НА ПРИЕМЕ У ПСИХОЛОГА РАМИЛЯ ГАРИФУЛЛИНА

Я чувствую, вы чем-то сильно встревожены?
– Да… Вчера должен был покончить с собой, но не сделал этого…

(Самое первое предположение – это пациент, страдающий суицидоманией. Различают два типа суицидальных действий: в первом случае это серьезная сознательная попытка умереть, во втором – крик о помощи, попытка инфантильной личности привлечь к себе внимание. В последнем случае летальный исход бывает реже.)

– И правильно сделали... Но в чем собственно проблема? У вас постоянно возникают желания покончить с собой?
– Как вам сказать…

(Длительная пауза. На лице моего пациента явно выраженная депрессия. Она является важнейшей причиной самоубийства. В состоянии депрессии самоубийство воспринимается как избавление от безнадеги, от мучительной неудовлетворенности собой, неизлечимого или изолирующего от общества заболевания, жизни без будущего.)

– У вас часто возникает желание покончить с собой?
– Нет… нет... Проблема в том, что я только вчера должен был покончить с собой... Но не хочу этого!

(Только сейчас я обратил внимание на слово «должен». Мой пациент утверждает, что должен был покончить с собой. Обычно пациенты-суицидники не говорят о том, что должны, а говорят, что желают это сделать. Мой пациент должен был совершить суицидный акт… должен перед кем? Разве можно быть в долгу перед кем-нибудь в собственном самоубийстве?)

– Видимо, вы «должны» самому себе?
– Нет, нет. Я себе не должен.

(Мой пациент сильно встревожен. В руках значительный тремор. Дышит тяжело. Он желает о чем-то рассказать, но что-то мешает ему сделать это.)

– Вы обещали кому-то, что покончите с собой?
– Нет... никому я таких обязательств не давал.
– А кому же тогда вы должны?
– Своим друзьям… (Тяжело вздыхает.)
– Значит, вы обещали им, что покончите с собой?
– Нет. Но я не хочу быть последним…
– Последним… перед кем?
– Перед друзьями…
– Что произошло с вашими друзьями? Они что, действительно желают вашей смерти? Расскажите мне о них. Что это за дружба такая?
– Деревенская... (Пациент улыбнулся какой-то больной улыбкой.)
  Она – особая дружба, на виду у всех. Действительно, все видели, как мы дружили. Кто-то говорил – собутыльники. А мы действительно пили и водку, и пиво. А кто сейчас не пьет? Но если б не пьянка, мы все равно бы дружили.
  По молодости обходились без бормотухи. Сделав все дела по хозяйству, спешили на свою заветную поляну на берегу речушки. Это место было нашим, о нем знала вся деревня. На поляне рос старый дуб, и даже утки с гусями, словно зная, что мы собираемся каждый вечер, не гадили на этом месте. Там мы играли в карты, болтали, как и все.
  И все-таки наша дружба была особой. Даже в армию провожали друг друга тесной компанией. Те, кто постарше, уходили в армию раньше. Тогда мы и начали серьезно напиваться. Казалось, что перед долгой разлукой нужно делать только так. Но даже сейчас, вспоминая нас – пьяных дураков – удивляюсь, что никаких ссор и драк между нами не было. Даже родители радовались тому, как мы помогаем и поддерживаем друг друга.

(Сложилось впечатление, что мой пациент подозрительно красочно и подробно рассказывает о своей дружбе, словно оправдываясь перед кем-то или чем-то. Но перед кем и чем?)

