Сколько продлится кризис? Как его «лечить»? Можно ли уменьшить зависимость российской экономики от заграницы? Относится ли Россия, вообще говоря, к категории развитых стран? На эти вопросы отвечает профессор Александр АУЗАН, возглавляющий с 2013 года экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.
Критерии развитости
– Александр Александрович, перво-наперво хотелось бы расставить точки над «i». Российские школьные учебники ещё с 90-х годов относят Россию к категории развитых стран, а не к категории развивающихся. МВФ Россию в список развитых стран не включает. ООН не включает её ни туда ни сюда. Так развитая мы страна или нет? И есть ли нам дело до чужих оценок?
– Если от чужих оценок зависит наше взаимодействие с другими странами (например, кредитование и инвестиции в нашу экономику), то нам, безусловно, есть до этого дело. Согласитесь, есть разница – относятся ли к вам как к взрослому или как к незрелому подростку.
Сложность оценки России заключается в том, что она правопреемница СССР. Никто бы не назвал СССР в последнее десятилетие его существования развивающейся страной, потому что он был одной из двух держав, определявших картину мира. Мы уступали Америке по производительности труда, по накопленному экономическому потенциалу, но военно-технические паритеты мы продолжали держать (СССР навсегда останется страной, которая первой вышла в космос). Естественно, Россия как правопреемница СССР взяла на себя груз, статус и ответственность развитого государства.
Вместе с тем мы оказались переходной страной в смысле построения рыночных институтов. Все оценивают, удалось ли нам перейти от авторитаризма к демократии, но недооценён другой переход – от дефицитной экономики к обществу потребления. Этот переход, безусловно, удался: широкий выбор товаров и услуг, сложившийся в России за 25 лет, потрясает. От очередей мы пришли к тому, что обилие предложений со всех сторон раздражает нас. В то же время, конечно, у нас не очень успешная рыночная экономика, поскольку она перекошена в сторону газонефтяного сектора и не использует свой высокий человеческий потенциал.
– То есть мы застряли где-то между развитыми странами и развивающимися?
– Я не уверен, что такая терминология вообще уместна. Британско-русский профессор Теодор Шанин заметил: развивающимися странами в действительности называют те страны, которые не развиваются. В этом отношении нас можно отнести к категории развивающихся, потому что с развитием у нас дело обстоит плохо.
– Часто говорят о «российской отсталости». Уместно ли так изъясняться?
– Это резко, но это правда. Мы производим сырьё, из которого другие делают готовый продукт. То же самое относится и к интеллектуальному продукту. У нас очень креативные люди, но довести идею до промышленного воплощения в своей стране мы обычно не можем. Идея в сыром виде попадает в мировой оборот. Одной стране она приносит прибыль в форме патента, другие страны зарабатывают на том, что воплощают её в жизнь. А России остаётся довольствоваться славой государства, в котором рождаются умники. Россия – отсталая страна в очень простом смысле: мы отстаём не столько от кого-то другого, сколько от собственных возможностей.
А объективные показатели таковы. По паритету покупательной способности мы имеем 3% мирового оборота. ЕС – около 20%. США вместе с Канадой – более 20%. Да, мы отстаём.
– Грамотного человека коробят речевые ошибки, авиатора коробит положение дел в российском авиапроме, медика – положение дел в медицине. Правильно ли сказать, что экономически образованному россиянину крайне трудно каждый день созерцать экономическую политику правительства?
– Нет, я бы так не сказал. Я не знаю на планете таких правительств, которые бы работали безошибочно и бесспорно. Если строго говорить о науке, то мы всегда находимся в некотором заблуждении. Учёные-экономисты далеко не всё понимают в экономике и имеют разные взгляды. В правительстве и ЦБ сидят выпускники нашего же факультета, в сторону которых я не могу бросить камень. Они учились примерно так же и тому же, как те, кто их критикует. Ошибки у правительства, конечно же, есть. Иногда это ошибки вынужденные, иногда ошибки по незнанию, а иногда ошибки намеренные, кем-то пролоббированные.
