Каждый день и каждая минута отдаляют нас от событий той страшной войны. Но для Героя Советского Союза Бориса Кравцова они не стали далекими. «Все это было как будто вчера», – говорит он, горько улыбаясь, и начинает рассказывать.
- Борис Васильевич, Вы попали на фронт весной 1942 года, в период отступлений Советской армии. Это сбило настрой?
– К сожалению, да. После Одесского артиллерийского училища, меня направили на Юго-Западный фронт, командиром взвода топографической разведки артдивизиона. Настроение в войсках было довольно грустное. Нас готовили под лозунгом: «Если война, мы сегодня к походу готовы», учили «бить врага на его территории». А тут оборонительные бои и сплошные неудачи. Мы пытались атаковать, но безуспешно. В конце мая 42-го немцы нанесли мощнейший контрудар и оттеснили нас на восточный берег Северского Донца. Там было первое мое боевое крещение. «Мессершмиты» расстреливали отступающих с высоты всего 10–20 метров над землей. Горела техника, стонали раненые. Случалось, наши колонны опережали танки с тевтонскими крестами на броне. Они шли, куда и мы, к Сталинграду. Но немцы не обращали на нас никакого внимания. Наверное, думали, что мы и так никуда не денемся...
– В те тяжелые моменты, что помогало Вам не сломаться, идти в бой, когда казалось, что все потеряно?
– Товарищеская поддержка. Помню, когда отступали (а надо было идти быстрым ходом), один натер ноги так, что у него случилась истерика: он со слезами бросался на землю и кричал, что никуда больше не пойдет. Товарищи осмотрели раны, нашли ему другую обувь, в общем, помогли, чем смогли. Мы вместе переживали смерть своих однополчан. Как сейчас, передо мной тот ноябрьский вечер, когда наш военфельдшер, всегда улыбчивый и спокойный Владимир Куценко мечтал о рыбалке в род ном Днепропетровске. Через несколько дней шестерка «юнкерсов» атаковала наши огневые позиции, и он был убит из пулемета пикирующего самолета. Пули изрешетили ему спину.
Вот так, не довелось Владимиру больше порыбачить на Днепре... В конце 42-го период отступлений закончился. Особенно тяжелыми были бои на Украине. В сентябре 1943 года наши части освободили Павлоград и двинулись к Запорожью. В двухнедельных боях Запорожский плацдарм врага, наконец, удалось ликвидировать. Для нас, артиллерийских разведчиков, эти дни были ужасно напряженными. Немцы засели на Хортице. А мы, пристроившись на чердаке шестиэтажного запорожского дома, до рези в глазах всматривались в холмистую территорию острова: наносили на карту ориентиры, огневые точки противника. В один из вечеров в частном доме собрались свободные от дежурства разведчики.
Играли в карты, танцевали под патефон с красивыми запорожскими девушками. Тогда и вызвали меня к командиру дивизиона с приказом форсировать Днепр и высадиться на Хортице. Это было как холодный душ!
– И танцы прекратились надолго...
– Боялся, что навсегда. Я должен был идти вместе со штурмовым батальоном и группой разведчиков, корректировать огонь артиллерии. Каждый из нас понимал: выжить один шанс из ста! Артиллеристы и минометчики плыли на третьем понтоне. На небе ни звезд, ни луны – полная темнота! Немцы стреляли наугад. Когда сели на мель, относительно молчаливый до этого берег превратился в ад. Мы разместили наблюдательный пункт в заброшенном блиндаже на нейтральной полосе. Всю ночь корректировали огонь левобережных батарей. За это время восемь атак отбили! Потом немцы, видимо, засекли нашу рацию – обрушили на блиндаж минометный шквал. Слышу: «Рус, сдавайс! Рус капут!» И замечаю ползущих к блиндажу фашистов. Решение возникло мгновенно. Я прокричал радисту: «Вызываю огонь на себя! Цель – наш НП!» Команда немедленно была передана в дивизион. В проходе в блиндаж взорвалась граната. Меня ранило в левую руку. Одновременно разорвались несколько снаря дов, два в нескольких метрах от меня, третий попал в край блиндажных бревен, рухнула крыша. Это стреляли наши. Немцев смыло как дождем. Несмотря на ранение, я смог сражаться. Никогда еще день не казался таким долгим! У кого еще остались патроны, стреляли по немцам из автоматов, у кого не было, били штыками и лопатами. Но плацдарм отстояли.
– Вы закончили воевать 31 декабря 1943 года, получив тяжелое ранение. Скорее всего, с тех пор в Новый год в памяти первым делом всплывает именно этот день?
– Конечно, я об этом дне никогда не забываю. Накануне мы получили подарки с тыла, в честь праздника. Это были теплые вещи, все, практически применимое и необходимое нам в тех условиях. Наша дивизия заняла хутор Владимирский. Я тогда лег в хате спать и размышляю: «До Победы вряд ли доживу, убьют. Лучше б ранило! А куда? Лучше б в ногу». И что Вы думаете?! Ранило в бедро на следующий день! Я наблюдал в бинокль за немецкими позициями. Хотел определить, из какой точки стреляют по селу. И в пяти метрах от меня разорвался снаряд. Всю стену хаты изрешетило осколками, в меня отрикошетил один от нее, перебил кость бедра и в ней остался. До сих пор не понимаю, как меня не убило тогда?
– Борис Васильевич, чему научила Вас война?
– Моей однокласснице, замечательной поэтессе Юлии Друниной, принадлежат памятные мне строки:
Для меня не беда – беда,
Потому что за мной война,
Потому что за мной встает
Тех мальчишек убитых
взвод...
Знаете, после всего пережиого жизненные неприятности и семейные неурядицы кажутся такой ерундой.
Год за годом
Год за годом... Который
уж год
Я ночами не сплю, как назло...
И не помню, чтоб ночь
напролет
Хоть бы раз мне поспать
повезло.
ПРИПЕВ:
А забудусь, и – странные
сны,
И какой-то несброшенныи
груз…
Я еще не вернулся с войны
И, наверно, с нее не вернусь.
Год за годом растут сыновья,
Слышу внуков родных голоса.
Не сдается невзгодам семья,
Испытаниям смотрит
в глаза.
ПРИПЕВ:
А забудусь, и – странные сны,
И какой-то несброшенный
груз…
Я еще не вернулся с войны
И, наверно, уже не вернусь.
Но, согретый семьи
теплотой,
Верю сердцем в грядущие дни,
Верю сердцем я в мир
молодой,
Верю внукам – все смогут
они.
ПРИПЕВ:
А забудусь, и – странные сны,
И какой-то несброшенный
груз…
Я еще не вернулся с войны
И, наверно, с войны
не вернусь.
Б. ДУБРОВИН