– Да, сейчас такую дружбу можно встретить редко... (Стараюсь поддержать своего пациента.)
– Мы заботились не только друг о друге, но и о своих родителях, о родителях своих друзей. Все делали вместе. Только вместе. Даже родители беспокоились по поводу того, что мы все тащили в эту компанию. Если кто-то задумывал что-то делать, то сначала советовался с остальными. А случалось разное. У кого-то родители умирали. Сейчас кажется, что такое невозможно. Обыкновенные деревенские парни, как и все, должны были напиваться и драться из-за девок на танцах в клубе.
– Нет. Я так не думаю.
– Помню, у Андрюхи случилось горе. Его мать забодала до смерти корова, проткнула рогами живот. Андрей не мог понять, как могла это сделать их тихая коровка. Тем более все произошло на его глазах. После похорон он не мог найти себе места, убежал на нашу поляну. Мы его успокаивали, как могли. И он опять вернулся к жизни. Если бы не мы, неизвестно, что бы случилось с ним.
  Потом тонул Вася. Запутался в водорослях. Была ранняя весна. Он кричал на всю деревню. Вода была еще холодной. Но его спас Андрей. Таких случаев можно привести много. Были драки с парнями из других деревень, приходилось всем вместе постоять за себя. Одним словом, дружба наша была проверенной. Если говорить по-взрослому – мы ценили и любили друг друга, хотя и постеснялись бы сказать об этом вслух. Чего об этом говорить?
  Но жизнь, как говорится, шла своим чередом. Мы уходили в армию, возвращались, женились и... опять собирались вместе на берегу речки. Никто из нас в город не уехал. Не соблазнился, потому что мы дружили. Все было хорошо, но наступили сложные времена. Безденежье, проблемы с женами, неудачи. Чего-то стало не хватать. В нас поселилась какая-то пустота, и мы стали больше выпивать. Погрязли в житейских проблемах, и, для того чтобы снять напряжение, выпивали и возвращались к прежним детским переживаниям. Когда не пили и собирались вместе, то общения почему-то уже не получалось. Мы уже не могли долго быть рядом друг с другом. Начались какие-то конфликты, начался раскол.

(И опять мой пациент оттягивает главную причину своего визита. Рассказывая о друзьях, словно оправдывая себя в чем-то.)

– И все-таки, что же произошло?
– Мы вместе шабашили, делали плотницкие работы. Нас было семеро, включая меня. Ну а бухали, пили как обычно после работы. Работали и пили. Пили на свои, хотя платили мало… Иногда не выдавали зарплату. Так и работали где-то три года... И вдруг один из нас повесился. Это был Сашка. Мы и до этого чувствовали, что он был не в себе. Настроение у него давно уже было хреновое. Он угасал на глазах, похудел, был бледным. На второй день мы его похоронили... На поминках с горя напились.

(В современной России процент самоубийств неуклонно возрастает. В последние годы «местом риска» становятся провинциальные районы, где общее обнищание населения значительно выше городского уровня. При этом необходимо отметить, что между уровнем жизни и числом самоубийств прямой взаимосвязи не существует.)

– А наутро после поминок один из нас опять повесился. Это был Вася. Мы его нашли на поляне. Он повесился на собственном ремне. Я переживал. А вот другие шутили – кто будет следующим? Это была какая-то дурная игра, может, на пьяную голову. Но Сережка сказал, что будет он. Мы это серьезно не восприняли. Но он тоже повесился.
– Какая-то больная солидарность получается, не так ли?
– Да, мы были сплоченной бригадой. Ведь дружили вместе с детства. Один за всех и все за одного. Так и происходило.
– Так и что же было дальше?
– Ну, наутро нашли Сережку повесившегося. И нас осталось трое – самые близкие мне. Мы поговорили и были уверены, что все – на этом будет точка! Но после поминок Сергея Андрей куда-то исчез. Мы думали, уехал, а его через день нашли угоревшим в бане. То ли случайно, то ли.... Я на этот раз задумался, а не убивает ли нас кто-то поодиночке за что-то? Мне стало страшно. Нет, мне и раньше было страшно. Но я был уверен, что петля не для меня. А тут понял, что это может произойти и со мной. От страха я предложил Гришке и Ване быть вместе и защищаться.
– От кого?
– Знать бы об этом... Мы даже говорили о том, что всех кто-то повесил... (Мужчина вздыхает.) Но через неделю Иван ушел в такой сильный запой, что его не смогли откачать, и он умер. После его похорон мой последний друг Григорий тоже покончил собой, повесился. Я видел, что у него было плохое настроение, он страдал. Опять перепил. С утра, с жесточайшей похмелюги повесился. Но я до сих пор в этом сомневаюсь. Может быть, его повесили. У дерева, на котором он повесился, валялись обрывки его ремня. Можно, конечно, предположить, что это неудачные попытки. Но...

(Действительно, согласно статистике, в некоторых случаях после неудачных попыток суицидники больше не желают самоубийства.)

