Аргументы Недели → Общество № 46(132) от 13.11.2008

Музыка жизни Лоры Квинт

, 18:37

Детство. Юность. Питер

  - Детство. Какие воспоминания о нем самые яркие?

 - В детстве, чтобы я доставала до клавиатуры, мне подкладывали на стул очень толстый, юбилейного издания том книги Алексея Толстого «Петр Первый», и я очень любила сидеть на этой книге. Потом со временем я стала сползать со стула и читать, потому что  все кричали, что мне рано еще читать «такие» книги. Естественно, интерес был огромный! И паузы в моих занятиях становились все длиннее и длиннее. Когда я слышала, что мама идет из кухни посмотреть, почему такие длинные паузы, я быстро забиралась на эту книгу, устремляла глаза вдаль, и делала вид, что обдумываю произведение, над которым работаю. И может быть, из-за этого, фанатичная любовь к образу великого царя на всю жизнь осталась не только в моей душе, но и во всем теле.

 - Для того чтобы сочинять музыку, необходим определенный склад ума....

 - Я анализирую. Анализирую чужое творчество,  собственное творчество, эта черта у меня с детства. В какой-то момент это пришло осознанно. В детстве я не любила читать, несмотря на то, что у меня очень образованная семья, в которой существовал культ книг. Мой папа - большой ученый-практик, работающий в оборонной промышленности. И вдруг, в семье растет ребенок, который не хочет читать, а обожает все слушать в пересказе. В семье, разумеется, трагедия -  растет духовный урод...

Но в какой-то момент я начинаю читать все время - под одеялом, подставляя книги в ноты -  что-то страшное! Любимая книга - «Гойя» Фейхтвангера - в ней было что-то такое, что заставило меня влюбиться в нее. Если у меня спросить:  «твоя любимая книга?», я ее назову первой, потом скажу:  «Три мушкетера»,  «Граф Монте-Кристо», «Петр Первый», потом «Мартовские иды» Торнтона Уайлдера. Я считаю, что состою из этих книг.

Потом, знаете ли, я обратила внимание, что люди, любящие именно эту литературу, кучкуются! Все люди, как говорил Курт Воннегут, «одного караса», притягиваются.

 - Это заслуга родителей?

 - Мой отец - могучая фигура. В силу того, что мой брат виолончелист, а сын скрипач, он сделал потрясающую вещь - с точки зрения физики, механики, математики,  решил вникнуть в процесс игры на скрипке. Он записал свои мысли в потрясающем труде, и показал их выдающемуся советскому скрипачу, который, к  сожалению, очень рано умер, Андрею Корсакову. Тот был очень удивлен не только оригинальностью подхода к этой проблеме, но и правильностью выводов.

 - Кто из родителей оказал на Вас большее влияние?

 - Я папина дочка. У меня мужское мышление. Отец мне с детства прививал свои эстетические влюбленности в литературе, в живописи. Лет в 13 я взяла себе за правило читать полное собрание классических сочинений от первого тома,  до последнего. Мне  была интересна эволюция автора, эволюция творчества.

 - Такой образ мыслей помогает в творчестве?

 - Благодаря тому, что я могу анализировать чужой успех, чужое искусство, уважать и любить его, я могу со стороны оценивать свои произведения.

Я самый страшный цензор у себя. У меня, слава Богу, никогда не было плагиата, самое постыдное, что может быть у композитора. И, наверное, всему этому я обязана образованию.

 - Ваш учитель - великий Владислав Успенский, как складывались отношения между учителем и ученицей?

