Сегодня «АН» завершают публикацию воспоминаний о видном государственном деятеле СССР Михаиле Васильевиче ЗИМЯНИНЕ, которому на днях исполнилось бы 100 лет. О том, какими неоднозначными и трудными были годы послевоенного восстановления нашей страны, кто и как на самом деле управлял огромной державой, рассказывает его сын Владимир Зимянин. В заключительной части воспоминаний речь идёт о работе Михаила Зимянина в должности главного редактора газеты «Правда» и секретаря ЦК КПСС.
Зимянин возвратился в Москву. Около полугода проработал в МИДе в качестве заместителя министра иностранных дел, а в сентябре 1965 года по предложению Л.И. Брежнева и главного идеолога партии М.А. Суслова был назначен на пост главного редактора центрального печатного органа КПСС, первой газеты страны – «Правды».
За политической обстановкой в Праге Зимянин продолжал внимательно следить и с горечью и тревогой убеждался, что его худшие предчувствия сбываются. В Чехословакии наступали смутные времена.
В декабре 1967 года Брежнев в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС посетил Прагу с официальным визитом. Вернувшись, он делился с ближайшим окружением своими впечатлениями от поездки:
– С первых минут, ещё в аэропорту, почувствовал что-то не то. Первый секретарь Новотный жалуется на своих членов Президиума. Те норовят отозвать меня в сторонку, а то и напрашиваются на разговор чуть ли не ночью, кроют первого секретаря, который, мол, доведёт дело совсем до ручки, если его не убрать. Ребята мои рассказывают, что и им со всех сторон шепчут всякое. Думаю: ну, заварушка тут у них начинается, и каждый тянет на свою сторону, завлекает в союзники. И зачем мне это? Говорю своим: «Готовьте самолёт, завтра улетаем. Ещё не хватало влипнуть в их внутреннюю склоку. Пусть сами разбираются».
С Л.И. Брежневым в Праге, 1962 г.
Брежнев покинул Прагу со словами: «Поступайте, как хотите!», которые и предрешили дальнейшее развитие событий в Чехословакии.
В январе 1968 года партию возглавил Александр Дубчек, искренне веривший в идею социализма «с человеческим лицом». Через несколько месяцев Брежнев спросит Дубчека: «Если у вас социализм с человеческим лицом, то с каким же он у нас?»
Наступила Пражская весна с её бурными дискуссиями по вопросам демократизации партии и страны, многочисленными митингами с требованиями очищения от тоталитарного прошлого, попытками проведения рыночных реформ, отменой цензуры и «либерализацией» средств массовой информации. Летом в Праге уже звучали призывы к выходу Чехословакии из Варшавского договора.
В конце июня 1968 года М.В. Зимянин посетил Прагу по поручению руководства ЦК КПСС «для дополнительного изучения ситуации». Его визит носил, скажем так, неофициальный характер.
Второго июля на заседании Политбюро Михаил Васильевич доложил о результатах своей поездки:
– Положение в Компартии Чехословакии очень сложное. Партия, по существу, расколота. Решения Президиума не выполняются даже его членами. Гонение на активных, стоящих на правильных позициях партийных работников проводится с беспощадной силой. Более двухсот секретарей обкомов и горкомов оказались выброшены на улицу без какого-либо материального обеспечения.
У меня был длительный и обстоятельный разговор с Дубчеком. Он весьма агрессивно отвечал на мои вопросы, касающиеся возможных мер по стабилизации обстановки в партии и стране. Отрицал, что в стране нагнетается антисоветизм. Я приглашал его приехать в Москву – поговорить, посоветоваться, но он не ответил на приглашение…
– Вы рисуете довольно мрачную картину, – в голосе Брежнева прозвучало недовольство. – Ну и что же нам делать, по вашему мнению?
После секундной паузы Зимянин ответил:
– Мы много говорим, совещаемся, но до сих пор не помогли здоровым силам в чехословацкой компартии выработать программу их борьбы против правых. Надо срочно созвать совещание братских партий и обсудить положение в Чехословакии.
Перечислив меры, которые следует предпринять в целях политического выхода из кризиса, Зимянин выступил против предложения оставить советские воинские части на территории Чехословакии после окончания маневров войск стран – участниц Варшавского договора, на чём настаивали Н.В. Подгорный, А.Я. Пельше, П.Е. Шелест, Ю.В. Андропов.
Склонявшийся к политическим методам давления на чехословацкое руководство Брежнев осторожничал: «Нам важно чётко уяснить сейчас, не ошибаемся ли мы в оценке событий в Чехословакии. От этого будут зависеть все наши меры». Своим приближённым Брежнев объявил, что в случае потери Чехословакии он оставит пост Генерального секретаря.
Длительные и сложные переговоры советских и чехословацких руководителей, в том числе беспрецедентная пятидневная встреча всех членов Политбюро ЦК КПСС и Президиума ЦК КПЧ в Чиерне-над-Тисой, совещания лидеров стран – участниц Варшавского договора в Дрездене, Варшаве, Братиславе, не принесли желаемых результатов ни одной из сторон.
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года в Чехословакию вошли войска Советского Союза, Польши, ГДР, Болгарии и Венгрии.
В военно-техническом плане эта операция была осуществлена безупречно. Неожиданно для разведок НАТО, за считаные часы по воздуху и по суше в центр Европы были переброшены сотни тысяч солдат, без кровопролития захвачены аэродромы, другие важные военные объекты. Советская армия, как и войска союзников, имела строжайший приказ: «Огня по братскому чехословацкому народу не открывать!»
Надо отдать должное и чехословацким солдатам, которые, стиснув зубы, выполнили приказ президента Людвика Свободы и министра обороны М. Дзура не оказывать сопротивления вторгшимся на их родину войскам.
