– НУ ЧТО… начнем сеанс…
– Был только что на встрече с народом. Меня любят, узнают, я ему нужен. (Пауза)
(Мой пациент неожиданно начал диалог с высказывания, благодаря которому, как было видно, он почему-то уже в начале сеанса захотел доказать, что он нужный и признанный человек. Можно предположить, что он уже заранее низко позиционирует себя и поэтому начал говорить о том, что он значит для народа. – Прим. Рамиля Гарифуллина.)
– Вас сильно терзает проблема признания, собственного величия?
– Да… в этом мой смысл жизни – оставить после себя след. Кстати, вот моя визитка.
(В визитке написано «Пермяков Владимир Сергеевич» и далее в скобках «Леня Голубков». Можно предположить, что пациент отождествляет себя с Леней Голубковым и превратил всю свою жизнь в «жизнь за скобкой». Так ли это?)
– Вам приятно, когда вас называют Леней Голубковым?
– Противоречивое чувство. Леня стал моей частью, даже в театрах, где я работал, меня называли Леней и в шутку и всерьез. Я с Леней Голубковым, как Вячеслав Тихонов со Штирлицем… Я не отторгаю Леню.
(Позднее, благодаря анализу сновидений выяснится, что имеет место сильное подсознательное отторжение этой части психики моего пациента, связанной с образом «Лени Голубкова».)
– В каждой эпохе есть свои герои, как визитки эпохи и времени. Вы, по-видимому, были символом лихолетия, криминальной революции (пауза). Что вы чувствуете после этого высказывания?
– Приятно слышать, так и есть. Одна журналистка поставила меня вместе с Лениным, только он строил социализм, а Леня Голубков капитализм. Я олицетворяю переход к нему, рынку. Журналист как-то у меня спросил, дескать, Брежнева называли маленьким президентом при большой певице Алле Пугачевой. Можно ли назвать Ельцина маленьким президентом при большом актере Владимире Пермякове?
– Намек понял…
(У пациента наблюдается перенос чувств на меня как на журналиста. Он не чувствует, что находится на сеансе, отрабатывая набившие оскомину блоки на тему «какой я выдающийся». Он очень скован, принял защитную позу, немного покраснел.)
– В психоанализе есть такой процесс, как перенос. Я сижу перед вами, и у вас есть неадекватный перенос чувств на меня, которые я, возможно, не заслуживаю.
– Ну, понятно. Чувство такое, будто вы хотите докопаться до глубины, понять мою психологию. Как будто я общаюсь со странным журналистом. Только сейчас стал догадываться, где я нахожусь… Уф!
– Сейчас что вы чувствуете – тревогу?
– Нет-нет, я уже привык ко всему. Есть жизненная закалка.
(Защита игнорированием вопроса и обратным чувством, то есть на лице тревога, а в устах как бы ее и нет, так как «срабатывает закалка».)
– Есть какое-нибудь беспокойство?
– Да, я немножко насторожен: что за неординарные вопросы, о чем меня спросят.
– Я обратил внимание – вы так сели: руки вместе, защитная поза.
– Да-да.
– Вы не сели свободно, а скованно. Говорите блоки-монологи, которые мне не интересны. Мне вы интересны как личность, мне интересны ваши переживания – здесь и сейчас. Хотя, мы все в плену прошлого…
– Ко мне относятся неоднозначно – я фигура одиозная. Некоторые чуть ли не боготворят за то, что создал исторический образ Лени Голубкова. Другие ненавидят. Кто-то на акциях прогорел, у кого-то зависть. Я ведь в рейтинге популярности за 1994 год – первый…
(Мой пациент еще много раз будет напоминать о своем рейтинге, величии и т.п. Позднее окажется, что это его излюбленная защита самоподбадриванием, вызванная сильным нарциссизмом и заниженной самооценкой. Хотя, выслушивая пациента, может показаться, что он имеет завышенную самооценку. В действительности, как окажется позднее, это защита обратным чувством.)
– У вас есть в настоящее время какой-либо комплекс вины?