 - Учитель был красив, великолепно одевался и был надёжен как скала. Если посмотреть на его портреты - это лицо священника или барина. Очень оригинально со мной разговаривал. Зная меня с детства, никогда не говорил мне «ты», хоть я тогда была маленькая, но при этом, как это ни странно, не брезговал матом. Я обязательно в какой-нибудь книге об этом напишу, потому что это было потрясающе. Я была ленива, ходила в консерваторию исключительно пить кофе,  кокетничать на лестнице с мальчиками, и он меня обычно прикрывал в учебной части. Наконец он не выдерживал, звонил и говорил: - Лора, это Успенский, Вы уже две недели не приходите ко мне на занятия. Я начинаю что-то врать, на что он мне говорит: - Лора, я Вас умоляю - запомните раз и навсегда, если Вы испытываете ко мне хоть чуточку  уважения, никогда мне не п....те!!

Но всегда на ВЫ. Каково? Шокирующе, но действенно - я сразу прибегала на урок! Для меня он по- прежнему жив.

Вдохновение. Предки. Воспитание.

  - Считается, что у творческих людей происходит некое божественное озарение, «подключение», а бывает, когда «отключают»?

 - Из-за того, что я анализирую, я вижу, кого «отключили», а кого нет. Я увидела, что Нино Рота не отключали никогда, Морриконе не отключали никогда.

 Сейчас есть модная идиотская теория - на новом диске должна быть одна песня-паровоз, остальное может быть посредственным.

Но я с детства анализировала ту же «Мою прекрасную леди»,  где даже хор слуг - это шлягер. И ни одной ноты  мимо почему-то у Фредерика Лоу нет!  Ни одной пустой ноты не было у Тихона Хренникова в «Гусарской балладе».

Вот только я не знаю, что происходит сейчас с моим любимым  Мишелем Манем? Вам, возможно, ничего не говорит это имя этого кинокомпозитора. Но когда я скажу, что один и тот же человек написал музыку к фильму «Фантомас», и к фильму «Анжелика и король», вы удивитесь. Один и тот же человек писал музыку «разными руками».

Когда я пришла в 14 лет в кинотеатр на фильм «Анжелика и король», и услышала эту музыку, я поняла все: я не хочу писать симфонии, я не хочу писать песен (хотя уже в 14 лет мои первые песни уже приобретались концертными организациями), а хочу я быть кинокомпозитором!

У нас такое делал Андрей Петров. Менял руки.  Мог написать песню «Я иду, шагаю по Москве» одним стилем, «Служебный роман» - другим, и гениальное,  просто «потустороннее» адажио из балета «Мастер и Маргарита», третьим.

Мой дорогой учитель Владислав Александрович Успенский, народный артист России, любимый ученик Шостаковича, написал песню, про которую все думали, что она народная - «Не судите меня бабы, что мальчишку полюбила», исполняла Валя Толкунова, он же написал музыку к фильму «Миссия в Кабуле», и потрясающую симфоническую музыку, которая исполняется во всей Европе.

Вот это композиторы!

Не хочу называть фамилии, но я вижу, как некоторые наши знаменитые композиторы играют песни тридцатилетней давности, и у них больше ничего нет. А самое страшное - композитор, который писал одно гениальное произведение за другим,  каждое произведение было событием, каждый диск поражал новизной аранжировки, каждый номер - шлягер, не говоря уже о тех песнях, под которые вставали. Бац! Все! Нет! Этот человек вообще ничего не пишет, а если и пишет, то ничтожные произведения, которые никто не хочет петь. А благодаря имени получает дорогие заказы, и дело даже не в качестве музыки, а в постыдно дешевых аранжировках у музыканта, который славился аранжировками гениальными ...

 И я тогда поняла, что есть некая «труба», и она за что-то человека-творца отключает, и иногда вовсе не за музыку, может за то, что сыпал перец соседке в суп... И я, как всякий нормальный человек, этого очень боюсь. Отключают всех - актеров, композиторов, поэтов.

 - Музыкальное  дарование передается в Вашей семье по наследству?

 - Раньше люди получали такое широкое и качественное образование, что вероятно, мои предки имели музыкальные дарования, но они не зарабатывали этим на хлеб.

Брат мой - профессор Питсбургского университета, организатор двух струнных фестивалей в Европе.

Мой сын,Филипп Квинт, скрипач с мировым именем, - последний ученик Андрея Корсакова.

