Гвардии капитан Дмитрий Каприн, в годы войны командир эскадрильи 74-го гвардейского штурмового авиационного полка 1-й гвардейской штурмовой авиационной дивизии 1-й воздушной армии 3-го Белорусского фронта, не любит вспоминать о тех кровопролитных событиях. Мы начали наш разговор с детских воспоминаний Дмитрия Васильевича, и как-то незаметно он разговорился и сам начал рассказывать о годах лихолетья.
- Я родился в октябре 1921 года в селе Кадом, ныне посёлок Рязанской области, в семье рабочего-сплавщика. С 1926 года жил в Москве. После семилетки поступил в энергетический техникум. Учась там, параллельно занимался в аэроклубе. Затем вообще оставил техникум и пошел учиться в летную школу.
Уже шла война, и мы рассчитывали, что за лето налетаем соответствующую программу, и нас распределят летчиками связи по воинским частям. Но этого не произошло, и мы жили до зимы в палатках. Принято было решение направить нас в военную авиационную школу пилотов в Ворошиловграде, ныне Луганск. В этой школе было 5 эскадрилей, к которым присоединили и нашу школу шестой эскадрильей. Тогда, в 41 году, мы считали, что фашистов сумеем шапками закидать. Думали, что немцам конец придет быстро, мы их не сегодня, так завтра победим. Но война затянулась. В ноябре 41-го нашу школу пришлось эвакуировать в Казахстан в город Уральск.
Шли мы пешком и к 7 ноября добрались до Сталинграда. Там мы переночевали, и следующим днем нас посадили на пароход до Саратова. А из Саратова до Уральска мы добирались поездом. В этом маленьком в то время городишке скопилось много училищ: ленинградское, одесское училища связи плюс наша большая школа летчиков.
– А как развивалась Ваша судьба после учебы в Ворошиловградской летной школе?
– В 42-м нас выпустили. Выпуск был небольшой, около 10 человек. Некоторые сразу пошли на фронт, а меня и еще несколько человек отправили в 10-й запасной полк под Каменку в Пензенскую область. Там нас еще некоторое время готовили к боевым действиям. Затем собрали 6 экипажей и отправили на фронт, я полетел на Сталинградский.
Сначала мы прилетели в Ленинск, где нас встретил капитан Пстыга. Он видел, что все ребята возбуждены, так как первый раз без инструкторов и специального маршрута сами прилетели. Видя наши эмоции, капитан велел нам переночевать в этом городе. Ночью была сильная бомбежка. Мы думали, что не осталось ни аэродрома, ни самолетов.
К счастью, самолеты были целы, только немного пощипало взлетную полосу. На следующее утро мы прилетели на Сталинградский фронт, где нас представили руководству. Я попал в смешанную 226-ю авиационную дивизию под командованием полковника Горлащенко. В тот день я постарел лет на десять, когда узнал, что на штурм объекта наша дивизия может выделить только 4 экипажа! Наши бомбардировщики не были пригодны для войны, часто горели. В начале войны советская авиация была очень слабой. Советские истребители не могли противостоять немецким самолетам.
Дивизии были в ужасно слабом состоянии, а перед нами стоял враг, который имел десятикратные преимущества в технике и личном составе. Причем у немцев был боевой опыт, который они получили не на каких-нибудь полигонах или в кабинетах: они к тому времени завоевали пол-Европы. Мы никогда не видели, чтобы фашисты, как наши, где-то в грязи, в болоте, тащили оружие на своих плечах. Они всегда передвигались на колесах.
Немцы могли нанести удар танками на одном участке фронта, а через несколько часов с ходу могли ударить в другом конце фронта. Их войска были мобильны, и перед Советской армией стоял хорошо подготовленный фашистский кулак.
– Помните ли Вы свой первый боевой полет, каким он был?
– Первый боевой полет был под Сталинградом. Вылеты на этом фронте были сложны тем, что наши войска и войска противника были очень друг к другу близки. Своих можно было задеть с легкостью. Был случай, когда мы хорошо слетали – никого не потеряли. Но органы нашу группу задержали и предъявили нам претензии, мол, мы стреляли по своим войскам. Нас стали каждого допрашивать, мы написали рапорта. Нам несколько дней не позволяли летать. Только потом определили, что ударила по своим войскам такая же группа, как наша, но их бомбы были с листовками. По этим листовкам и определили, что это не мы.
– Я знаю, что Вы были в плену, как попали в руки немцев?
– В разгар ожесточённых боев в Восточной Пруссии перед авиацией была поставлена ответственная задача: эшелонированным бомбоштурмовым ударом уничтожить крупную немецкую группировку в районе Загерна. Первую группу штурмовиков командир дивизии приказал вести мне. Фашисты встретили наши «илы» бешеным огнём зенитной артиллерии. Небо в районе атаки было усеяно сплошными разрывами снарядов. Мы, прорвав завесу огня, перестроились в круг и начали бомбёжку. Израсходовав весь боекомплект, наша группа стала отходить в сторону от цели. И именно в этот момент мою машину бросило в сторону, почти одновременно вторым попаданием разломило её надвое. Я был ранен в плечо, но сумел за 100 метров до земли раскрыть парашют. Приземлился неудачно. От боли в ногах не было сил подняться. Сильно ныло плечо. Послышались голоса, и на опушке показалось человек 10 немецких автоматчиков. Я бросился в ближайшую воронку, выхватил пистолет и залёг. Я успел выстрелить в приближающегося офицера, а потом что-то тяжёлое ударило мне по голове. Когда вернулось сознание, я понял, что попал в плен.
Я попал в очень маленький лагерь. Заключенные работали на молочных фабриках. Когда заставляли работать, а мы отказывались, сами немцы говорили, что из-за нас и их могут наказать. Помню, как нас везли в трюме на корабле по морю, если у кого-то из нас были советские деньги, мы их меняли на хлеб у немцев. Потом я сбежал из лагеря. Это было не так сложно: в 45-м немцы были уже не те. Они знали, что не сегодня, так завтра Советский Союз победит, и постоянно спрашивали нас, что с ними будет. Мы их успокаивали, говорили, что они будут жить и работать, никто их не тронет, если сами сдадутся.
При первой же бомбёжке я воспользовался начавшейся паникой и с группой военнопленных, разоружив охрану, бежал. И уже через несколько дней мы с моими боевыми товарищами поздравляли друг друга с Победой и с присвоением звания Героя Советского Союза.
Атланты
Когда гора ссутулилась устало
Под проливною тяжестью дождя,
Казалось, мы поддерживали скалы,
Гуськом по горным тропам проходя.
Так сумрачно в нависнувшем ущелье,
Где луч скользнул по камню и зачах...
И мы несем не мокрые шинели,
А каменные глыбы на плечах.
Б. ДУБРОВИН