Онкогематология: успехи и надежды

На Конгрессе гематологов говорили о прорывных методах лечения злокачественных заболеваний кроветворной и лимфоидной тканей, а в кулуарах мне удалось задать несколько вопросов ведущему научному сотруднику отделения химиотерапии гемобластозов РОНЦ им. Н.Н. Блохина, профессору кафедры онкологии РМАПО, доктору медицинских наук Гаяне Сепуговне Тумян.

В середине апреля в Москве прошёл ежегодный Конгресс гематологов, организованный Минздравом РФ, ведущими медицинскими центрами и институтами, авторитетными профессиональными сообществами России. Это одно из важнейших мероприятий в области лечения заболеваний крови. Одним из ключевых событий Конгресса стал симпозиум «Терапия за гранью возможного» — онкогематологи рассказывали о прорывных методах лечения злокачественных заболеваний кроветворной и лимфоидной тканей.  

Российским пациентам стали доступны новейшие международные разработки в области иммунотерапии фолликулярной лимфомы (ФЛ) — самой частой разновидности вялотекущего опухолевого заболевания, которое составляет примерно 25% от всех случаев неходжкинских лимфом. Ежегодно лимфомы становятся причиной смерти около 200 тысяч пациентов во всём мире и 4 тысяч — в России. Новый метод лечения позволяет снизить риск прогрессирования заболевания почти в два раза! Это впечатляющие результаты, поскольку речь идёт о пациентах с трудно поддающейся лечению фолликулярной лимфомой, для которых возможности терапии сильно ограничены. Им не помогают стандартные программы химиотерапии, а с каждым новым рецидивом их болезнь всё тяжелее поддаётся воздействию различных лекарств.  

Новый иммунотерапевтический таргетный препарат называют прорывом, он одобрен и успешно применяется в 60 странах, включая Россию, для лечения хронического лимфолейкоза (ХЛЛ). Эксперты уверены, что регистрация нового показания — для терапии фолликулярной лимфомы — откроет возможности для спасения пациентов. Выступавшие специалисты, ведущие онкогематологи России, полны оптимизма и представляли результаты крупных международных клинических исследований, которые убеждают — теперь в руках врачей препараты, которые позволят продлить больным людям жизнь и значительно улучшить её качество.

В кулуарах симпозиума мне удалось задать несколько вопросовведущему научному сотруднику отделения химиотерапии гемобластозов РОНЦ им. Н.Н. Блохина, профессору кафедры онкологии РМАПО, доктору медицинских наук Гаяне Сепуговне Тумян.

В течение последних лет система отечественного здравоохранения подверглась реформированию. Как эти реформы отразились на вашей отрасли — положительно, отрицательно или нейтрально?

Гаяне Тумян: В чем-то я вижу положительные моменты — если говорить применительно к новому таргетному препарату для лечения фолликулярных лимфом и хронического лимфолейкоза, то его теперь, вслед за другими странами мира, зарегистрировали у нас, в России, это уже хорошо. Причём, зарегистрировали довольно быстро, как только по данным крупных контролируемых исследований было доказана его высокая эффективность. Чтобы сделать его доступным для пациентов, необходимо включить его в ЖНВЛС — список «Жизненно необходимых и важнейших лекарственных средств». Препарат обладает уникальным механизмом действия и применяется у той тяжёлой категории рефрактерных пациентов, у которых возможности лечения резко ограничены. Сейчас ситуация выглядит так: есть конкретный больной, есть показания к назначению препарата, и начинается «долгая» процедура закупки лекарства, конечно, при условии имеющегося бюджета и возможностей, которые серьёзно различаются в отдельных регионах нашей страны.

Возвращаясь к реформированию отрасли: есть и минусы. От объединения, например, поликлиник и диспансеров людям стало тяжелее, препарат «привязан» к городу и человек не может получить его в другом месте, не может никуда уехать…

А самих врачей реформа не затронула? Вы как работали, так и работаете?