 - Ваша родословная богата знаменитыми предками

 - Да, со второго века, как выяснилось.В роду были дипломаты, послы, учёные. Многих деталей я не знала, так как нельзя было ими интересоваться. Моего сына разыскала итальянская родня. Так совпало, что у Филиппа были концерты в Риме, где он встретился с кузеном Энрико Квинто, достаточно известным в Италии человеком, антикваром и историком, автором книги «История семьи Квинт». Он рассказал Филиппу, что род Квинт ведет со второго века нашей эры, что прочтение фамилии северное, римское. Когда одна из ветвей рода переехала, на юг, к фамилии прибавилась буква «о», и фамилия стала звучать Квинто. Наш прямой предок был дипкурьером испано-итальянского полка Наполеона,  разбитого в Белоруссии.  В «Гусарской балладе» есть такой герой - итальянец Винченцо Сальгори, возможно прототипом которого был мой предок. 

А в семнадцатом веке семья Квинто породнились с испанским королевским домом. Весело! 

 - Это как-то Вас обязывает?

 - Для меня аристократическое происхождение не есть то, из-за чего я должна преклоняться перед человеком. Преклоняться нужно перед благородными поступками, невероятным талантом. Я согласна с Петром Первыми и люблю его за то, что он давал дворянство людям талантливым,за доблесть и серьёзные заслуги, а многих напыщенных бояр щелкал по всем местам.

Но в то же самое время, если воспитывать ребенка с пяти лет, как мой отец - будить словами «Графиня, Вас ждут великие дела», перефразируя слова слуги графа де Сен-Симона, заставлять садиться за рояль, то ребенок начинает верить, что его ждут великие дела...

Москва. Опера «Джордано».

 - Сложно было работать над рок-оперой?

 - «Джордано»  - опера.

В 80-е годы, если кто-то что-то сделал  не в оперном театре, сразу называли рок - оперой, я  это произведение считаю  «современной оперой».

 - В ней принимали участие только эстрадные артисты?

Не только.  В опере пел Владимир Панкратов - гениальный бас из Мариинского театра,

мы знакомы с ним были по Консерватории. Его все обожали - очаровательнейший, остроумнейший и веселый человек. Эмигрировал в конце восьмидесятых. Когда Гергиев его не отпускал на репетиции в Москву,  мотивируя тем, что Панкратов был занят в пятом составе спектакля «Сорочинская ярмарка»и Панкратов  ему однажды ответил: «Вы понимаете, Мусоргский для меня эту роль не писал, а Лора Квинт писала для меня ». И я действительно, писала роль Отца - настоятеля на него - у баса в партии должно быть нижнее «ми», и я ему это «ми» написала.

 - Вы попали в мельницу перестройки - 87- 89 год. Как удалось организовать и воплотить  оперу «Джордано»?

 - Я абсолютно убеждена, что все, что происходит в моей жизни, происходит по воле небес. Потому что есть вещи, в принципе не реальные, и они в моей жизни были уже  много раз, одна из них - история с моей оперой «Джордано».

Ничего не надо было пробивать. Это само по себе, более чем странно, по многим причинам: во-первых, я ленинградский композитор,  во-вторых, я не имела корочку Союза композиторов, хоть являлась любимой ученицей заместителя председателя Союза композиторов Ленинграда.

 - Как? Ведь в 14 лет Вы уже были  известным автором в Ленинграде?

  - Абсолютнейшая моя леность в этом плане - я не понимала, что надо пойти и просить что-то. Даже за песню «Здравствуй, мир» у меня нет ни одной награды. Я не знала, куда ходят за этими наградами. Сейчас у меня и звания, и ордена, но все это приходит ко мне само.

 - Откуда такая  экзотика - в России петь оперу об итальянце, сожженном на костре четыреста лет тому назад?

