За последние 20 лет в России исчезли 20 тыс. деревень – по три штуки каждый день. По прогнозам экспертов ООН, к 2020 г. не станет двух третей ныне сохранившихся сельских поселений, а в Минэкономразвития говорят, что спасти глубинку невозможно, несмотря на любые инвестиции. В целом федеральный центр устранился от деревенских проблем, отдав всю социальную инфраструктуру на откуп местным властям, которые в целях экономии повально закрывают сельские школы и больницы. Близкие к власти эксперты уверяют, что это хорошо: такой же путь прошли США, где теперь один процент фермеров кормит всю страну. Но в России нет условий для развития фермерства, а 38 млн. сельских жителей обречены выживать без помощи государства.
Исчезнет две трети деревень
От Юпитера до Марса всего два километра. Правда, на Марсе жизни нет уже 30 лет, а в Юпитере доживают шесть пенсионеров. Старейшина Юпитера Зоя Головкова помнит времена, когда в этом посёлке на Брянщине жили двести человек, а дома росли целыми улицами. Было это всего-то в восьмидесятые годы.
– В речке на Марсе метровые щуки до сих пор плещутся, но нам не до рыбалки, – говорит Головкова. – Насос на водокачке сгорел, а в колодцах вода для питья непригодна. Единственный вид транспорта – наш конь Лысик, без которого даже к доктору не съездишь. Дорогу трактор иногда ровняет, но по весне к нам никакой вездеход не проедет.
Говорить об инвестициях в «брянский планетарий» смешно. Хотя местные власти обязаны починить старикам водокачку и ремонтировать коммуникации соседних с Марсом и Юпитером обитаемых сёл.
В советские времена рождаемость в деревне на 40% превышала городскую, и в этом была главная причина прироста населения в СССР. В 70-е гг. появилась программа модернизации глубинки, предполагавшая слияние «бесперспективных» населённых пунктов в крупные хозяйства. Пошла первая волна брошенных деревень, в перестройку – вторая. Результаты переписи 2002 г. показали, что 17 тыс. из 160 тыс. населённых пунктов в стране не имеют постоянных жителей. Тогда же прозвучал доклад академика РАСХН Владимира Милосердова: в 33 тыс. населённых пунктов проживают в среднем 1,76 человека, ещё в 14 тыс. – 7,8 человека. С тех пор процесс только набирал обороты, хотя официальная статистика последних лет вполне радужная: например, в 2009 г. сельское население сократилось всего на 4 тыс. человек.
По словам старшего научного сотрудника Института географии РАН Татьяны Нефёдовой, посёлки городского типа на бумаге переводят в сельские. За счёт этого создаётся фиктивный прирост сельского населения около 90 тыс. человек в год. А реально за десять лет в деревнях стало на 2–3 млн. жителей меньше.
Более того, в Нечерноземье две трети деревень насчитывают менее 50 жителей. Молодёжь из таких мест бежит сразу после школы. Самым молодым из остающихся – 35–40 лет. А большинство – старики: умрут они – умрёт и деревня.
– Выживают деревни-пригороды или посёлки у трассы, по которой ездит много автомобилей, – объясняет замдиректора Института социальных систем Дмитрий Бадовский. – Придорожные деревни сразу обрастают инфраструктурой: кафе, автосервис, гостиница, магазин. Неплохо держатся крупные сёла, где сложилась значимая социальная среда. Это родительское гнездо, в которое молодой человек может вернуться, если в городе не удалось добиться успеха. В посёлках свыше тысячи человек обычно есть производства, да и дачники предпочитают селиться на обжитых местах.
Глубинка без людей: pro et contra
– Не вижу ничего страшного в том, что в России идёт процесс урбанизации, – говорит профессор МГУ Леонид Смирнягин. – Передовые страны прошли этим путём на несколько десятилетий раньше: в 1930 году в сельском хозяйстве США было занято 30% населения, а сейчас – 1%.
