Может статься, это лето – последняя возможность побывать в заповеднике. Как и остальные бюджетные учреждения, их хотят перевести на целевое финансирование. Заповедникам по-прежнему будут оплачивать научные программы, но деньги на жизнь им придется изыскивать самим.
Федеральная природа
Если новый закон «О бюджетных учреждениях» примут, заповедникам волей-неволей придется начать зарабатывать. Обанкротиться и закрыться они не смогут, так как, по закону, создаются навсегда. «Земля передается в собственность заповедника, и ее нельзя изъять, даже если там обнаружилось месторождение золота или платины», – рассказывает координатор по биоразнообразию Всемирного фонда дикой природы в России Владимир Кревер.
В итоге в стране действует уже 101 федеральный заповедник, а в сумме они занимают 2% российской территории. Для сохранения природы такая система хороша, но поддерживать хозяйство заповедникам практически не на что. Сдавать землю в аренду они не имеют права. Региональные власти по закону не могут их финансировать, а спонсорская помощь невелика.
«Летописи природы»
Первые два заповедника в России создали в 1917 г. – Астраханский и Баргузинский. Баргузинский открыли для охраны соболя, Астраханский – для сохранения редких птиц в дельте Волги. В этих заповедниках животных исследуют почти сто лет, и удалось накопить уникальный, по мировым меркам, массив данных.
Правда, добраться до этой информации нелегко. данные российских заповедников только начинают оцифровывать и переводить на другие языки. «К сожалению, пока, чтобы посмотреть, что происходит, к примеру, с лосем за последние 50 лет, нужно перечитать огромной толщины тома «летописей природы» из каждого заповедника и долго искать там нужные циферки», – рассказывает Владимир Кревер.
Так что вся надежда дирекций заповедников – на правительство. А оно выделяет на всю природоохранную систему менее 1 млрд. руб. в год – это примерно 30% от необходимого финансирования. Крупнейшим заповедникам от этого пирога достается по 30–40 млн. руб. в год, небольшим – по 3–4 млн. рублей в год.
Случается, бюджетные деньги иссякают задолго до конца финансового сезона. К примеру, к июню в Окском заповеднике в Рязанской области остался только 1 млн. руб. на все хозяйственные расходы – воду, свет. «Пришлось остановить все пилорамы и мастерские, которые нужны, чтобы чинить дома сотрудников и загоны для животных», – сетует директор Окского заповедника Юрий Маркин.
При таком дефиците средств неудивительно, что зарплаты в заповедниках нищенские. Как правило, рядовые работники получают «минималку» в 4,3 тыс. руб., а ученые –10–12 тыс. руб. в месяц со всеми доплатами. Чтобы платить больше, руководству приходится изыскивать дополнительные заработки. К примеру, открывать музей заповедника. Хотя много на нем не заработаешь: с посетителя берут в среднем 5–10 рублей за вход.
По закону, экскурсии в заповедник водить нельзя. Посторонних на его территорию пускают только по пропускам, и они не имеют права даже прикурить сигарету. В 90% заповедников эти правила соблюдается. Даже в Долине гейзеров на Камчатке посетителей принимают только по пропускам. Но в некоторых сладких для туристов местах природоохранители идут на нарушение закона.
Характерный пример – заповедник «Столбы» в Красноярском крае. Там решением ученого совета выделили зону для посетителей и разрешили в ней скалолазание и пикники. Но самое масштабное нарушение закона творится в Тебердинском заповеднике – на его территории находится популярный горнолыжный курорт Домбай.
«В советское время действовал гибкий закон «Об охране окружающей среды», который позволял кататься на лыжах в Домбае. Нынешнее законодательство прямо запрещает спортивный туризм в заповедниках. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: Теберду посещают 500 тыс. горнолыжников в год. При этом де-юре все они находятся в заповеднике нелегально», – недоумевает Владимир Кревер.
Сибирская «Швейцария»
Во всем мире проблема Домбая решилась бы просто: на месте курорта открыли бы национальный парк. Часть земель отдали бы под заповедную зону, а на остальной территории разрешили принимать туристов. Но в СССР нацпарки начали создавать только в 1980-е годы. К тому времени самые важные туристические земли уже были отданы заповедникам, и, по закону, их статус изменить невозможно.