– Такое бывает… Ну ладно, и что же было дальше?
– Что дальше?.. Я остался один. Тоже ушел в запой. Сегодня утром проснулся – пустота, тоска. Тоже хотел было повеситься. Но... Я не хочу быть последним… Понимаете… Я не хочу быть последним!!! Не хочу… Не хочу… Но… Что-то тянет сделать это…

(Мой пациент зарыдал. С его друзьями произошло мульти-индуцированное самоубийство. Все друзья моего пациента попали в опасную психологическую ловушку – затяжную алкогольную депрессию, и она их смела с земли. Добавьте к этому дурной пример уже умерших друзей. Он срабатывал подсознательно, как установка. Срабатывал на основании этой дурной солидарности, этой дурной игры, которая разрослась на почве пустоты, страданий и депрессии, обусловленных алкоголем. Необходимо признать, что уже во многих деревнях, селах, городах России самоубийство становится традицией – частью деструктивной культуры. Практически у всех народов существовало принесение себя в жертву во имя общественных интересов, ради сохранения рода в голодные годы, благодаря религиозным интересам. Но наш случай с этими явлениями ничего общего не имеет.)

– Вас выбросило на берег. Вы как Робинзон, и вам надо жить. Но вопрос в другом, почему вас эта волна не смыла?
– Вы знаете, они ведь как-то от души, с удовольствием вешались. Я в этом удовольствия не чувствую, но я знаю, что надо это сделать. Мы же были друзьями, и я должен пойти вслед за ними. Тем более деревенские на меня смотрят… особенно родственники покойничков, дескать – давай, не подводи их, иди тоже туда…

(Все-таки мой пациент ощущает двойственное чувство в отношении собственного самоубийства. Оно его одновременно притягивает, но и отталкивает.)

– Что, так и говорят?
– Нет… но по глазам видно. Я, конечно, не хотел подводить друзей и за компанию с ними хотел покончить с собой сегодня утром. Такое ощущение, что всех нас ведет какая-то сила… Кто-то толкал на это? Кто эта скотина?
– Это страх?
– Если б у меня был страх смерти… я б и не собирался идти вслед за парнями…
– У вас другой страх, и он сильнее, чем страх смерти. Чего вы боитесь больше всего? Чего?
– Не знаю… Но чего-то боюсь…
– Вы боитесь, что вас воспримут предателем. Боитесь, что от вас требуют больной и гнусной солидарности в самоубийствах!
– Пожалуй… (Мой пациент вздрагивает. На глазах – слезы, тремор рук усилился.)
– Так… представьте себе, что вы сейчас находитесь на месте друга, который уже там… А он на вашем месте…
– На том свете, что ли?
– Да…
(Мой пациент представляет.)
– Вы оттуда, с того света смотрите на него… а он с этого света говорит, что не хочет быть последним… и идти к вам… на тот свет… Как бы вы это восприняли, находясь на том свете?
– Я бы злился на него… Ведь он не с нами… не идет к нам…
– А что ему сделать такого, чтоб он не злил вас… и при этом остался на этом свете? (Мой пациент задумывается.)
– Сказать… ребята, я больше с вами в такие игры не играю… Давайте играть в мою игру… Она лучше… Пойдемте за мной… и мы будем дружить… но не вешаясь за компанию с похмелюги… (мой пациент плачет)… Я все понял…
– На вашем лице постоянная тревога. Неужели не могли найти какого-нибудь иного способа, кроме выпивки, чтобы расслабиться?
– А как? Заснуть хочу, но не получается. Лежишь всю ночь. Все спят, а ты один не спишь – тоскливо. Только-только закрываешь глаза, как сразу вздрагиваешь или кричишь. Сердце бьется. Выйдешь покуришь. Опять ляжешь. Я ненавижу свою кровать. Как ночь, думаешь – снова мучения, пока не рассветет.
Выпьешь немного. Вроде легче на час, а потом опять тревога. Уф! Я ночью никому не нужен. Да и днем, наверное, тоже. Раньше ведь, бывало, выпьешь и спишь, а сейчас водка не выручает. А не выспишься – работать тяжело. В голове гул. Ладно хоть работа, хоть как-то меня отвлекает. Вы знаете, я просто мечтаю о сне, крепком сне… и мне ничего не нужно… Просто заснуть… крепко-крепко… и не просыпаться.

(Бессонница моего пациента возникает как феномен ночной тревожности, как продолжение посталкогольного невроза. Даже незначительное расслабление приводит его к появлению ночных тревог и страхов и, как следствие, к бессоннице. Больной алкоголизмом не может спать в силу того, что долгое время создавал себе сны искусственным, химическим образом. Это расплата за опьянение, как сновидение наяву. Мозг моего пациента разучился спать естественно, когда сон является наградой за преодоление, заслуженным отдыхом.)