Татьяна Нефёдова полагает, что спасать все деревни бессмысленно. Для земледелия перспективны только 14% территории России: Центральное Черноземье, часть Заволжья, равнины Северного Кавказа.
– В советские времена председатель колхоза в Новгородской области рассказывала, что всё держится на дотациях и партийном контроле, – говорит Татьяна Нефёдова. – Экономически ей было бы выгоднее вообще ничего не сеять, платить людям зарплату, а зерно закупать на стороне.
С другой стороны, в ста километрах западнее Новгородчины находятся республики Прибалтики, где сельское хозяйство эффективно работало и при Советском Союзе, и при европейском. В том же климате, где загибаются колхозы, чудеса производительности даёт огородничество.
– Когда я слышу, как кто-то предлагает план реорганизации сельского хозяйства в России, сразу ясно, что это обычный демагог, – говорит проректор Санкт-Петербургской сельскохозяйственной академии Антон Широков. – Российские регионы – это двадцать разных стран, а не одна. Соответственно, нужно двадцать разных подходов. Где-то нужно возродить оптовые рынки и госзакупки, чтобы крестьянин мог, как в старину, гарантированно продать свой товар за деньги. Где-то нужно привлечь инвестиции в крупные агрокомплексы, потому что фермеры здесь неэффективны. А где-то просто дать по рукам ветеринарам, которые разоряют мелкие хозяйства в угоду крупным под предлогом борьбы с какой-нибудь «чумой свиней».
В хозяйствах близ городов сегодня, например, надои молока вдвое выше, чем в ста километрах. Казалось бы, вдали от цивилизации естественные сочные луга. Зато нет средств на корма, нет рабочих рук, нет стабильного сбыта. Оставшись без работы год-два, деградируют и сами сельские жители. Они уже привыкли продавать у трассы грибы или халтурить у дачников.
– Одни лишь инвестиции или выгодные кредиты не смогут сделать из них трудолюбивых и эффективных фермеров, – говорит Антон Широков. – Государству придётся открывать для сельской молодёжи школы, больницы, магазины, дороги, чтобы та поверила – можно и здесь заводить семьи, рожать детей. Иначе случится демографическая катастрофа. На грани вымирания окажутся и посёлки по 5–10 тысяч жителей. Возрастёт убыль населения, исчезнут кадровые резервы, например, для армии, потому что москвичи и за 30 тысяч рублей служить не пойдут.
Интересный факт
С 2001 г. закрылись 14 тыс. школ. За то же время необитаемыми стали 13 тыс. деревень. Оба процесса идут нога в ногу.
Вымираем потихоньку
Государство ведёт себя по принципу «ни два, ни полтора». С одной стороны, национальный проект «Развитие АПК» отнесён к приоритетным. На финансирование программы социального развития села в 2012 и 2013 годах из федерального бюджета будет выделено 53 млрд. рублей. Эти деньги пойдут на «подъёмные» специалистам: например, врачам – по миллиону рублей, которые можно использовать на покупку жилья. Есть также субсидии фермерам: в частности, им возмещают половину денег за оформление земли в собственность. Есть успешные области (Ленинградская, Тюменская, Свердловская), где на каждый федеральный рубль в сельскую социалку привлечено
3–4 рубля из местных бюджетов и от частных инвесторов. По словам вице-премьера Виктора Зубкова, с 2003 г. в развитие села закачали 275 млрд. рублей, построено более 15 млн. кв.м жилья.
С другой стороны, государство скидывает с себя тяжелейший балласт провинциальных школ и больниц. В России 18 тыс. школ нуждаются в капремонте, 1 тыс. находится в аварийном состоянии, 65% из них – в сельской местности. В 2001 г. принят Закон «О реструктуризации малокомплектных школ»: с тех пор закрыто более 14 тыс. сельских кузниц знаний. Уцелевшие переходят из муниципального подчинения в собственность регионов, которые продолжают их повальное закрытие. В одном Алтайском крае собираются закрыть около 500 школ из 2 тысяч.