Г.Т.: Я нахожусь в привилегированном положении, так как работаю в крупном федеральном научном учреждении, в так называемом «национальном раковом центре». Это ведущее учреждение нашей страны в области лечения злокачественных опухолей. И пока особых отрицательных последствий реформы мы не наблюдаем. Наш центр перешёл из ведомства Академии наук в подчинение Минздрава.

Стало хуже или лучше?

Г.Т.: Стало больше бумаг. На мой взгляд, ненужных, например: от нас требуют научный отчёт раз в три месяца. Если человек имеет хоть какое-то отношение к науке, он понимает, что раз в три месяца науку делать невозможно.  Нам приходится всё время писать какие-то бумаги, это сильно отвлекает от непосредственной работы. Но не знаю, может, чиновникам это для чего-то нужно?..

Вернёмся к теме конгресса. Есть ли статистика — сколько россиян страдают онкологическими заболеваниями крови?

Г.Т.: Есть доступная статистика заболеваемости — это число заболевших в популяции, например, при фолликулярной лимфоме этот показатель составляет в среднем 5-7 на 100 тысяч населения. В то же время, трудно ответить на вопрос, сколько людей в стране страдают теми или иными нозологическими формами лимфом, поскольку, единого национального регистра лимфопролиферативных заболеваний у нас нет.  И это наша профессиональная боль. Мы видим в научной литературе такие данные в других странах. Например, американские и европейские специалисты могут в течение двух дней выдать любую статистику, начиная с 1960 года по 2015-й, по любому типу опухоли, посмотреть определённый параметр или его динамику в течение времени. У нас таких возможностей пока нет.

Поднимается ли эта проблема? Что-то делается для решения этого вопроса?

Г.Т.: Конечно. Национальное общество онкогематологов работает над таким регистром, привлекает к нему регионы, уже занесена информация более чем о 10 000 больных, но это всё равно пока не охватывает всю страну. Нужна государственная программа.

Я прослушала всю конференцию и очень рада, что врачи полны оптимизма, с гордостью рассказывают о своих успехах. Но всё же задам вам и такой вопрос: одинаково ли эффективно сегодня лечиться в России и за рубежом, в той же Германии?

Г.Т.: Сложный вопрос… Когда больной начинает только лечится, то, я считаю, ехать никуда не надо, лечение первой линии вполне адекватно можно провести в России.  Но если у больного развивается рецидив или имеет место резистентное течение опухоли, то в онкогематологии обычно в такой ситуации требуется трансплантация костного мозга, и тут начинаются проблемы. Да, у нас в стране делается высокодозная химиотерапия и пересадка костного мозга, но реально получает её только один из десяти нуждающихся. Например, в Европе в 2012 году в 680 центрах выполнено 19 500 трансплантаций, а у нас всего 17 центров и около 600 трансплантаций. В стране с каждым годом число этих специализированных учреждений растёт (сейчас примерно 24), но и их мощностей совершенно не хватает для всех больных.

Получается, что таких центров должно быть в 10 раз больше?

Г.Т.: Это как минимум. У нас больной из Хабаровска должен лететь в Москву, из Ростова — в Петербург. Но так не должно быть. Я могу перечислить города, где проводится трансплантация костного мозга: Москва, Санкт-Петербург, Екатеринбург, Новосибирск, Киров, Самара, Петрозаводск, по-моему, Ярославль. И это на всю страну! Каждый регион должен иметь свой трансплантационный центр, и эта модель уже давно и успешно работает в Екатеринбурге — ни один больной не направляется для специализированной помощи в Москву.

А квалификация врачей — западных и наших — отличается?

Г.Т.: На мой взгляд, не отличается. У нас люди умные, «рукастые» и «головастые». Мы даже гибче, что ли… жизнь нас заставила. Наши специалисты много читают, много знают, всем интересуются. Но, к сожалению, наши врачи завалены сопутствующими обязанностями. Этого совершенно точно нет в европейских странах: никакому доктору за рубежом не придёт в голову куда-то бежать, записывать больного на исследование, с кем-то договариваться. И они не пишут бесконечное число бумажек. Для этого у них есть специальный персонал. Время врача слишком дорогое, чтобы тратить его на такую ерунду. А мы, к сожалению, занимаемся всем. И это огорчает.

 Гульнара Брик