 - А было дело так - сидели мы с Валерой Леонтьевым после какой-то нечеловеческой ссоры, в Таллине, и мирились. Мирились часов пять. В кафе. В чем была прелесть нашего союза - во главе угла всегда было творчество. И любое перемирие заканчивалось какой-то выдумкой, сюжетом песни, музыкой, идеей.

И вдруг, я говорю: знаешь, Валера, а мой папа сказал, «если что-то для тебя и написать, то это  Джордано, чтобы «костюмчик сидел».

Ведь Валера с его внешностью может быть только итальянцем, французом или испанцем, ну уж не Павкой Корчагиным, а Валерий мне отвечает: «Джордано Бруно открыл теорию множественности миров...» Вот какой образованый, хоть и «попсовый» певец!

Валеру тогда мои слова тоже удивили, потому что, когда в пятом классе ему учительница задала выучить стихотворение,  он выучил стих  «Казнь на площади цветов», о Джордано Бруно, при этом он до сих пор не знает, чье это было стихотворение. Оно было на вырваной страничке из какого - то журнала.

 - Много препятствий пришлось преодолеть?

 - Вообще-то не было ни одного пункта, по которому все могло бы начаться, но все началось!

Встреча с Татьяной Листовой, на тот момент заместителем директора концертного зала «Россия» по репертуару, шикарной красавицей, представителем настоящей московской элиты того времени, была первым этапом.

Далее, в концертный зал тогда только-только пришел новый директор - Петр Шеболтай. На тот момент ему было 35 лет, бывший военный дирижер, прекрасный музыкант, и ему наша затея пришлась по нраву.

А проект тем временем пошел сам собой. Для заключения договора, надо пять фрагментов. Я играю в министерстве -  все в восторге! Но маленькая деталь - автор либретто - признаный властью поэт, секретарь правления Союза писателей Владимир Костров. Думаю это помогло. Абсолютно гениальный человек,кстати, автор слов песни «Здравствуй, мир». Многие люди преклонялись перед Владимиром Андреевичем Костровым уже за то,  что Залыгин и Костров сделали журнал  «Новый мир» рупором нового времени.

А в отделе культуры ЦК партии, был товарищ Воронов, который сам писал стихи, и, царствие ему небесное, был порядочнейшим человеком. Я не знаю лица людей, которые нам мешали, хотя они были, но я знаю, кто помогал их нейтрализовать - помогал Воронов. Он был на премьере оперы - интеллигентнейший, милейший человек.

К моему большому сожалению, у нас не получилось сделать съёмку спектакля. Опера шла в черном «кабинете», одеяние сцены состояло из черного бархата, декорации выстраивались внутри. Чтобы это хорошо снять, надо было отменить спектакль, поставить свет, что невозможно при публике, а это не входило в расписание зала. Ведь спектакль был кассовый, перед началом спектакля выставляли наряды милиции, не прорваться...

 - Почему же тогда все так быстро закончилось?

 - Все развалилось.

Я считаю, что развал спектакля - это заговор директоров артистов.

Жизнь стала меняться, и получалось, что за спектакль Валера условно получал одну единицу денег, а за восемь песен на стадионе  получал двенадцать единиц денег. При этом абсолютно выкладывался, играя двухактную трагедиюи, не имея навыка, очень уставал, но делал это так гениально, что Анни Жирардо сказала, что Леонтьев выдающийся трагический актер!

Я была счастлива, что благодаря опере, у  Долиной расширился круг обожателей, потому что к ней перешел весь фан-клуб Леонтьева, к этому моменту очень сильная организация.

 -Вам везло с людьми, встречающимися на жизненном пути?

 - Да, это были чудесные люди!

 Зачастую начальниками были люди очень высокой культуры, и видели, кто по-настоящему  талантлив. Я никогда в жизни никому не давала взяток, и у меня их никто никогда не просил. Мне так повезло.

Профессия. Судьба. Коллеги.

 - Трудно было расставаться с любимым городом - ведь Петербург - особенный?

