Книга Александра Ширвиндта «Проходные дворы биографии» поначалу не обещает читателю ничего сенсационного – только продолжение давнего знакомства с лёгким и остроумным человеком, который не без блеска развлекает публику уже более полувека. Но вдруг…
«Проходные дворы биографии» густо оснащены изображениями всяких документов времени, произведениями советской полиграфии. Похвальные листы и почётные грамоты колхозов и заводов, программки учебных спектаклей – просто маленький музей уже милого и смешного прошлого.
Память Александра Ширвиндта, коренного московского жителя, хранит немало забавного и характерного. Без шутки и анекдота он, кажется, не мыслит ни разговора, ни текста. Рассказывая о годах учения в театральном, он припоминает не заветы педагогов, а уморительное стихотворение для исправления дикции:
«Щеглёнок щупленький за рощей
Нещадно щёлкал и пищал.
И щавелём, и щукой тощей
Я тёщу тщетно угощал»…
Поражает своей живописной мощью история о первой новогодней ёлке в Лужниках (середина 50-х годов), когда за кулисами сидели толпы «светлых» сил – мушкетёры, снежинки. Но из одной комнаты шёл запах керосина. «Там жил Змей Горыныч – несчастный старый еврей, цирковой артист. Этот Горыныч, весь в каких-то отрепьях Кощея Бессмертного, с нарисованными на несвежем лице бороздами-морщинами, в страшном парике, лежал в комнате на раскладушке, а рядом стояли канистры с керосином и сидела Баба-яга. Это была его жена».
Эдакую картинку ведь до смерти уже не забудешь. Блёсток в книге довольно много. Органическое чувство юмора Ширвиндт сделал профессиональным. Даже суровую трагическую роль «художественного руководителя театра» он исполняет как будто с насмешливым прищуром. И всё-таки интересно – а есть у мастера саркастической интонации, который всегда так роскошно отделывал фасады своих ролей, что-нибудь заветное и задушевное, над чем не посмеёшься? Ведь книга биографическая, а жизнь не состоит из реприз.
Некоторое время назад актриса Театра Сатиры Татьяна Егорова выпустила в свет сочинение «Андрей Миронов и я». Этот страстный и увлекательный роман жизни захватил читателя, хотя без труда можно догадаться, что многие оценки времени и людей чрезмерно субъективны и откровенно несправедливы. Ширвиндта актриса невзлюбила и изобразила его циничным и равнодушным бонвиваном. Приняла маску за лицо, правды о человеке не разглядела – что бывает сплошь и рядом.
Ширвиндт в дискуссию о себе с Егоровой не вступал. Но включил в «Проходные дворы биографии» свою переписку 50‑х годов с женой Натальей Николаевной. Сначала я несколько испугалась, припомнив реплику деятельной Шуры из «Служебного романа», когда негодяй Самохвалов отдаёт ей письма влюблённой сослуживицы Ольги, – «Но ведь это очень личное…» Действительно, очень и очень личное – но прошло более полувека, и эта переписка стала частью истории поколения. Это трогательный до слёз портрет послевоенных молодых людей, чистых до ужаса и прекрасных до тоски.
И тут мы видим другого Ширвиндта – юного московского интеллигента, доброго домашнего мальчика, который предан своей любви и считает её отрадой и спасением в мире. Он не стесняется пафоса, он полностью открывает душу и верует в семью свято. «И так вся жизнь, как огонёк каюты, мерцает обманчивым огнём неиспытанного и прекрасного – не потому ли, что сами мы не умеем сделать радостным и счастливым свой, пусть несовершенный и скромный, очаг, который зовётся семьёй, где бы он ни был?» – пишет он жене с волжских берегов на гастролях в 1959 году.
Свой скромный очаг, судя по всему, Ширвиндту удалось сохранить радостным и счастливым, и с Натальей Николаевной он живёт до сих пор – да, он, насмешливый красавец, бонвиван и т.д. Так уж вышло, что цепь ролей, достававшихся Ширвиндту, видимо, имела мало опоры в его душе. Цеплялись за внешность, предлагали играть всяких стиляг, подлецов, циников, насмешников, – а в человеке жил нежнейший лирик, со временем заковавший себя в броню несокрушимой иронии. Своего рода военная хитрость, спасшая личную жизнь не без потерь для искусства, но выбор Ширвиндта был очевиден. Конечно, жизнь. И потом, не кричать же ему было на всех перекрёстках – я добрый человек и всю жизнь люблю свою жену? Такие заявления, напротив, поселяют крупные сомнения в правдивости говорящего. Как правило, человек, заявляющий в компании «я люблю свою жену», – первым сворачивает налево…
Вот такая история. Наводит на мысли о сложности жизни, о том, что скрыто за «фасадом» человека – бывает, что там укрыта не мерзость разврата, а нежные движения души. Неожиданный Ширвиндт показал читателю в «проходных дворах» своей биографии и знакомую маску, и неизвестное лицо. И то и другое – симпатично.