Эксперты ООН пессимистичны в отношении будущего Украины: по их мнению, к 2100 г. в стране останется лишь 15 млн жителей. Хотя к прогнозам на 75 лет вперёд (особенно, когда речь идёт о воюющей стране) нужно относиться осторожно, всё же динамика украинской демографии впечатляет. Ведь к началу 2024 г. в постсоветских границах Незалежной насчитывалось 37 млн граждан. Хотя в 2001 г. их было 48 млн, а в 1993-м и вовсе 52 млн, проблемы у страны начались задолго до начала конфронтации с Россией.


Ще не вмерла?

Кто-то схватится за голову, читая отчёты украинского минюста о нынешней депопуляции в стране: дескать, смертность втрое превысила рождаемость. Это при том, что военные потери засекречены, а оценки гуляют столь сильно, что нет смысла их озвучивать. По официальным данным, за первое полугодие умерли 250 972 человека, что в 1, 4 раза меньше, чем за аналогичный период 2021 г. во время ковида. Возможно ли такое на фоне невесёлых вестей с фронта? За это же время родились 87 655 детей, что на 9% меньше аналогичного периода 2023-го и в полтора раза меньше 2021 года. Таким образом коэффициент рождаемости в настоящее время не превышает 0, 8–0, 9 (младенца на одну женщину) при норме естественного воспроизводства 2, 1–2, 2.

С рождаемостью на Украине неважно давно: во вполне благополучном 2012 г. коэффициент составлял 1,53.

В 2014–2022 гг. страна недосчиталась более 4 млн человек, даже если оценивать население в границах 1991 года. В мае 2023 г. Госстат видел в том же контуре лишь 29 млн, а ООН говорила о 6, 5 млн украинских беженцев, большая часть которых обреталась в Европе. С гастарбайтерами, которые и до войны промышляли в Европе, их больше 10 миллионов. В ООН считают, что после заключения мира не менее 60% из них вернутся домой. Но из украинских источников мы знаем, что возможен, наоборот, ещё больший исход. Ведь о желании уехать после окончания конфликта мечтают не только потенциальные призывники, которые не хотят попасть в мясорубку, но и нынешние военнослужащие ВСУ, которые не видят смысла оставаться в стране, неспособной расстаться со своими родимыми пятнами.

Правильнее было бы сказать, что сегодня никто не возьмётся предполагать, какие территории будет включать в себя послевоенная Украина и сколько людей останется на них проживать. Даже по оптимистичным прогнозам директора Института демографии и социальных исследований Национальной академии наук Эллы Либановой, в границах 1991 г. к 2033-му останется не более 35 млн человек, а для нормального функционирования экономики уже сегодня нужно привлекать по 300 тыс. работников со стороны. И опять же нельзя сказать, что аховой ситуацию сделала война.

Экономика начала «протекать» вовсе не в 2014–2015 гг., когда страна утратила контроль за рядом важнейших для хозяйственной жизни территорий. Конечно, не мог не сказаться и разрыв торговых связей с Россией, на рынки которой работало две трети предприятий машиностроения. Тем не менее в 2018 г. ВВП Украины вырос на 3, 5%. Это вполне приличный показатель, превышающий среднеевропейский. Но есть нюансы. Во-первых, экономика просто отыгрывала падение после евромайдана, а качественного развития хозяйства не происходило. Во-вторых, западные инвесторы не в восторге от того, как меняются украинские институты. Откаты и мздоимство на каждом шагу не исчезли вслед за радикальным обновлением государственного аппарата. Фарук Кхан из Всемирного банка отметил, что если правительство откажется от необходимых реформ, то рост может сократиться вдвое. А важнейших преобразований так и не случилось.

Никакого бума предпринимательства на Украине не наблюдалось, а ключевая ставка Национального банка держалась на высоком уровне – 17%. Вместо налоговой реформы наблюдалось усиление налогового гнёта. В 2018 г. фискалы собрали в бюджет на 23% налогов больше, в том числе по НДС – на 32%. Хотя по-хорошему динамика поступлений от НДС не может превышать рост ВВП даже в 2–3 раза. При этом о лихоимстве грозных фискалов ходили легенды. В СМИ писали, что коррупционная система после «революции достоинства» совершенно не изменилась со времён Кучмы и Януковича, хотя в неё и пришли новые люди.

Именно в 2018–2019 гг. на Украине стала резко расти эмиграция, особенно среди молодёжи. Хотя, казалось бы, экономика страны растёт, а военные действия в Донбассе практически сошли на нет. Однако изменения в головах граждан не менее важны, чем графики макроэкономических тенденций. Именно первые определяют векторы вторых, а никак не наоборот. Многие украинцы, особенно молодые, надеялись, что после победы на майдане люди ощутят себя европейцами, что вести дела по командно-коррупционным принципам станет прежде всего неприлично. Не то что тебя посадят или оштрафуют, а просто друзья за столом тебя не поймут.

Часто приходилось слышать от простых граждан обиду: мол, разговоры про Европу отдельно, а бабки – отдельно. «И не заметно, чтобы создавалась какая-то система институтов «на будущее» по западному образцу. Наоборот, мы видим лишь попытки правительства выжать побольше налогов здесь и сейчас. А дальше хоть трава не расти. При Ющенко и Януковиче мы жили с ощущением абсолютно прогнившей власти. Но цены были невысокими, к тебе никто особо не лез, а на крайняк большинство вопросов решались недорого. Сегодня это уже вспоминают с ностальгией», – рассказывал киевский врач.