 - Удивительно, но все, кто безумно любил этот город, почти все из него уехали, потому что в Питере не умели ценить таланты, а артисту надо жить там, где ему платят деньги, и где его любят и поддерживают. Москва меня встретила фантастическими людьми, фантастическим отношением.

Со многими из них я сразу перешла на «ты», даже с начальниками. Оперу «Джордано» я дописывала на рояле композитора  Константина Листова, живя в ломе Татьяны Листовой, о которой говорила выше.

Питер дает иллюзию славы. А  я понимала, что вся моя популярность - это музыка для друзей и знакомых, и все время ходила с «перевернутым лицом». А дальше за меня все делала судьба. Она меня привела в Москву, познакомила с удивительными людьми, дала верных друзей, которые уже стали родственниками.

 - Бывает дружба между композиторами?

 - Я вижу, что нет. Хоть я люблю чужую музыку. Но тесно дружить - опасно. Объясню, почему.  Это не моя история, а история Татьяны Листовой. Она с детства жила в композиторском доме, и будучи еще маленькой, нехорошо подшутила над Колмановским, живущим этажом ниже. Сидя на балконе, она услышала мелодию, которую сочинял Колмановский. Через какое - то время она садится в лифт с Колмановским, и напевает мелодию. Колмановский  спрашивает - что ты поешь, Таня? И вот она, всегда хулиганистая и веселая девочка, говорит: - а это дедушка сочинил вчера! И Колмановский пришел в ужас - он испугался, что это Листов сочинил, а он случайно услышал, и подумал, что это его музыка. Потом все раскрылось, был страшный скандал, Таню, разумеется, наказали.

 - Чье творчество из современных композиторов Вы отметили бы?

 - Я например, люблю Игоря Корнелюка. Он, как и я, ученик Успенского, может быть в этом есть элемент клановости, считаю его лучше многих.

Я сейчас очарована музыкой композитора Бондаренко, он написал музыку к фильму «Александровский сад». Я его никогда не видела, не знаю, сколько ему лет. Но могу сказать, что он потрясающий кинокомпозитор.

У меня чужой талант всегда вызывает восторг, и если я чему-то удивляюсь, то я счастлива!

 - А как с молодыми талантами?

 - Я недавно была в жюри конкурса композиторов имени Андрея Петрова. Как сказал председатель жюри Алексей Рыбников, «самым талантливым, обаятельным и одаренным на конкурсе Андрея Петрова было жюри». Банальные, неконкурентоспособные песни, причём со всех концов страны. 

Я считаю нужно поддерживать композиторов-классиков - они воспитаны так, что не могут пробиться, им надо действительно помогать. Но почему надо помогать тем, кто пишет неяркие, допотопные песни? Они прекрасно пробьются сами, особенно периферийные авторы, и, что говорить, у них звезды охотнее и чаще берут песню, чем у композитора с именем  - им можно меньше заплатить или не платить вовсе.

 - Неужели все так грустно?

 - Радостно, что этот конкурс вообще существует! Грустно одно: после того, как прозвучали конкурсные произведения, получилось так, что перешедшие в другой мир  Вениамин Баснер, Андрей Петров, Владислав Успенский - они оказались живее живых! Я помню это время - я юная,  им где-то под сорок, они все гениальные, и каждое новое произведение Успенского, Петрова, Слонимского и Тищенко - событие! Новая песня Баснера и Колкера - событие! И так комфортно, что есть, куда расти, к чему стремиться - они полны сил, они гении, и мне очень хорошо быть в этом времени...

 Четыре дня я бродила по городу и жалела, что Ленинград моего детства, это не Питер сегоднешний. Сейчас это просто Париж! Я гуляю впервые по своему городу, как по Парижу - люди иначе выглядят, иначе общаются - сказка, красота! Думаю, и остальное выправится. Борису Смолкину и Евгению Дятлову уже не понадобилось покидать город в поисках славы.

Очень личное.  «Аве Мария».

 - Вы и ваш муж, Андрей Билль - две творческие личности. Как вы уживаетесь? Каков рецепт счастья?