Тем не менее за последние 25 лет в России все же создали 36 федеральных национальных парков по международному образцу. Самым крупным и популярным из них стал Сочинский, в котором работают более 300 сотрудников, а число посетителей достигает 1 млн. человек в год. На второе место по популярности в последнее время выходит нацпарк Куршская коса, который ежегодно посещают 300–400 тыс. туристов.
Биосферное хозяйство
Там, где люди обитают давно, природа меняется необратимо. Если создать в таких местах обычный заповедник, редкие животные попросту вымрут. «Скажем, в Эстонии столетиями выкашивались тростники, поэтому там было множество редких птиц. Когда создали заповедник, тростники выросли и птица исчезла», – говорит Юрий Маркин.
Чтобы исследовать природу в таких местах, создают специальные биосферные заповедники. На их территории охотятся, рубят лес, но так, чтобы не наносить ущерба природе.
в СССР мода на биосферные заповедники пришла из Европы. Но если там их открывают за пределами охраняемых территорий, в СССР биосферные полигоны попросту прирезали к существующим заповедникам. В итоге возник правовой конфликт. С одной стороны, биосферные полигоны создавались для хозяйственной деятельности, с другой – в российских заповедниках охота и рубки леса запрещены.
Этот конфликт не разрешен до сих пор. «Поэтому де-факто ни один из 17 биосферных полигонов в заповедниках страны свои задачи не выполняет. Хозяйственная деятельность в них не ведется», – сетует Владимир Кревер. Единственное отличие от собственно заповедной территории – часто они открыты для посещения людей, там разрешена рыбалка, собирают грибы и ягоды.
До 2008 г. эти нацпарки неплохо зарабатывали, и им вполне хватало денег на биологические исследования. К примеру, Сочинский парк получал 30 млн. руб. в год бюджетного финансирования, а на туристах зарабатывал в 4 раза больше. Вдохновленные этим успехом, чиновники из Минприроды даже подготовили законопроект, разрешающий изъятие части территорий заповедников под нацпарки… но все карты спутала Сочинская олимпиада.
Во-первых, под нее изменили законодательство о нацпарках, из-за чего их природные богатства разом оказались под угрозой. «Если раньше статус территорий в национальных парках определяло Минприроды, то теперь их руководство делает это самостоятельно. Оно может отдать хоть все заповедные земли под туристическую застройку. Эту норму вписали в закон, чтобы проще было возвести в Сочи олимпийские объекты», – рассказывает Владимир Кревер.
Тут же нашлась масса желающих «освоить» заповедные земли. Прежде всего угодьями нацпарков заинтересовались губернаторы. До 2008 г. они могли открывать курорты только в региональных природных парках. Так при активном участии губернатора Красноярского края создали горнолыжный курорт в парке «Ергаки», который местные жители прозвали «Швейцарией». Теперь местные власти покушаются и на федеральные земли.
Кроме них, на природоохранные земли претендует церковь. В Татарстане ей уже отдали в аренду Раифскую пустынь, расположенную на территории Волжско-Камского заповедника. В Новгородской области ей передали один из островов Валдайского национального парка. На нем восстанавливают монастырь и строят гостиницы для паломников.
Во-вторых, после того как началась подготовка к Сочинской олимпиаде, нацпарки резко обеднели. Дело в том, что теперь деньги, заработанные на туристах, нужно перечислять в федеральный бюджет. Доходы от аренды территории – тоже, потому что договоры на нее формально заключает Госкомимущества...
В итоге правительство наступило на горло собственной песне. Закон о превращении популярных заповедников в нацпарки лег под сукно, и они по-прежнему зарабатывают на туристах незаконно. А нацпарки разом оказались на положении заповедников: получают ровно столько финансирования, сколько выделят из федеральной казны. Нетрудно догадаться, чем в таких условиях закончится перевод охраняемых природных территорий на целевое финансирование. Он обернется экологической катастрофой.
Охотники на браконьеров
Главная задача заповедников – защищать природу от человеческого вмешательства. Этим занимается специальная служба охраны. Число ее сотрудников на территории каждого заповедника каждый год утверждается Минприроды и изменению не подлежит.
Правда, наказать браконьера гораздо сложнее, чем поймать его. В основном нарушители отделываются символическими штрафами. За то, что человек зашел без пропуска в заповедник, в зависимости от региона полагается 50–500 рублей. За разжигание огня на охраняемой территории – до 2 тыс. рублей. При этом штраф выписывают только после того, как браконьера доставили в отделение милиции.