– Да, перед обманутыми вкладчиками МММ.
– Обратитесь к ним.
– Я актер, меня пригласили, и я сыграл эту роль. Ну, не я, то другой бы сыграл эту роль не лучше, не хуже.
– Во сне Мавроди снился когда-нибудь?
– Нет.
– Вспомните. Не спешите.
– Нет… нет… Точно не снился.
– Вы своим обликом, интонациями, репликами излучаете энергию оправдания того, что заслуживаете большего и вас недооценивают.
– Это так. Мне моя коллега сказала, что если бы жил в Америке, то давно стал бы звездой Голливуда. Не буду лукавить – жалел, что не родился в Америке. Я бы в Голливуде не затерялся, потому что чувствую в себе огромнейший потенциал… актерский.
– Опишите мне свои фантазии о Голливуде, которые чаще всего вы представляете.
– Фантазия о том, что стану в Голливуде русским Чаплиным (смеется). Представляю себе, что меня заметили голливудские продюсеры, пригласили на съемки. Одна работа удачная, другая… Я купаюсь в роскоши, в успехе. Все большое, необъятное… Вот я стою с Де Вито, рядом Шварценеггер, где-то Мэл Гибсон… Шарон Стоун… Джулия Робертс… Потом, я играю такого простака-эмигранта, наивного, нескладного, закомплексованного. Я – комедийный актер.
– Согласно психологии артистической деятельности, по статистике все комики по жизни скучные и депрессивные люди. Более того, многие из них кончают жизнь самоубийством. Потому они и играют, чтобы избавиться от своей депрессухи. Вы в детстве были тоскливым ребенком?
– Скорее, был одиночкой, волчонком, любил рыбную ловлю и сидел часами на берегу. Когда рыба не клевала, ставил удочку и представлял себе… В общем – любил фантазировать и мечтать. Вроде героя Жана Марэ, который лезет по стене крепости Бастилия. Он бросает свою любимую, нападает на охранника, типа Бельмондо…
– Расскажите еще какой-нибудь сон.
– Я видел сон: снег… снег… снег… и мы что-то там спрятали… деньги. Мне дали эти деньги… купюры… одна из них тысячная… Потом что-то ветер подул… я хожу, хожу… ищу по домам… куда их унесло, эти деньги. Так их и не нашел… помню три купюры… одна из них тысячная…
– Все элементы вашего сна – это части вас самого. Что во сне называется деньгами, в действительности ими не являются… Это части вашей психики, это символы, но под ними скрыты чувства… Какое чувство вызывает каждый элемент сна? Закройте глаза… Что есть деньги во сне? (Долгая пауза)
– Деньги – это оценка меня… оценка моего «я».
– Согласно вашему сну, вы эту оценку самого себя ищете. Вам, вроде, дали эту оценку, а она улетела, неуловима…
– Да… Я достоин большего. Вроде, оценивают, но хочешь по-настоящему проявить себя с конкретным предложением. Но нет успеха, хотя тебя опять начинают хвалить, оценивать, но это зыбко. Удовлетворения нет. Я перед открытием чего-то великого. Вот оно уже близко, блещет. Ты хочешь взять, а оно уходит! Да, это сон об этом… Уф! Точно об этом.
(Пациент взбодрился от этого психологического «открытия». Стал менее скованным.)
– Давайте разберем еще какой-нибудь абсурдный сон.
– Мы на пляже. Какой-то мужик пытается затолкнуть другого мужика то ли в яму, то ли котел, или трубу. Толкает… Я думал, тот, которого заталкивают, пьяный, потом смотрю – тот, кто заталкивает, совершенно голый. Я ему говорю, что ж ты его толкаешь – он же намного больше, чем труба… Потом смотрю – а он мертвый… Что ты его толкаешь? И вдруг – раз, появляется ребеночек – такой хорошо упакованный, в костюмчике. Мальчик, как из песка, из ничего – появился из ниоткуда… Смотрите! Смотрите! Ребенок! Я кричу – и этот мальчик что-то стал у меня спрашивать, какие-то умные вопросы задавать. Я удивляюсь: какой маленький, а какой умный.
