Обвал рубля на излёте 2014 года чуть было не испортил согражданам Новый год, но благодаря особой национальной стрессоустойчивости заметно «продвинувшиеся» с 1991 года во взаимоотношениях с валютой россияне всё меньше волнуются «по пустякам».
Однако экономист Дмитрий Травин говорит, что иногда паника бывает полезной: сегодня те, кто запаниковал и стал скупать валюту ещё год назад, когда падение рубля, по мнению Травина, только начиналось, хоть что-то успели спасти. Экономист также считает, что «огня без дыма не бывает»: паника почти всегда обоснована, но сама по себе положительно влиять на плохую экономическую ситуацию она, конечно, не может.
В опасности цепных панических реакций уверен культуролог Андрей Столяров, который приводит типичную схему крушения банка: кто-то кому-то что-то сказал, слухи распространились, вкладчики начали требовать денег, не веря в уговоры директоров, что «всё хорошо», и «вынесли» банк до краха. Но, уверен Травин, такие цепные панические реакции банкиры могут и предотвращать. Во-первых, банк должен иметь резервы, за счёт которых он быстро может удовлетворить запросы вкладчиков, а, во-вторых, от неприятностей банкиров избавляет следование принципу «нет кредита без депозита». Сроки кредитов должны соответствовать срокам имеющихся депозитов: если банк берёт у клиента деньги на короткий срок, а кредит выдаёт на долгий, с таким банком лучше и не связываться.
Сразу вспоминается полотно русского художника Владимира Маковского «Крах банка», написанное аж в 1881 году. Сюжет взят из реальности: в 70-е годы XIX века в Москве разорился частный Ссудный банк. Клиентами были вовсе не миллионщики, а люди среднего и небольшого достатков, словом, те, кто сами зарабатывают деньги или, как минимум, понимают, что почём. На картине художник отразил горе, недовольство, отчаяние, безутешность наших соотечественников, в одно мгновение лишившихся своих средств. Но паники как таковой – погром, битые стёкла, «кулаки в ход» – на картине нет и в помине: знать, не в ней одной дело действительно бывает…
За последние 25 лет финансовые «обвалы» обычные россияне переживали несколько раз. Первое бурление возле сберкасс в 1991 году забыть невозможно: женщины рыдали, мужчины матерились, пожилым было плохо с сердцем. Но что и как делать в ситуации «павловской реформы» – фактического обнуления средств – в непуганой кризисами стране, никто не знал и не понимал. Это было близко к панике. Впрочем, обрушение страны в то время ещё заботило большинство граждан куда больше собственного благополучия, о котором пришлось на несколько лет забыть… В 1994‑м было ещё круче: в ситуации, когда население уже стало понимать всё про валюту, «чёрный вторник» многим добавил седых волос: кто-то срочно продавал доллары, кто-то срочно закупал, кто-то даже стрелялся…
Потом, когда уже стало казаться, что «выбрались», в одночасье «накрыло» в 1998 году. Кто виноват – азиатский кризис или цены на нефть, было неважно. Важно было лишь то, что почти все, кто создал за эти годы бизнес «своим горбом», его тут же потеряли. Правда, через полгода банки пришли в себя, и начался подъём. Но уже не для всех. Потом случился 2008 год, когда не столько упал рубль, сколько пропали на время в банках евро и доллары... Словом, наш человек к кризисам за время новой государственности привык, как ни к чему другому.
По словам Михаила Решетникова, ректора Восточно-Европейского института психоанализа, панические настроения возникают тогда, когда у человека не существует стереотипа преодоления какой-то ситуации. Причиной паники может быть угроза любому из присущих человеку статусов: физическому, психическому, социальному или материальному. Измена супруга, неизвестная болезнь или потеря благосостояния могут привести к панике, которая к тому же является заразительной. Обезвредить (изолировать) паникёра сегодня не так-то просто: это во времена краха Ссудного банка они бегали в толпе. Нынче паникёры сеют панику на информационных просторах.
«Есть люди, исходно расположенные к паническим реакциям, – говорит Решетников. – Но российский социум в целом чрезвычайно устойчив к панической реакции. В 1998 году, когда рубль в один день обрушился в три раза, я давал Би-би-си интервью на тему «Что будет с русскими?». Ответил, что ничего: мы встали, пошли на работу, как ни в чем не бывало. В Америке, сказали мне, на утро были бы забиты все психиатрические клиники… Но мы – народ с чрезвычайно устойчивой психикой. Одна из наших ментальных традиций – ориентация на первое лицо в государстве. Паника предполагает социальную терапию, а с учётом того, что у нас в государстве есть только один лидер, к мнению которого прислушиваются, то и социальный терапевт у нас один».
Решетников не отрицает того, что и СМИ играют роль в формировании стрессоустойчивости и психического состояние соотечественников. А у нас все сводки новостей полны убийствами, потопами, катастрофами: какая тут вам производительность труда? Только и хватает сил на то, чтобы в панической ситуации стрессоустойчивость «включить». Да и «главный терапевт» мог бы, считает Решетников, работать лучше: вон у американцев-то президент Рузвельт находил в себе силы каждый день во время Великой депрессии по радио обращаться к нации с воодушевляющими речами… Культуролог Андрей Столяров дополняет пример уточнением: на президента США тогда работали ещё полтысячи «агитаторов-толмачей», ездивших по штатам и доносивших информацию успокоительного толка до простого люда. Нет, чтобы нам хоть в этом «догнать и обогнать Америку!», тем более что психически мы, выходит, поздоровее американцев будем…