С 2012 г. в России перестали существовать городские и сельские больницы и поликлиники. Закон «Об основах охраны здоровья граждан» также переподчиняет их региональным властям. За два года одних только фельдшерских пунктов в провинции ликвидировано более 1,5 тысячи. В некоторых регионах за тот же период исчезла треть больниц. В карельском посёлке Пряжа умудрились закрыть даже спецшколу для детей-туберкулёзников.
– Нацпроект помогает деревням, но это как мёртвому припарки, поскольку параллельно ликвидируются больницы, школы, детские сады, – говорит Лев Скородумов из Санкт-Петербургской государственной академии культуры и искусств. – Без клуба и библиотеки обычно начинаются деградация и пьянство, без учителя и врача уезжают все, кто в состоянии уехать.
Традиционный довод региональных властей: абсурдно содержать школы, в которых 10–12 учеников. А многие больницы из-за нехватки специалистов фактически уже давно не существуют. Однако граждане в регионах, протестующие против уничтожения социалки, уверены: закрывают всё, что не является самоокупаемым.
Справка «АН»
Разрекламированная программа телефонизации деревень в некоторых регионах осуществлялась по спискам 20-летней давности. Например, в Вологодской области дорогостоящий оптико-волоконный кабель тянули на десятки километров в деревни, в которых давно никто не живёт. А если и доживают две старухи, то на их звонок «скорая помощь» всё равно не поедет – нет дороги. Зато освоено, по разным оценкам, от 10 до 100 млрд. рублей. На очереди новая предвыборная идея для сельской местности – удвоение числа кинотеатров.
Второе дно
За последние восемь лет в Псковской области наблюдается самая высокая в стране убыль населения: 11,5% (в целом по стране 1,6%). На Псковщине осталось 660 тыс. жителей, а плотность населения – 10 человек на километр, как в Сибири. Хотя самый западный (не считая Калининграда) субъект Федерации, граничащий с тремя европейскими странами, априори должен испытывать приток переселенцев из глубинки.
В рамках модернизации здравоохранения Псковщины планируется сокращение 600 койко-мест в больницах области. Например, в районной больнице города Дно, где проживают около 15 тыс. жителей, решили оставить 25 круглосуточных коек по терапии и по неврологии и 22 койки дневного стационара – в четыре раза меньше, чем было. Кардиологию и травму забирают в Порхов – около 40 километров отсюда. Хотя Дно – крупнейший железнодорожный узел, где часто требуется помощь пассажирам поездов. Уже в середине января 2012 г. от инфаркта умер 38-летний мастер депо – до Порхова его не довезли.
Количество родильных отделений планируется сократить в три раза. Их останется всего восемь на область, которая по площади больше Нидерландов. Пациенток закрывшегося Красногородского родотделения теперь отправляют в Опочку. Из Куньи и Локни ездят в Великие Луки. Из Плюссы и Стругов Красных – в Псков. Во всех случаях – не менее ста километров.
В документах областной администрации по поводу закрытия родильного отделения в Пустошке говорится, будто количество родов там не превышает 65 в год. Хотя на самом деле оно втрое выше.
– Нам прямо сказали, что мы не зарабатываем себе на зарплату, – рассказал бывший врач ликвидированного отделения. – Вот и вся модернизация.
В 2010 г. глава Дновского района Игорь Тимофеев постановил закрыть все шесть сельских школ в районе: Моринскую, Искровскую, Выскодскую, Юрковскую, Заклинскую и Бельскую. Формально эти учреждения стали филиалами трёх школ города Дно, реально же это означало перевод деревенских детей в интернаты, потому что средств нет даже на то, чтобы возить их на учёбу. Во всех указанных волостях школа – единственный объект социальной инфраструктуры для детей. В целях экономии давно закрыты почти все сельские клубы и библиотеки.
По закону, чтобы ликвидировать сельскую школу, нужны согласие схода местных жителей и экспертная оценка последствий. Ни того, ни другого в Дновском районе не происходило. Лишь когда районный прокурор Ольга Бударина подала в суд на решение администрации, экспертная оценка всё-таки появилась. Правда, главы сельских школ все как один заявили, что к ним комиссии не приезжали.
