Жили мы в деревне Каржень Можайского района, когда в деревню пришли немцы, нас всех собрали тогда на улице и приказали согнать коров и другую живность к центру селения, – рассказывает 78-летняя Вера Карпова. – А потом фашисты сами начали ходить по домам и насильно отбирать всё, что хотели.
- Унас в деревне расположился карательный отряд. Было в нем много молодых немцев, которые показывали фотографии своих мам и говорили: «Не хотим воевать, хотим домой». Но судьба распорядилась иначе. Был приказ, против которого они не могли пойти.
Наших солдат, шедших с окружения, немцы ловили и заставляли колоть дрова, работать, а потом велина расстрел. А мы, дети, бежали смотреть. Сейчас, конечно, не пошла бы, а тогда – что мы понимали! Мне было всего десять лет.
У нашего дома стояли косилка и жнейка (жатвенная машина), на которых работал мой пожилой отец. В деревне ничего не было, и из-за этой техники папу считали богатым, всё время били и называли то евреем, то коммунистом. Он не мог даже переночевать дома, моя мать постоянно его прятала: в подполе, в соседских домах...
В лесах соседней деревни были партизаны. Один раз они убили немца, а виновника стали искать у нас. А кто мог это сделать? Молодёжи не было – вся ушла на фронт, в деревне одни старики. Немцы поставили пулемёты и сказали, что будут расстреливать, но ничего не нашли. В 42 году папу взяли на угон скота, так больше он не вернулся. Те, кто возвратился, говорили, что он умер. Я, мать и сестра остались одни. Нас выгнали из большой половины дома, и мы стали жить на кухне.
Нас с сестрой немцы заставляли убираться у них, а мы убегали. Тогда они догоняли нас и били ногами или ремнями. Днём дети не гуляли, не играли, а вечером вообще был комендантский час: если кого увидят, то сразу стреляют. Все постоянно жутко боялись.
А наша мама часто ругалась с немцами, так что её даже два раза выводили на расстрел. Мы с сестрой рыдали, а они покидают её снегом и говорят: «Матка, иди домой». А когда стали отступать, начали жечь деревни. Мама спрятала нас в землянке, в которой было очень холодно, а сама осталась возле дома. Его облили и подожгли. Когда немцы пошли к следующему, мать попыталась погасить огонь. Они увидели и вернулись!
Мама стала молить, чтобы оставили дом. А один немец сказал, что не могут оставить, так как на дороге стоит офицер, который убьёт их, если не подожгут. Они бросили гранату в окно. И жить нам стало негде...
Немного пожили в землянке, однако там холодно было очень, и мы попросились к тем, у кого дом уцелел. Слава Богу, нас пустили. А когда немцы ушли, мы уехали в другую деревню, к маминой тётке. Но жить там тоже было тяжело. Голодно очень.
Мы траву ели... Но выжили!
Главное, выжили!
Горькая тайна
Осеняешь улыбкой весеннею,
Одаряешь доверьем меня...
Только знаю:
Другое видение
Ты скрываешь
до смертного дня:
Подмосковной деревни
окраину,
Где сгорела ветла и трава,
Где в дому, подожженном,
Разграбленном,
Побелела твоя голова.
Где меж выстрелов,
Крови и выкриков
Ты металась за дымной
стеной...
Чтобы выстрадать это
И выплакать,
Слишком мало и жизни
одной.
Б. ДУБРОВИН