– Итак, мы опять закрываем глаза и пытаемся прочувствовать всех живых и неживых персонажей сна как часть вашей души… Итак, голый мужик – это ваша…(Долгая пауза)
– Эта моя оголенность перед публикой, я всегда себя чувствую перед ней, как в бане. Они у меня все разглядывают.
– Мертвый мужик, которого заталкивают в трубу… это ваша… (Пауза)
– Это что-то отжившее, мое больное, как прыщик, который уже мертв. Я его отковырнул и хочу от него избавиться, но понимаю, что он в меня врос… Это мой внутренний Леня Голубков, которого я хочу отковырнуть, как нечто чужеродное, но не делаю этого, так как он мне позволяет выживать. Я осознаю, что Леня Голубков существует вне меня и именно его видят люди, а не меня.
(Ударяет сильно по столу, и я вижу на лице моего пациента слезы, усталые и добрые глаза одинокого человека, каждый день занимающегося выживанием.)
Я устал заталкивать этого мертвеца в трубу. Что – я всю жизнь буду его туда заталкивать? Это больно… больно… Уф! (Немного рыдает) Я хочу отковырнуть, но не могу, так как эта мертвечина меня кормит… кормит… Тьфу!!!
– Успокойтесь. Но во сне все-таки вы его заталкиваете в трубу и уходите от него…
– Вроде бы проваливаюсь вместе с ним... Хотя нет… Я ведь потом вижу ребеночка…
– Судя по тому, что вы рассказали мне об этом ребенке – умный не по годам, это маленький мужичок. Ребенок во сне – это не просто мечта иметь ребенка. Это нечто иное. Это ваша… (Опять долгая пауза)
– Этот ребеночек – это мое новое будущее, которое…
– Которым вы беременны… Это ваше новое олицетворение, которого вы ждете.
– Да-да. Самое первое, о чем я подумал, – это связано с моей пьесой «Рождение младенца». Потому что ребеночек взрослый – такой умный, а маленький… В глобальном плане я чувствую, что нахожусь в преддверии чего-то большого. Югославский бизнесмен, внук Олеко Дундича, мне однажды сказал, что вы, Владимир, рождены для великих и глобальных дел. Я чувствую эту волну, может быть, круче, чем Леня Голубков. Когда мне говорят, что вся Москва только о тебе и говорила, я думаю, что эти времена возвращаются. Может быть, будут еще громче. Я нахожусь в преддверии чего-то великого.
(Пьеса Владимира Пермякова «Рождение младенца» автобиографична, она о нем самом, о его страданиях. Ее анализ позволил бы еще глубже раскрыть проблему моего пациента, но на данном сеансе мы этого решили не делать.)
– В преддверии своего величия…
– Сделаю что-то глобальное, большое для страны.
– Аплодисменты есть, но хочется, чтобы их было больше…
– Да – без амбиций нельзя. Если б мне предложили роль Хлестакова, у меня б глаза запылали, как пионерский костер. Какая-то сила меня за ручку ведет…
(Пациент отождествил себя с мальчиком, которого надо вести за ручку, – это защита регрессией. При этом он не осознает, что находится по жизни в роли мальчика. Таким образом, во сне моего пациента представлены три его ипостаси. Это Леня Голубков, которого он старается изжить из себя, но это ему не удается в силу того, что он его кормит. Пациент этого Леню и любит, и ненавидит. В этой двойственности, подвешенности заключается невроз пациента. Согласно анализу сновидения, мой пациент – «голый», добрый, открытый, вызывающий улыбку у окружающих своими страданиями. И наконец, его будущая ипостась – маленький умный ребеночек… Впрочем, мой пациент, по-видимому, и так был всю жизнь ребенком, как и большинство актеров, только теперь мечтает стать «умным ребеночком». Но в реальности он еще находится в плену «глупого ребеночка», который желает «много-премного игрушек», удовлетворяющих тщеславие. Самое главное, чтобы дальнейшая жизнь нашего пациента не была посвящена заталкиванию этого «мертвого мужика в трубу».)