– Никакого вымирания у нас в волости не наблюдается, количество учащихся увеличивается, – рассказывает директор Заклинской школы Елена Дмитриева. – Кроме школы, других детских учреждений у нас нет.
– Я не участвовал в работе экспертной комиссии и у себя её не принимал, – говорит директор Юрковской школы Юрий Серебряков.
Серебряков также заседает в Собрании депутатов Дновского района и был там единственным (!), кто голосовал против реорганизации сельских школ. В Дно говорят, что после решения «оптимизировать» образование и здравоохранение резко возросло число предложений о продаже домов: хозяйство на 15 сотках земли с домом, баней и пристройками теперь можно купить за 100–150 тысяч рублей. А один из федеральных каналов анонсировал на 12 февраля репортаж из Дно: «Нищий бюджет и десять врачей на район. Кому поднимать эти просторы?» В итоге репортаж в эфир не вышел. Зато не проходит недели, чтобы на телеэкране подробно не освещались успехи нацпроекта «Развитие АПК».
Колобок уполномочен заявить
При отсутствии предпосылок к хозяйственному развитию многие небольшие города и деревни пытаются привлекать туристов. Например, Великий Устюг раскрутил бренд родины Деда Мороза: теперь 58-тысячное население кормится за счёт персонажа, в которого никто не верит после семилетнего возраста. Дальше больше: Снегурочку зарегистрировала у себя Кострома, Алёшу Поповича – Ростов Великий. Власти Переславля-Залесского прописали у себя Тридевятое царство. Вовремя подсуетились главы города Мышкина, села Кукобой и посёлка Ермаково Ярославской области, зарегистрировав в качестве своих жителей Мышку-Норушку, Бабу-Ягу и Курочку Рябу. И поток экскурсионных автобусов в их суровую глушь растёт с каждым годом.
Колобок заменил Ленина в качестве туристического бренда Ульяновской области, а в Твери постановили, что в Старицких пещерах непременно должна находиться родина Кощея Бессмертного. В путеводителе по Калининградской области можно встретить заголовок: «Зеленоградск – родина Буратино». О пользе взаимного пиара свидетельствует тот факт, что в 2004 г. Дед Мороз из Великого Устюга нанёс официальный визит на родину своего деревянного партнёра.
Фермеры между жизнью и смертью
Двадцать лет назад Сергей Батьманов преподавал в сельхозакадемии в Ярославле. Услышав про поддержку фермерского движения, взял ссуду и построил дом в чистом поле – на пять километров вокруг ни соседей, ни дорог. Кабинетный учёный превратился в успешного фермера-картофелевода.
– Когда я во всё это залез, – рассказывает Батьманов, аккуратно объезжая лужи на «патриоте», – страна развалилась, а госгарантии всё равно остались: из дома меня выгнать не могли. Зато сейчас ссуды фермерам дают только под залог недвижимости, а киловатт-час специально для меня за шесть рублей продают. Дизельное топливо дорожает намного быстрее молока. Государство никак меня не поддерживает, и соседей вокруг не прибавилось. Поэтому дети мои здесь жить не хотят.
Дети, не желающие жить на семи ветрах, сократили число фермерских хозяйств в Ярославской области с трёх тысяч до сотни с небольшим. Одни с убытком продавали процветающее хозяйство, другие уходили в более прибыльную коммерцию, чтобы платить отпрыскам за учёбу и жильё в городе. Ведь без большой семьи фермерская мечта немыслима.
В 1991 г. в деревне Глазково под Ярославлем доживали двое стариков, когда один покосившийся дом вдруг купил профессорский сын Вениамин Ковалёв, тогда студент-третьекурсник. Сегодня в его хозяйстве около двухсот гусей, потомство которых расписано между постоянными покупателями уже на год вперёд. Правда, он пока слабо представляет, где будут учиться его четверо детей.