Кризисная тактика
– Можно ли говорить о лоббировании кризисных решений правительства и ЦБ?
– Пока я не вижу здесь лоббирования. Я вижу здесь следование тем взглядам, которым правительство следовало ранее. Переход к плавающему курсу рубля давно заложен в программах: он должен был состояться 1 января 2015 года. Это было известно, и данный вопрос не вызывал столь ожесточённых споров. Полагаю, в результате кризиса переход стал необходим. Ради поддержания курса рубля государство сжигало по 10 миллиардов долларов золотовалютного запаса в неделю – резервов хватило бы только на 10 месяцев.
Я согласен с Сергеем Дубининым (бывший глава Центробанка, возглавляющий теперь кафедру финансов на нашем факультете). Он сравнил прежнюю систему с банкоматом. Когда курс доллара поднимался до границы валютного коридора, ЦБ начинал продавать доллары, чтобы сбить курс. Таким образом, спекулянты знали, что, доведя курс до этого предела, они точно получат доллары. Отход от этой системы превратил банкомат в игровой автомат. Дёргая ручку автомата, спекулянт может не получить деньги. Он может проиграть, нагнетая курс. В этом смысле управляемость валютного рынка должна вырасти.
Критики считают эти меры недостаточными и предлагают ввести валютные ограничения, то есть ограничения на покупку валюты. Нарушить коммуникацию между российским рынком и мировым – для того чтобы прекратился отток капитала из России.
– А ваша личная позиция какова?
– Мне как институциональному экономисту важно сказать следующее: в этом мире не бывает решений очень хороших и очень плохих. Все решения имеют свои плюсы и минусы, причём для разных участников рынка они оборачиваются по-разному – кому-то минусом, кому-то плюсом. Моя работа – показать, куда ведёт тот или иной путь.
Хорошо было бы не вводить валютные ограничения. Введение ограничений напоминает принцип «всех впускать, никого не выпускать». Если никого не выпускать, то впускать никого не придётся – в нашу экономику не поступят зарубежные инвестиции. Да и многие российские инвестиции тоже не поступят, потому что нередко российские финансы находятся в офшорных зонах и в этом смысле тоже являются зарубежными. Причём после отмены ограничений восстанавливать доверие инвесторов придётся очень долго – где гарантия, что мы снова не ошарашим их подобными мерами? А между тем 2014 год показал: у нас в стране очень мало денег, тем более для осуществления проектов развития. Когда нас отрезают от мирового рынка финансов, у нас с трудом хватает средств на поддержание существующего уровня.
С другой стороны, я вижу, что шансов избежать валютных ограничений у России довольно мало. Причина простая – война. Если война на Донбассе не утихнет, то мы не дождёмся прекращения экономической войны между Россией и Западом. В этом случае либеральный курс правительства вряд ли имеет перспективы. Он рассчитан на приход инвестора, а страна, вовлечённая в мировую экономическую войну, по определению не может быть привлекательна для инвестиций.
– Валютные ограничения означают запрет покупки валюты для граждан?
– Нет. Давайте не будем сами себя пугать. До этого вряд ли дойдёт. Скорее ограничения коснутся только крупного бизнеса. Здесь нужна оговорка: я никогда не говорю, что в России что-то невозможно. Никто не мог предположить, что возможны одновременно дефолт и девальвация, однако в России в августе 1998 года это произошло. С тех пор я не зарекаюсь. Но реальных оснований для того, чтобы гражданам запретили покупать валюту, я не вижу.
– Вы согласны с тем, что повышение ставки рефинансирования ЦБ – это удар по российской промышленности?
– Конечно. Думаю, с этим согласны и в руководстве ЦБ. Важно понимать, какую задачу решал ЦБ, повышая ставку. Наша экономика, напомню, во многом основана на импорте. Низкие курсы, высокие курсы, низкие ставки, высокие ставки – всё это можно пережить. Нельзя пережить непрерывно и резко меняющийся курс. Скачки рынка были такими, что могли разнести в клочья всю торговлю России с заграницей, похоронить все контракты. В 1998 году торговля встала. При колебаниях на десятки процентов в день она прекращается, потому что становится непонятно, по каким ценам продавцам продавать, населению – покупать, и как жить в этих условиях.