– Во сне кричите?
– Да, кричу, часто. Сам слышу: «Давай, быстрее подгоняй или – уходи».
– Откуда это?
– Общаюсь там или ругаюсь – что ты, сволочь, делаешь?
(По-видимому, мой пациент наяву очень выдержан, все носит внутри. Может быть, в детстве ему приходилось так терпеть, и благодаря этому он достигал успеха и своей цели.)
– Все мы из детства, из прошлого, и оно с нами даже сейчас, формирует наше настоящее…
– Видишь ли, творческие люди – неординарные. Это большие дети. У нас не было полной гармонии и с отцом, и с матерью. Я любил одиночество, ходил, что-то напевал. Стихи, монологи какие-то проигрывал. Это было странно. Мама мне говорила, что все у нее девчонки как девчонки, а Володька какой-то непутевый. Я был самый младший в семье, и получалось, как в русских сказках, – последний братец Иванушка всегда дурачок (смеется).
– По-видимому, материнское сердце правильно подсказывало. Поэтому вас и выбрали для рекламы, чтобы воздействовать на национальный архетип среднего россиянина… архетип Иванушки-дурачка – халявщика.
– Голубков не халявщик – он экскаваторщик.
– Какие были сны и фантазии по поводу встречи с Мавроди?
– Я бы сказал бы ему, что он талантливый человек. Мне бы хотелось спросить, почему он начал строить МММ? Ведь он неплохо жил, продавал компьютеры.
– В психологии есть такой тип личности, который называют истероидным, то есть демонстративным типом личности. Эти люди любят, когда на них смотрят. Это для них главное переживание жизни. Вы такой?
– Нет-нет, но в последнее время я замечаю это за собой.
– То есть вы вошли во вкус. Подсели на эту известность от Лени Голубкова, как на наркотик. Вам не хотелось есть это блюдо, но вас приучили его кушать и теперь хочется его есть больше и больше?
– Да… да. В начале чувствовал себя дискомфортно, смущался в первое время. Потом стало нравиться. Долго быть в одиночестве надоедает. Нужна гармония. Сначала я смущался, как в бане, – все тебя рассматривают.
(Судя во всему, мой пациент мордальным синдромом не страдает, то есть не испытывает эйфорию от узнавания и не приходит в упадок тогда, когда его не узнают.)
– Как голый в том сне…
– Точно… так и есть… голый во сне – это часть меня.
– Давайте разыграем психодраму. Сейчас Мавроди где находится?
– Он в тюрьме.
– Разыграем сцену встречи с ним в тюрьме – что бы произошло?
– Мы бы с уважением друг к другу отнеслись.
– Передайте ему что-нибудь.
– Я б, наверное, ему принес фруктов… соку.
– Я говорю, словами ему передайте что-нибудь.
– Он бы мне заулыбался. Мы б, наверное, поговорили, как брат с братом, обнялись бы…
– А как вы думаете, кто кому сейчас больше нужен, вы ему или он вам?
– Тогда мы оба нужны были друг другу. Благодаря ему я стал известным актером.
– Вы с собой вслух разговариваете?
– Бывает…
– Вы одиноки… согласны?
– Да… с детства было. Я любил одиночество, любил мечтать… о светлом… о романтике…
– А выбрали, наоборот, профессию актера. Это – публичность. Может быть, на публике вы одиноки, но со своими персонажами?
– Это желание быть героем. Я комфортно чувствую себя в одиночестве…
Мой пациент не одинок. У него есть хороший собеседник – он сам. Он принимает себя. Он может находиться долго сам с собой. Ему с собой не скучно. Согласно закону психологии, он способен принимать и любить других потому, что принимает и любит себя. Мой пациент обладает большим чувством эмпатии, поэтому он актер по своей сути, так как благодаря эмпатии может сопереживать своим персонажам и героям.