 - У мужа должно быть свое  мужское дело. Дело, не связанное с женой, не важно какое. Я не вмешиваюсь в преподавательский процесс мужа, пока он сам не попросит об этом. Тогда я -  приглашенный консультант.

Мой муж сейчас вернулся в яхтинг. Я очень этому рада, он мастер спорта, был в юношеской сборной, профессиональный гонщик на одиночках. Нужно мужу обязательно оставлять свободное пространство, и если позволяет ситуация, делать вид, что ничего в этом не понимаешь! Обязательно должен быть элемент слепого восхищения, тем более что восхищаться есть чем.Андрей настоящий «морской волк», а не какой - то «хлюпик»- артист.

 - Вы ревнивы?

 - Когда женщина выходит замуж не по расчету, тяжело контролировать свои эмоции. Я ему всегда перед его разъездами говорю: - Андрей, предупреди во первых строках, что твоя жена ревнива, жестока, зла и очень скора на расправу.

 - В чём же секрет счастья?

 - Люди, которые хотят вместе жить, выбирают не достоинства, а набор недостатков, которые их устраивают.

Я не считаю подвигом, когда люди живут «ради детей»- просто не хотят ничего менять!Я не верю в силу воли, я верю в слабость желания.

 - Над чем Вы сейчас работаете?

 - Это секрет

 - Не хотите повторить подвиг, написать оперу?

 - Я не считаю написание оперы подвигом. Я хочу, чтобы небеса были ко мне благосклонны и послали людей, меценатов,  которые хотели бы восстановить уже написанное. Я никогда не буду просить ничего сама, а буду ждать, «когда придут  самии все дадут». Есть много людей, которые очень бы этого хотели и очень этого ждут. Что касается оперы «Джордано», то счастье в том, что она не может устареть - она написана в классических канонах.

 - Какой порок Вы считаете самым страшным в человеке?

 - Неблагодарность.

 - Какое качество больше всего цените?

 - Осмысленная доброта. Я очень не люблю злых людей и проявления злости. Я от этого просто болею. Могу из-за этого расстаться с подругами, несмотря на то, что люблю их.

В этом отношении мне очень симпатичен Олег Газманов, он меняет  своим мощным добрым посылом атмосферу в нашей стране. Люди, которые приходят на концерт Газманова, никогда не будут бить друг другу морду, им захочется брататься. Это добрая магия.

 - Удача сопутствовала Вам?

 - Мой скудный ум приписывает все небесам:

Представьте, во всех энциклопедиях написано «ее произведения начали приобретать с 14 лет, первые договора подписывал папа».

Знаете, как называлось первое произведение? «Аве Мария»! Я написала песню «Аве Мария», стихи и музыку, под сильным впечатлением, кстати, от музыки Таривердиева. Сейчас думаю:

- мама дорогая! Советская власть, Ленконцерт покупает у 14-летней девочки произведение под названием «Аве Мария».

Вы понимаете, что это нереально? Покупать должны были «Пионерскую походную». Это более чем  странно.

Вот, кто-то говорит «сейчас модно говорить о Боге», но есть вещи, факты, которые топором не вырубишь. Мой день рождения 9 июля, день Тихвинской Божьей Матери, чей чудотворный список находится в Исаакиевском Соборе. Никто раньше этого не замечал. Видимо, час пробил. Я начинаю усматривать взаимосвязь моей судьбы с моим первым произведением. Понимаете, не могли его тогда у меня приобрести, однако, так было. И при всей моей разбросанности, и при отсутствии многих ценных фотографий, афиш, у меня остался этот клавир с печатью Ленконцерта.

Я человек гордый, но не горделивый,  вместе с тем я не добиваюсь почета, славы специально.

Я очень верю в Божью волю. И знаю одно, когда небеса хотят наградить тебя, они делают для тебя такое, о чем ты даже в своих самых смелых мечтах не мог и представить!

Подписывайтесь на «АН» в Дзен и Telegram