Серьезных преступников тоже непросто привлечь к ответственности. К примеру, за убийство краснокнижного животного полагается тюремный срок. Но если нет свидетелей, доказать, кто застрелил зверя, очень трудно. «Поэтому уголовных дел почти нет. На Дальнем Востоке браконьеры уничтожают 50–60 тигров в год, но за 20 лет вынесли всего два обвинительных приговора», – жалуется координатор программы по сохранению биоразнообразия Амурского филиала Всемирного фонда дикой природы Сергей Арамилев.
Впрочем, чтобы убить редкого зверя, не обязательно проникать в заповедник. Большая часть краснокнижных животных в России живут за пределами охраняемых территорий. Тут ни Минприроды, ни работники заповедников ничего поделать не могут. Ловить браконьеров в ничейных угодьях – задача региональных природоохранных служб.
Общероссийского стандарта работы для них не существует. В разных регионах эти службы даже называются по-разному: в Якутии – Министерство охраны природы, в Ленинградской области – Комитет по природным ресурсам и охране окружающей среды.
«В большинстве регионов эти службы финансируются по остаточному принципу. В итоге система охраны животных, существовавшая с советских времен, почти уничтожена. Если еще 7–8 лет назад на Дальнем Востоке охраной животных занимались более 1,5 тыс. человек, то несколько лет назад их оставалось 17. В Красноярском крае, который тянется от Северного Ледовитого океана и почти до южной границы России, вся охрана животного мира лежит на плечах 67 человек», – рассказывает Владимир Кревер.
Политики из Красной Книги
На словах политики готовы на все, чтобы спасти редких животных. Они даже названия краснокнижных видов меняют, чтобы те звучали политкорректнее. К примеру, с этого года японского журавля в Европе и США официально переименовали в красного коронованного, а серого журавля – в евразийского.
Но политкорректность кончается, когда в дело вступают государственные интересы. Последней их жертвой стал один из самых редких видов журавля – стерх. Этих птиц в мире осталось не более 4 тыс., они гнездятся в России, а на лето улетают за 5 тыс. км в Иран и Индию.
По дороге стерхи пролетают через территории 14 стран. Но из-за политических дрязг заключить международный договор об охране этого вида не удается. «Сначала орнитологи хотели организовать международный саммит в США, но американцы не дали визу иранцам. Потом решили собраться в Иране, но иранцы не дали визу американским консультантам. В итоге встречу перенесли в Германию, но иранская делегация на нее все равно не приехала», – рассказывает Юрий Маркин.
Соль в том, что до Штатов стерхи в принципе не долетают, хотя американские зоологи и считаются крупнейшими в мире специалистами по журавлям.
Еще один «зеленый» конфликт между Россией и США разгорается из-за отстрела белого медведя. Дело в том, что еще в 1970-е гг., когда все страны, где живет этот зверь, согласились его охранять, американцы оставили квоту на отстрел белых медведей для коренного населения Аляски. Все бы ничего, но в прошлом году чиновники из ООН решили… что российские чукчи тоже имеют право добывать этих животных.
После этого наша страна согласилась выработать с США единое соглашение на отстрел. «Правда, при этом забыли, что между чукотским и канадским медведем, который живет на Аляске, большая разница. Канадский зверь спокойно чувствует себя на материке, а чукотский привязан ко льдам. На берегу ему некомфортно, и он размножается на островах в Северном Ледовитом океане», – рассказывает Владимир Кревер.
Главный «родильный дом» для чукотских белых медведей – заповедник на острове Врангеля. Еще 10 лет назад там размножалось до 300 пар животных в год, а вся популяция насчитывала 2,5 тыс. особей.
Но в последние годы спрос на шкуру белого медведя резко вырос, а ее цена подскочила в шесть раз: с 3 до 20 тыс. долларов. Теперь во льдах рядом с Чукоткой и без квоты отстреливают до 200 медведей в год, а на острове Врангеля осталось не более 10 берлог, где размножаются эти звери. Если к браконьерам добавятся легальные охотники, чукотский медведь попросту погибнет.
Вольные звери
В заповедниках не только охраняют, но и разводят редких животных. А потом выпускают их в дикую природу. Классический пример «восстановленного» животного – зубр. Но мало кто знает, что это единственный в мире зверь, которого пришлось спасать от вымирания дважды.