Либо пан, либо пропал

Впрочем, нельзя сказать, что у Украины после евромайдана не было успехов. В 2015–2016 гг. вопреки многим прогнозам экономика показала рост ВВП более 2%. Удалось обуздать инфляцию: 12–13% – это не так и плохо для страны, потерявшей четверть промышленного потенциала в Донбассе и находящейся в состоянии вялотекущей гражданской войны. Курс гривны отпустили в свободное плавание, «таргетировали» только инфляционные процессы. Без особых потрясений национализировали крупнейший банк Украины – Приватбанк.

В системе государственной и судебной власти проведена люстрация: на выход попросили тысячи опытных управленцев, дети которых управляли офшорными компаниями с личных яхт. И пусть новые назначенцы оказались немногим чистоплотнее, это шаг в правильном направлении, поскольку коррупция перестаёт выглядеть узаконенной. Заработали продвинутые онлайн-сервисы, позволяющие отслеживать госфинансы, а журналисты-расследователи получили доступ к многочисленным грантам, в том числе правительственным.

При президентстве Петра Порошенко Украина сумела наконец подписать Соглашение об ассоциации с ЕС, добиться безвизового режима со странами Шенгенской зоны, увеличить сотрудничество с НАТО. Как достижение в Киеве было воспринято получение в апреле 2017 г. четвёртого транша финансовой помощи от МВФ. Раньше Украине не удалось зайти дальше второго транша из-за невыполнения условий кредиторов, которые дают деньги только в обмен на структурные реформы в экономике. Однако внешние займы всё равно составляли 2 млрд долларов в год, а переводы работающих за границей украинских гастарбайтеров – 7 миллиардов. И в этом смысле страна похожа скорее на Таджикистан, чем на Европу.

МВФ давал Украине немного денег потому, что его эксперты трезво оценили влияние коррупции на экономический рост и благосостояние. К примеру, земельная реформа: по европейским лекалам государству надо создавать кадастровые регистры и дистанцироваться от поддержки сельхозпроизводства. А на Украине полно агрохолдингов, которые землёй не владеют, но используют чернозёмы с огромной выгодой для себя, ещё и получая дотации из бюджета. Кто их тронет? Или вопрос повышения пенсий: политики бьют копытом, потому что это приносит голоса на выборах. А деньги предлагают брать из тумбочки, хотя кредиторы требуют сначала реформировать систему накоплений. По сути, проблемы Киева с МВФ начались, как только закончилось время лозунгов и эйфории 2014 г. и потребовалась бухгалтерская чётко выверенная работа по реализации обещаний. Главный итог реформ: инвестор на них не клюнул. Значит, не реформы и были.

И граждане постепенно стали осознавать, что Украина сильно отличается не только от держав Западной Европы, но и от соседних Венгрии или Польши. Сравнения с последней выглядят особенно болезненно, поскольку к моменту распада СССР средний поляк зарабатывал немногим больше среднего украинца, а в конце 2010-х их доходы отличаются уже в 7 раз – 2, 2 тыс. и 15 тыс. долларов на душу соответственно. Польша для украинца – лучший пример того, что интеграция в Евросоюз может быть не только успешной, но и достаточно быстрой.

Однако ни после «оранжевой революции» 2004–2005 г., ни после евромайдана 2014 г. на Украине не появилось внятной экономической программы, которая устраивала бы всех. Экономику в школах практически не преподают, а политики, чувствуя отсутствие широкого запроса, переключаются на словоблудие о «глобальных проблемах»: борьбе с отрицанием голодомора, признании России агрессором, сносе советских памятников и т.д. В экономических хрониках читаем: «Украина обеспечит полноценное финансирование угольной отрасли в текущем году». И через два дня: «18 угольных шахт будут закрыты из-за недостатка финансирования». В понедельник: «Украинцы платят за коммуналку на 30–70% меньше стран ЕС», а во вторник: «Украина планирует повысить тарифы на газ и тепло для конечных потребителей на 40%, согласно меморандуму с МВФ».

Рыночная экономика, напомним, означает минимальное вмешательство государства, хорошую судебную систему, низкие налоги, простые регуляции. По данным Всемирного банка, на Украине и до войны было 28 налогов. Физлицо могло отдать фискалам 55% доходов – дикость для беднейшей страны Европы. Больше 80 банков было закрыто НБУ ещё в 2014–2016 годах. Как результат, украинцы и бизнес, со слов главы Нацбанка, потеряли около 300 млрд гривен, поскольку возмещение денег из банков, которые были ликвидированы, получили не все. Субсидии получали аж 60% населения на Украине, тогда как в социально ориентированном Евросоюзе – 2–4%. Например, в Тернопольской области на субсидиях сидели вовсе 89% хозяйств.

В Польше перемены развивались совсем иначе. Польская «шокотерапия» премьера Лешека Бальцеровича – это свободные цены, открытые границы, приватизация госсобственности, жёсткая монетарная политика, отмена большинства дотаций, на которые уходило 38% бюджета. Наиважнейший момент: правительство нашло способы убедить поляков годик-другой потерпеть, а у Бальцеровича хватило воли всё болезненное сделать сразу, почти без полумер. И когда наконец посыпались проклятия, экономика уже перешла к росту.