– Опять двадцать пять. Вы хотите навсегда заснуть?
– Надолго… чтобы не мучиться…

(Многие суицидники находятся в плену таких представлений, когда они лишь желают выключить мир, но не себя. Они представляют себе это выключение. Представляют жизнь после жизни. Это иллюзорный самообман как форма психологической защиты от страданий. Порой только осознание этого помогает многим суицидникам.)

– Как вы оцениваете свою сексуальную сферу?
– Какое там… Устаю, не до этого. С тревогой в голове разве можно этим заниматься? Все мысли о другом, а не об этом. Ну, иногда получается. Раньше выпивка как-то помогала. Сейчас уже нет. Я уже высох, от меня ничего не осталось. Жена меня жалеет.
– И зря жалеет. Вас необходимо возвращать в мир позитивных чувств, которые радовали бы вас, наполняли бы вашу жизнь.

(Согласно психоанализу, сексуальная энергетика, которая не нашла своего выброса, сублимируется и выбрасывается в форме неврозов. В результате этого у пациентов создается иллюзия нежелания сексуального удовлетворения, хотя сам невроз – это признак того, что энергия не нашла своего выхода. Очевидно, у моего пациента невроз обусловлен в первую очередь алкоголизацией, но и последнюю причину также не стоит отбрасывать. Сексуальный выброс создан природой для того, чтобы человек не забывал чувствовать этот мир.)

– Вы молодец, вы еще чего-то хотите в этой жизни…
– Нет, пожалуй, я уже ничего не хочу…
– Это не так. Пить водку, расслабиться с помощью алкоголя вы же еще хотите?.. Хотите, не правда ли? Если бы я вам налил, вы бы выпили?
– А что, есть?.. Ну, выпил бы…
– Вот видите, вы еще не совсем конченый человек. (Иронизирую.) Вы еще чего-то в этой жизни хотите. А вот ваши друзья и пить не хотели, и жить не хотели. Поэтому выбрали третье – выключить этот мир, в котором ощущали только страдания. Вас еще водка привязывает к жизни, а вот если бы вы допились до такой формы алкоголизма, когда она перестает что-либо давать, то и вы подумали бы о том, как выключить этот мир. Иных ценностей вы уже не чувствуете…

(В случае, когда больные алкоголизмом достигают «высокого уровня развития» своей болезни, когда потребление алкоголя уже не снимает психических и физических страданий, они обычно приходят к мысли их прекратить. Причем иных способов уже не существует. Во всяком случае, они так считают. Именно поэтому возникает мысль о прекращении страданий выключением собственной жизни.)

– Я ведь пил как-то по-другому. Так, что всегда чуть-чуть не умирал, но меня спасали… откачивали. После этого думаешь: чуть не умер, и как бы заново рождаешься. Какое-то время так жить хочется, такое настроение! Потом привыкаешь, все приедается, опять киряешь…
– И опять до полусмерти, и опять новое рождение и радость жизни…
– Да… да…
– Вы просто экстремал. Ну что, психоэкспериментатор? Будем пить до тех пор, пока водка не перестанет решать вашу проблему, до тех пор, пока вы не додумаетесь до того, чтобы с удовольствием покончить с собой? Идите зрейте до самоубийства… Потом придете… (Иронизирую.)
– Нет… нет. Я не хочу этого. Будем кончать с этим, жить по-новому…

В состоянии похмельного синдрома, а также во время послеалкогольной депрессии многие даже небольшие психологические проблемы усиливаются реактивным образом и усугубляются. Обычно суицидники-алкоголики видят в совершении самоубийства способ выключения своих страданий. В данной ситуации для покончивших с собой мужчин прибавился еще один фактор – совершить этот акт ради солидарности, «встречи» с теми, кто уже ушел от них. Необходимо отметить, что большинство суицидников в России страдали той или иной степенью алкоголизма. Через несколько недель мы вновь встретились с моим пациентом. За это время он прошел у меня курс психотерапии от алкоголизма. Мысли о том, чтобы проявить солидарность со своими друзьями и вместе с ними за компанию покончить жизнь самоубийством, у него больше не возникали. Он лишь сильно переживал, что водка скосила всех его друзей. Переживал, но не настолько, чтобы пойти за ними. Он не стал последним.