, никто пока из кинорежиссёров и не делал. То есть можно снять за жизнь и 50 картин – всё равно останется (если вообще останется) две-три, пять – это уже огромно много. Вот Герман сразу и решил делать это «немногое» настоящее, не размениваясь на конъюнктуру и случайные проходные вещи. Это, конечно, форменная наглость, такая «установка на шедевр», но ведь ему всё удалось!
Людям, далёким от искусства, трудно представить себе, что такое был на невских берегах Алексей Герман. И кем он являлся для нашего кино. Почти сорок лет не было ни одного серьёзного кинематографиста, на которого он бы не повлиял. Некоторые честно подражали, иные сопротивлялись и боролись. Но весь воздух кино был пронизан, пропитан излучениями этой мощной фигуры.
Это не представить себе, сколько он дал профессиональных советов и сколько сформировал кинематографических душ, не поддаётся исчислению.
По легенде, после кончины бога – покровителя природы, Эллада огласилась стонами: «Умер великий Пан!». Вот и сейчас стоило, наверное, простонать – «Умер великий Герман, бог кино!», да только сам Герман мне этого-то и не даёт сделать.
Он отрицал величие любого человека в принципе. Его коробило от пафосных речей любого сорта, он ненавидел всякую напыщенность и красивость. С любых лиц Герман умел содрать маску и докопаться до сути – так существуют в его картинах Никулин, Миронов, Гурченко, Быков, такую же операцию он проделал в последней картине с Ярмольником. Истину, которую открыл король Лир в бурю – что человек – это бедное голое двуногое животное, – Герман знал от рождения.
Земная жизнь сама по себе бесконечно странная вещь, но двуногие ещё и заполняют её изнурительным мучительством друг друга. Поэтому главная ценность в человеке – искры сострадания и симпатии к другому, умение сдерживать рыдания, когда невмочь, спокойное выполнение своего долга, нелюбовь к вранью и предательству. Эта обычная, повседневная «человечность» – она и есть чудо, счастье, золото земное.
Но люди ввергнуты в ужас. Они постоянно хотят забыть об этом, но искусство об этом забывать не имеет права. Герман всегда искал драматизма, снимал о временах войны, тирании, репрессий. О том, что можно сделать, когда сделать ничего нельзя. И творил кино, в котором автор, как свободный дух, летал над созданной жизнью и видел то, что, скорее всего, видят освобождённые от плоти человеческие души после смерти.
Высокий большой человек, казавшийся огромным (Человек-гора, как лилипуты называли Гулливера), Алексей Герман обладал неимоверным, фантастическим личностным колоритом. Острый весёлый ум – и трудный, крайне неуравновешенный, чисто по-русски, характер. Гипнотическое обаяние – и припадки яростной несправедливости. Феноменальное проникновение в суть людей – и приступы полного равнодушия к окружающему порой человеческому дерьму… Он был сложен. И кино у него непростое. Для двуногих, которые почему-то хвастаются тем, что они «простые люди» (нашли, чем гордиться), непригодно. Но для них, для простых, нынче раздолье, так что Германа можно, наверное, оставить в покое.
Есть такие люди, через которых проходят «трещины мира», которые чуют всю его катастрофичность. А Герману досталась ещё и «трудная страна», советская Россия, любовь-ненависть к которой пропитала его творчество.
Он был настоящим воином, и не сломался, когда его фильмы запрещали – не из-за крамолы, а потому что люди, лгущие на постоянной основе, не выносят правды физически. Он не дал себя убаюкать перестроечным временам и продолжал создавать глубокие, трагические вещи. Он слушал только себя, как имеющий на это право, и не собирался, как этого требуют «простые люди», делать припарки им на раны. Все хотят сладенького и тёпленького! А это не к Герману.
И вот всё кончено.
Герман классик, а его последняя картина, без сомнения, получит все призы и награды, всех потрясённых зрителей и восторженных критиков, какие только возможны. Страх перед провалом заветной работы кинорежиссёру более не грозит.
Уж мёртвых-то мы любить умеем. Большая практика.