Едва 5 декабря 2009 года истек срок действия Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), как вдруг на страницах российской печати вокруг него развернулась небывало острая полемика. При этом целая когорта отечественных военных и гражданских специалистов принялась на все лады критиковать данное соглашение как неравноправное и ущербное для безопасности России. Так ли это и в чем причина весенней вспышки активности его противников?
Обоюдные уступки
Прежде всего нужно учитывать, что каждое международное соглашение – это продукт компромиссов. Между тем в качестве аргумента о «несправедливости» СНВ-1 почему-то приводятся только уступки Советского Союза. Но при этом уступки США или вовсе не упоминаются, или отметаются как несущественные.
Напомню, однако, что Соединенные Штаты по СНВ-1 почти в два раза были вынуждены сократить основную составляющую своих стратегических ядерных сил – морскую. В рамках СНВ-1 США оставили для своей морской компоненты всего около 400 боеголовок, нацеленных на защищенные пусковые шахты, пункты управления МБР и на районы развертывания мобильных ракет. Это резко понизило потенциал американского разоружающего удара и повысило российский потенциал сдерживания.
В конце 70-х – начале 80-х годов Соединенные Штаты активно разрабатывали системы мобильного базирования для МБР «Пискипер» и «Миджитмен», и это крайне беспокоило Советский Союз.
Но Вашингтон в рамках переговоров счел нецелесообразным создавать наземно-мобильные ракеты и предпочел полагаться на морскую составляющую американской ядерной триады. Уже само по себе это явилось немаловажным косвенным плюсом договора для интересов России. Вместе с тем именно поэтому равные для обеих сторон положения документа в отношении мобильных МБР обернулись односторонними ограничениями для России, поскольку она (совершенно оправданно) продолжала производить все новые типы таких ракет на заводе в Воткинске и развертывать их в боевом составе РВСН.
Претензии – не к договору
Есть асимметрии и обратного характера. Например, США переоборудовали значительную часть своих бомбардировщиков B-1B для неядерных задач. А Россия получила право контролировать все технические и операционные условия таких шагов. Право такое есть, а вот пользоваться им или нет – дело проверяющей стороны и ее желания нести дополнительные расходы.
То же относится и к праву российских наблюдателей сидеть за свой счет около американского завода в городе Магне, где раньше производились ракеты «Пискипер». Однако российских инспекторов из Магны никто не выгонял, просто этот завод был остановлен, и они сами уехали.
Что касается влияния СНВ-1 на живучесть российских наземно-мобильных ракет, то серьезного повода для беспокойства тут пока нет. Определенный договором для каждого полка район развертывания мирного времени (125 тыс. кв. км) более чем достаточен, и скрытность ракет упирается не в площадь района, а в разветвленность дорог и прочность мостов, на что СНВ-1 никак не влиял.
Другой вопрос, что в 90-е годы, в период развала и упадка, Россия развернула более 70 ракет «Тополь», а в следующее десятилетие небывалого экономического подъема (когда военный бюджет вырос в девять раз, а оборонный заказ – в семь) было построено менее 60 МБР «Тополь-М». Если бы за прошедшие десять лет Воткинск выпустил хотя бы 200 таких ракет, то сейчас их оснащение многозарядными головными частями позволило бы быстро нарастить количество боеголовок на 600–1000 единиц.
Это стало бы мощным сдерживанием американского «возвратного потенциала» и сильным козырем России на переговорах по новому договору. Однако в целях «сбалансированной модернизации триады» огромные средства без большого эффекта были потрачены на морскую составляющую («Борей/Булава-30»), покупку у Украины жидкостных МБР устаревшей конструкции для уязвимого шахтного базирования (РС-18) и старых бомбардировщиков. Но претензии тут не к СНВ-1, а к решениям высокого уровня начала десятилетия.
Наконец, вызывает удивление, что все нынешние критики СНВ‑1, в том числе весьма высокопоставленные военные начальники, «проснулись» только теперь, после истечения его срока действия и через 8 лет после завершения всех сокращений в 2001 году.
Абсурдные сетования
Между тем сейчас, задним числом, преимущества этого договора для России очевидны даже больше, чем в период его подписания.
Конечно, ничего приятного не было в том, что американцы наблюдали за ликвидацией наших ракет. России пришлось согласиться на это, поскольку своих средств не хватало, а раз расходовались деньги американских налогоплательщиков – чиновникам из США надлежало контролировать их использование (тем более с учетом коррупции того периода). Почему-то тогда радетели о престиже России не предлагали гордо отказаться и от денег заокеанской державы, и от ее наблюдателей.
Тем более абсурдны сетования по поводу того, что Россия не вышла из договора после 1991 года, когда обстоятельства резко изменились по сравнению с моментом его подписания. Да, был распущен СССР, 30% его стратегических ядерных сил (по боеголовкам) остались за рубежом и об их возвращении с Украиной, Казахстаном и Белоруссией при активном содействии Вашингтона договорились только в 1994 году. К этому моменту российские СЯС сами собой сократились на треть и продолжали деградировать. А Соединенные Штаты без СНВ-1 могли бы без труда и дальше поддерживать 12 тысяч боезарядов и модернизировать свою ядерную триаду.
И что, на этом фоне надо было взять и выйти из договора по принципу «назло маме отморожу уши»?
Трудно избавиться от ощущения, что вдруг вспыхнувшая война против ушедшего в прошлое договора – это были первые залпы «артподготовки» по новому соглашению об СНВ, которое готовилось тогда в Женеве. А заодно – и по всей внешней политике России и ее высшему военно-политическому руководству во главе с тандемом Медведев – Путин, которые стремятся к равноправному сотрудничеству с США и НАТО и к решению проблем, в том числе военно-стратегических, посредством переговоров.