Надо признать: сочетание высокой ставки ЦБ с интервенциями дало какие-то результаты. Сейчас рынок выглядит не так плохо для нас, как он выглядел 16 декабря. Он стал стабильнее. Повышение ставки ЦБ затруднило валютные спекуляции, поскольку теперь деньги в России, кроме как в ЦБ, взять негде (Запад кредиты не даёт, а в российских банках длинных денег почти нет – население не делает долгосрочные вклады). Но, конечно же, это ударило по промышленности…
- Что нас ждёт?
– Впереди кризис. Скорее всего, года на два. Для россиянина это не ново, причём я имею в виду даже не привычку к экономическим кризисам. Россияне в принципе привыкли переживать сезонность – осень, зиму. В декабре хочется мая, но ничего не поделаешь. Прохождение кризиса, на мой взгляд, главным образом будет зависеть от войны на Донбассе и санкций. (Ужас в том, что снять санкции очень трудно, даже если все придут к полному взаимопониманию. На место некоторых европейских поставщиков продовольствия пришли отечественные – как же правительство может вернуть европейских поставщиков, если тем самым оно разорит российских? На Западе ситуация схожая, поскольку там бизнес из-за санкций тоже перестроился.)
По моим наблюдениям, все российские кризисы заканчивались раньше, чем прогнозировали экономисты. На мой взгляд, это происходит из-за нетерпения российского человека. Он устаёт от зимы и уже при первой возможности начинает выходить на улицу без шапки. И если на климат таким нетерпением повлиять нельзя, то на экономику – можно. Когда люди начинают жить нормальной жизнью и активно тратить деньги, кризис уходит.
Правительство, скорее всего, начнёт лечить кризис инвестициями в большие проекты: в инфраструктуру, в дороги, в оптоволокно. И это хорошо. (Да, много денег разворуют, но это не отменяет необходимости что-то производить.) Кроме того, как постоянно говорит известный макроэкономист Андрей Клепач, возглавляющий кафедру макроэкономической политики и стратегического управления нашего факультета, надо развивать школу прогнозирования. Это позволит вспомнить некоторые умения, которыми мы обладали в советское время. Рынок не запрещает быть умным и дальновидным. Почему в начале 90-х решили, что рынок запрещает думать о будущем, – мне непонятно. Стратегическое управление будет восстанавливаться, но в то же время экономика будет мало похожа на советскую, поскольку основными адресатами управления станут конкурирующие на мировом рынке государственные компании.
Сами с усами?
– Хотелось бы поговорить о том, возможно ли снизить зависимость России от внешнего мира. Например, нынешнюю цену на нефть многие считают политически мотивированной…
– Я с этим не согласен. Падение цен на нефть в 2014 году легко объясняется рыночными факторами. Рецессия в еврозоне: Германия и Франция в нуле или даже в слабом минусе. Замедление огромной китайской экономики (а она, в отличие от западной, энергоёмкая, потребляет очень много ресурсов). Таким образом, спрос на нефть упал. А предложение тем временем выросло. Крупнейший поставщик нефти – Саудовская Аравия – начал, на мой взгляд, конкурентную войну: пытается остановить или хотя бы затормозить развитие инновационных американских технологий в области энергетики.
Давайте учтём печальный для нас факт. Роль России в мировой экономике – маленькая. Не надо уподобляться человеку с манией преследования, который убеждён, что весь мир крутится вокруг него и пытается ему причинить что-то нехорошее. Мы значимы по своей истории, по территории, по вооружению, по традиционным культурным связям и культурному влиянию. Но никак не по экономике. В этом смысле валить нас, я бы сказал, даже неинтересно. Для американцев куда большую угрозу представляет Китай, а для саудитов – американская инновационная экономика. Так что саудиты сейчас, как это ни парадоксально, защищают наши интересы.
– И всё же считается, что 80‑е годы американцы специально обвалили цену на нефть, сговорившись с арабами, и тем самым ударили по СССР. Для того чтобы обезопаситься от подобной угрозы, необходима диверсификация экономики, так?
