Герой России Александр Фадин о своих фронтовых годах вспоминает всегда охотно: ему есть что рассказать и есть чем гордиться. Первый танк, вошедший в занятый врагом Киев, был его. Единственный за всю Вторую мировую выстрел из танковой пушки, уничтоживший самолет, был тоже его. В квартире этот человек сделал свой домашний музей: старательно развесил по стенам фотографии, разложил альбомы с газетными вырезками и разместил многочисленные награды. Чтобы память всегда была перед глазами.
-Александр Михайлович, когда началась война, Вам было всего шестнадцать. Что подстегнуло записаться добровольцем?
– Патриотизм тогда был не пустым звуком. В военкомат родного Нижнего Новгорода пошел на следующий день войны, в понедельник утром. Центральную площадь заполонили тысячи людей, мужчин и женщин разных возрастов – все это добровольцы. Правда, меня тогда не взяли: старший лейтенант в военкомате разоблачил. Иди, говорит, учись, на тебявой ны еще хватит.
– Но на этом Вы не остановились?
– Через месяц ко мне пришел друг. Мы с ним вместе учились в Горьковском речном техникуме, только он был на два курса старше. Предложил поступать в Харьковское военно-истребительное училище, а оттуда в действующую армию. И я решил рискнуть еще раз. В военкомате сказал, что мне восемнадцать, и стал проходить медосмотр. Последней, кто меня осматривал, была красавица доктор, совсем молодая женщина. Я сразу влюбился. Она мне: «Раздевайтесь!» А я смотрю на нее остолбеневшим взглядом и не понимаю. Разделся до трусов, она опять повторяет. Пришлось покориться. Никогда так неудобно себя не чувствовал. А тут входит старший лейтенант, тот самый, что меня тогда выпроводил. Представляете, узнал со спины! Я к нему развернулся всем своим «фасадом», думаю: опять провал... Военком услышал, что у меня непризывной возраст, и говорит: «Пусть это будет твоя последняя в жизни ложь. На войне, где ложь, там кровь и потери». И меня взяли. Но не судьба мне была служить в авиации. Когда мы приехали в Харьков, училище уже эвакуировали в Караганду. Пришлось возвращаться обратно.
Так я попал в танковое. Нас выпустили в апреле 43-го, как раз к Курской битве.
– Ваш первый бой, он «трудный самый»?
– Сражение под Прохоровкой было очень напряженным. 1200 танков сошлось на одном поле! Нашу 22 гвардейскую танковую бригаду вывели из фронтового резерва 6 июля. 12-го мы ударили по немцам. Представьте, как тысячи людей дерутся врукопашную, – здесь лоб в лоб столкнулись железные машины. Мне, молодому лейтенанту, не могло и привидеться, что можно попасть в такую бестолковую и в то же время организованную мясорубку. Думал, только бы не затереться и не наскочить на один из соседних танков, которые шли лавиной. Поэтому практически перед каждым выстрелом выглядывал из люка командирской башни. Правда, когда первые два раза дал по целям, появился такой азарт! Страха не было, и к тому же я был не один. Нет, это был для меня не самый трудный бой.
– Там Вы выступали в числе многих, в Киев же ворвались одним из первых...
– Да, это было в ноябре 43-го. Как сейчас помню слова командира бригады: «Танкисты, перед вами священный город Киев. Нам поставлена за-дача: войти в город и овладеть его центром». Каждый мечтал, что он будет первым. В лесном бою мне удалось уничтожить два танка, идущих в колонне навстречу нам. Вскоре мы вышли на шоссе Киев – Житомир, и я увидел щит с немецкой надписью «Киев». Так сердце защемило! По иронии судьбы, чтобы попасть в город, нам пришлось преодолевать ров, вырытый его защитниками от немцев в 1941 году. Это оказалось не так-то просто: нужен был огромный разгон. Мы выжали из двигателя максимум, резко опустились в ров, а вылезти на противоположную сторону не могли. Тогда я решился на отчаянный шаг – преодолевать задним ходом. Так, на одну из улиц украинской столицы мы попали первыми.
– Но первый опять не один. Наверное, поэтому самым напряженным и ответственным Вы считаете бой за деревню Дашуковку во время знаменитой Корсунь-Шевченковской операции, когда с одним танком сражались против врага?
– Именно так. Окруженные немцы выбили наш заслон и захватили Дашуковку на Правобережной Украине. За ней в 600 метрах была дорога, выводившая их из окружения. Я получил задание закрыть брешь и держать их до подхода основных сил. Слова начальника политотдела полковника Молоканова «Надо, Саша! Ты сможешь!» стояли у меня в ушах. Он в первый раз назвал меня по имени! Деревня была окружена оврагами и подняться на противоположную сторону у нас никак не получалось: танк скатывался вниз. Я вспомнил опыт под Киевом. Развернули танк задом и всем его экипажем, втроем, начали толкать вверх, уцепившись за выступ лобового листа брони. Если б 28-тонная машина скатилась вниз, от нас бы ничего не осталось... Но, к счастью, преодолели. Я занял позицию за хаткой, одиноко стоявшей на северной окраине деревни. Объезжая ее стороны, я мог расстреливать противника, пытающегося выйти из окружения и подходящего ему на помощь. С 11 вечера до 11 утра я уничтожил одним своим танком три немецких, рекогносцировочную группу во главе с генералом, колонну автомашин с бронетранспортером, больше десятка пулеметных точек и два минометных расчета. Именно в этом бою мне удалось сбить самолет «Капрони». Он летел метрах в 800 от меня. Я все рассчитал, поднял пушку на 12 градусов и закричал: «Мужики, сейчас я его сшибу!» Такая уверенность была! И экипаж заголосил: «Цель, цель сбита!» Как выяснилось после, это был единственный случай за всю войну.
– В этом страшном бою, с одним танком против скопища немцев, Вы боялись?
– Да что Вы, какой там страх?! В такие «горячие» моменты разве есть время бояться? Я вот что скажу: если бы мы боялись смерти, не было бы всех наших героев и не было бы Победы.
Курская дуга
Две танковых армады
сошлись гремящим адом,
И эхо битвы свято
промчится сквозь века...
Все было ранней ранью,
врага в бою тараня,
Согнула в рог бараний
Курская дуга.
ПРИПЕВ:
И снова весною
Над мирной землею
Со светлой тоскою
Звенят соловьи
Над Курской дугою,
Над Курской дугою
Над Курской дугою
Поют о любви.
Здесь радуги свершений
во имя поколений
Дыханьем обновленья
зовут издалека,
Живет, не унывает
и силы набирает
Любимая, родная Курская
дуга.
ПРИПЕВ.
Родным отцам и дедам
досталось все изведать,
Их подвиг беззаветный
запомним на века.
Мы не жалеем силы, чтобы
со всей Россией
Жила, цвела счастливой
Курская дуга.
Б. ДУБРОВИН