– Буду возить хоть за 20 вёрст, если там удастся сохранить школу, – говорит Ковалёв. – А вырастут – сами решат, где и как им жить. Наверное, мы были последним поколением горожан, где многие хотели работать на земле. Нет никакой надежды, что нынешняя молодёжь хлынет в деревню, даже если это будет выгодно.
Будущих фермеров поджидает масса бюрократических преград. С 2003 г. их регистрируют как индивидуальных предпринимателей – значит, по закону они не имеют права вести племенное животноводство. Поскольку межевание очень дорого, у многих земля не оформлена в собственность – значит, её нельзя использовать в качестве залога при получении кредита. Тем не менее с 2010 г. начала действовать программа поддержки малого бизнеса: желающие открыть своё дело получали от государства 60 тыс. рублей.
По данным главы Ассоциации фермерских хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России Вячеслава Телегина, число фермеров выросло на треть и достигло 304 тысяч. Однако нельзя сказать, что переселенцы из городов затормозили обезлюдение глубинки: уезжают в города в десятки раз больше людей.
Работать, рожать и не пить!
Пока верхи испытывают дефицит идей по возрождению российской глубинки, идеи формируют низы. Самый известный реформатор деревни – Глеб Тюрин, бывший преподаватель психфака из Архангельска, повёл своих студентов в народ. Сегодня его признали в Европе, а одно из объединений малых городов Италии выдвинуло Тюрина на соискание премии ООН.
– За несколько лет мы создали в 52 деревнях органы общественного самоуправления, – говорит Глеб Тюрин. – В деревнях, где жили 50 старух и 30 алкоголиков, возникали рентабельные малые предприятия, часто вообще без инвестиций извне. Посёлкам нужна лишь возможность распоряжаться собственными доходами, которые сегодня забирают в центр. По минимуму для выживания деревни достаточно родить здесь несколько детей и отвоевать часть местного рынка.
Тюрин хочет, чтобы на его опыт опирались федеральные власти при составлении плана спасения глубинки. Но с ним отказался работать архангельский губернатор.
Статья на развитие сельских поселений есть в бюджете любого субъекта Федерации. Обычно денег хватает на проведение пары семинаров и выпуск брошюры «Мой любимый край». Шесть лет назад в Вологодской области пошли чуть дальше: выбрали четыре населённых пункта и отправили специалистов в народ – бороться с пьянством, возрождать народные праздники и промыслы, помогать в бизнесе.
– 300 тысяч рублей можно взять под минимальный процент, закупить на него скот, нанять работников, – говорит жительница посёлка Тимониха Светлана. – Мой муж – участник программы, малый предприниматель: лежит на диване, пьёт портвейн, двое работяг на него корячатся. Сам к коровам даже не подходит. В хозяйстве есть «газель» и две старые легковушки, но ни одна из них не ездит. Нет, когда ему надо на очередную пьянку, он починит и поедет.
С одной стороны, деревенские алкаши – это часто единственная молодёжь в деревне. С другой, от пьянства односельчан бегут многие из тех, кто мог бы стать солью земли. Помощник заместителя губернатора Вологодчины Анатолий Зельев говорит, что областную программу развития малых поселений часто называют антиалкогольной. Но это неправильно. Просто если сначала не победить поголовное пьянство, любые меры бесполезны: семьи будут рушиться, бизнес прогорать, а молодёжь уезжать.
– У нас был большой оптимизм поначалу, – рассказывает Зельев. – Пробовали даже отказаться от кодирования: мол, настоящее избавление от порока происходит на основе коренной смены приоритетов. Какое там! Мы им кредит и возрождённый народный праздник, а они нам – запой на неделю. Но если в деревне образовалось ядро из мужчин, которые могут культурно выпить в праздник и дальше заниматься делом, там ситуация в целом исправляется. Главное – сформировать это ядро. Помню, глава одного из районов с радостью рассказывал, что у него закодировались семеро алкоголиков. Он не строил иллюзий: четверо из них скоро снова начнут пить. Но у троих-то начнётся нормальная жизнь!