В первый раз зубров «воскресили» в 1950-е годы. К тому времени в природе они вымерли, а в зоопарках всего мира оставалось чуть больше 60 животных. Для восстановления вида в СССР создали два питомника – Окский и Приокско-Террасный. Там зубров смешивали с бизонами, потом отбирали самых чистых и выпускали в природу.
В Белоруссии зубров выпускали в Беловежскую Пущу, а в России – на Кавказ. Когда численность этих животных в природе достигла 3 тыс. голов, казалось, что вид спасен. Но в начале 1990-х гг. все усилия пошли прахом.
Программа по разведению зубров попросту оборвалась. «Вырастить одного зубра стоит 1–1,5 тыс. долл., а в те времена в Окском заповеднике зарплату не получали по 6 месяцев. Заборы рухнули, столбы от вольеров валялись на земле. Животные уходили в окрестные совхозы, съедали там урожай, а потом нам выписывали штрафы. Казалось, питомник кончился. Хоть бери ружье и стреляй зверя», – рассказывает директор Окского заповедника Юрий Маркин.
В это же время на воле на зубров начали массово охотиться. На Кавказе, где к 1980-м гг. жили 2 тыс. животных, к началу 2000‑х их осталось 56. В Беловежской Пуще тоже разразилась беда: зубры, которых не застрелили, начали вымирать, потому что заболели баланопоститом.
К счастью, в конце 1990-х экологи разработали новую программу по восстановлению зубров. Кроме российского правительства ее профинансировали Всемирный фонд дикой природы и Всемирный банк. Зверей начали выращивать в тех же заповедниках, что и в советское время, а местом выпуска выбрали нацпарк Орловское полесье. Зубров свозят туда с 2002 г., но только в прошлом году стадо достигло 150 голов.
В прошлом году началось повторное восстановление зубров на Кавказе. В прошлом году 10 зубров привезли в Северную Осетию из заповедника Приокско-Террасный, в июле отвезут еще 10. На Кавказе уже начали строить собственный питомник по разведению зубров.
Впрочем, в кулуарах экологи признаются, что травоядных животных восстанавливать легко – нужно только научить их есть траву и бояться человека. «Гораздо труднее восстанавливать хищников. Их нужно приучать охотиться: сначала на мелкого зверя, потом на крупного вроде кабана», – говорит Сергей Арамилев.
В последние годы на Дальнем Востоке накоплен большой опыт по выпуску хищников в дикую природу. Там работают два центра, в которых готовят к самостоятельной жизни тигров. Экологи даже задумались об искусственном разведении редчайших дальневосточных леопардов. Этих зверей в природе осталось только 30 особей, и по всем законам генетики они не могут самостоятельно размножаться.
Казалось бы, ничто не мешает подселять к диким леопардам потомков животных из зоопарков. Вот только многие экологи против. Дело в том, что все поголовье дальневосточных леопардов, живущих в зоопарках, произошло от 6 животных. И один из двух самцов, так называемый основатель №2, оказался помесью с пумой. Поэтому многие блюстители «расовой чистоты» протестуют против того, чтобы выпускать его потомков в природу. Самое странное, что те же самые экологи-«расисты» считают чистопородными зубров.
Редкая опасность
В Красную книгу России внесены тысячи животных и растений. Но критерии, по которым вид считается редким, нигде не прописаны. Из-за этого часто возникает путаница. С одной стороны, если наложить все ареалы обитания редких видов друг на друга, окажется – что они закрывают практически всю страну. С другой в Красную книгу до сих пор не внесен корейский кедр, который дальневосточные браконьеры почти уничтожили.
Кроме общероссийской существуют региональные Красные книги. В них еще больше путаницы. К примеру, на территории двух районов Приморского края в Красную книгу занесен пятнистый олень. Полвека назад он действительно был редким животным, в России оставалось всего 300 особей этого вида. Но с тех пор количество оленей выросло до 30 тысяч.
В итоге под угрозой оказался весь экологический баланс Дальнего Востока. «Пятнистый олень пришел в Приморье из тропиков и привык к неограниченному количеству корма. Он размножается без удержу. В районах, где этот олень в Красной книге, он уже вытеснил остальных копытных – кабанов, косуль, изюбрей. Он съел все редкие цветы, важные для ботаников. Только браконьеры его сдерживают», – рассказывает Сергей Арамилев.