– Необходимо совсем другое позиционирование страны. Правительство ставит вопрос обезличенно: давайте к добыче ресурсов добавим ещё чего-нибудь – побольше машиностроения, металлургии, лёгкой промышленности, ещё чего-то. Но «чего-нибудь» – это не основание для мирового позиционирования. Надо посмотреть, что у нас хорошо, что нам удаётся. Помимо природных ресурсов, у России есть ещё одно сильное преимущество глобального масштаба – это мозги. Страна умеет производить креативных людей. Соответственно, надо выстраивать экономику, основанную на креативности. На уникальных, малосерийных продуктах, креативных индустриях, опытных производствах. Россия так и не смогла создать конкурентный автопром, но преуспела в авиакосмической промышленности.
У нас принята в корне неправильная установка: мол, давайте мы станем другими, уподобимся кому-то. Я говорю: нет, давайте оставаться самими собой – в самих себе найдём возможность уйти от сырьевой экономики. Полагаю, в кризис такое позиционирование, увы, не наступит. В апреле прошлого года я убеждал председателя правительства в том, что нельзя снижать инвестиции в человеческий капитал, то есть в образование и здравоохранение. Премьер согласился. Но я вижу, что бюджет этого уже не выдерживает.
– Другая зависимость от Запада – кредитование.
– Полагаю, для больших проектов западные кредиты всё-таки важны, поэтому нам хорошо было бы хоть в какой-то степени нормализовать отношения с западным миром (к тому же трудно обойтись без западных технологий). Но давайте подумаем, что можно сделать внутри страны. Деньги нужно занимать у населения, это ясно. Каким образом?
Есть три источника народных денег для производства. Первый – это деньги, надолго вложенные населением в банки. Таких вкладов, повторяю, в стране крайне мало, потому что трудно вспомнить случай, когда бы людей не «кинули».
Второй источник – накопительная пенсионная система. Многие члены экономического совета при президенте, в том числе и я, были против её сворачивания. Тем не менее это происходит. Абсолютно неправильное решение.
Третий источник – страховые деньги. Здесь мы сталкиваемся с проблемой нашего отношения к жизни. Русская культура не подразумевает утилитарного обсуждения смерти. В семьях говорить о таком не принято. Соответственно, страхование жизни прогрессирует у нас плохо.
– Сейчас в ходу призывы «отвязать рубль от доллара». Что скажете по этому поводу?
– Я не очень понимаю такую постановку вопроса. Финансовая сфера «зеркалит» то, что происходит в реальном секторе экономики. Да, финансовый сектор довольно автономен и порой неадекватно «распухает», но всё же в основе своей это отражение реальности, пусть и кривое. Россия завязана на потребителей сырья, которые платят ей в долларах и евро. Только если российская экономика когда-нибудь станет такой развитой и стабильной, как экономика ЕС или США, тогда к рублю в мире будет доверие, на него будет спрос и Россия сможет торговать за рубли.
Положение денежной единицы определяется не тем, что кто-то себя считает великим и потому объявляет свою валюту главной. Ошибочно думать, будто американская ФРС может напечатать сколько угодно долларов. Для неё существует понятное ограничение – спрос на доллар. Люди готовы хранить свои сбережения в американской валюте, потому что доверяют американской экономике и ФРС как её регулятору. Но есть проблема, которая выявилась в 2008 году, – она и явилась одной из причин мирового кризиса. ФРС регулирует доллар, исходя из национальных интересов США. При этом доллар – мировая валюта. Таким образом, налицо фундаментальное противоречие. При столкновении мировых интересов и американских ФРС всегда будет предпочитать американские.
В 2009 году были планы в рамках «Большой двадцатки», как регулировать мировую экономику по-другому, но пока ничего не получилось. Получилось, наоборот, разбегание на региональные блоки и укрепление этих блоков – дошло даже до столкновений между ними. Поэтому пока проблема не просто остаётся – к ней добавилась проблема геополитических противостояний. Её и надо решать в первую голову.