Очевидцы, правда, свидетельствуют о том, что за несколько часов до начала операции министр обороны СССР А.А. Гречко позвонил Дзуру и по-свойски предупредил его: «Если с вашей стороны при нашем вступлении прозвучит хоть один выстрел, ответишь за это головой. Будешь висеть на первом дереве!»
Брежнев был удовлетворён тем, как завершилась «чехословацкая эпопея». По его убеждению, сравнительно недорогой ценой удалось отстоять высшие интересы СССР и всего социалистического содружества, сохранить стабильность в Европе.
Дубчек же оставался у власти до апреля 1969 года, постепенно сдавая свои позиции более лояльным к Москве деятелям. Из политического небытия он вернулся в конце 1980-х годов в результате «бархатной революции», возглавив Национальное собрание Чехословакии, но таких вершин популярности на родине и за рубежом, как во времена Пражской весны, уже не достигнет. Много толков породит его неожиданная и нелепая гибель в автокатастрофе.
Хотя обстановка в Праге в августе 1968 года не располагала к сомнениям, Зимянин не мог не размышлять по поводу того, насколько были необходимы и правомерны предпринятые СССР и его верными союзниками действия по «защите завоеваний социализма в Чехословакии».
Вернувшись к этой теме в 1990‑е годы, Михаил Васильевич сделал такую запись: «Всё-таки эта операция в политическом отношении была ошибочной. По своим методам она напоминала традиционные методы великих в прошлом колониальных держав, которые теперь претендуют на главенствующую роль в международных делах».
Без малого 11 лет, дольше любого своего предшественника, занимал пост главного редактора «Правды» Михаил Васильевич Зимянин. Работал истово, с утра до ночи. Его стараниями газета стала выходить ежедневно на шести полосах.
Один из самых близких товарищей Зимянина, долгие годы – от «Правды» до ЦК – прослуживший с ним, Борис Иванович Стукалин вспоминал:
«Мне необычайно повезло, что работать пришлось вместе с Михаилом Васильевичем Зимяниным, человеком кристальной чистоты, искренним, добрым и отзывчивым, непоколебимым в своих убеждениях. Для меня он был и остаётся воплощением всего лучшего, что есть в белорусском народе…
Кроме работы над текущими номерами газеты Михвас, как его за глаза звали в редакции, проводил ежедневные заседания редколлегии, успевал поработать с отделами редакции, принимать авторов, посетителей, участвовать в различных собраниях, заседаниях и т.п. Надо иметь в виду также, что он был руководителем Союза журналистов СССР. Нагрузка прямо-таки немыслимая!»
«Я многим обязан ему по-человечески, – вспоминает работавший под началом Зимянина в 1960-х годах в газете «Правда» Е.М. Примаков. – Например, хотя бы тем, что он категорически воспротивился уже подготовленной редакцией моей командировке на юг Аравии, в партизанский отряд в Дофаре, который вёл вооружённую борьбу против англичан, всё ещё правивших в Адене. «Это слишком опасно, я дорожу тобой» – такие слова Михаила Васильевича меня тронули до глубины души, хотя по-журналистски ох как хотелось дать материал в «Правду» с места боёв».
В 60 лет Михаил Васильевич Зимянин получил одну из высших наград государства – Золотую Звезду Героя Социалистического труда. Спустя полтора года был избран на один из высших постов в правящей Коммунистической партии Советского Союза – секретарём её Центрального Комитета.
Известный дипломат и учёный-африканист Анатолий Андреевич Громыко рассказал о своей встрече с М.В. Зимяниным уже в качестве секретаря ЦК КПСС в своей книге «Андрей Громыко. Лабиринты Кремля».
«Михаил Васильевич встретил меня в своей обычной строгой манере. Как у многих кабинетных работников, лицо его было пепельно-серым. Этот невысокий человек обладал, однако, характером сильным, неспокойным и колючим. В прошлом, в годы борьбы с фашизмом, Зимянин, проявляя храбрость, был партизаном, не раз глядел в лицо смерти. Очевидно, считал, что одно это делает его непогрешимым. В секретариате он курировал науку и общественные организации. Руководил этим важным участком советской жизни жёстко и бескомпромиссно, будучи особо непримиримым к любым отклонениям на практике от теории марксизма-ленинизма, в тех рамках, разумеется, как он её сам принимал…
М.В. Зимянин – главный редактор газеты «Правда», 70-е годы
В целом Зимянин мне нравился. Он искренне болел за Советскую власть и за социализм. Он для них, безусловно, многое сделал. Из разговоров с ним у меня сложилось твёрдое впечатление, что Михаил Васильевич особенно переживал за русский народ, считал, что его нужды в государстве удовлетворяются крайне недостаточно. Зимянин в составе советского руководства был настоящим русофилом. Но он, так же как и Громыко, работал в системе, которая насквозь была пропитана духом вождизма. Эта ситуация сковывала всех без исключения, в том числе и его тоже».
Вспоминая весну 1983 года, Михаил Васильевич Зимянин записал в дневнике: «Тогда Андропов сказал, что намеревается ввести меня в Политбюро ЦК, но при условии определённых изменений в моём поведении. Он говорил об этом не раз… Я отклонил его предложение». Упорство Зимянина «прекратило их многолетнюю бескорыстную дружбу». Правда, дружбу эту иногда омрачали эпизоды, которые Зимянин заставлял себя расценивать как неизбежные из-за характера работы Андропова на посту руководителя КГБ.
В апреле 1983 года состоялась последняя с глазу на глаз беседа двух старых друзей Михаила Васильевича и Юрия Владимировича.
Поначалу Андропов был настроен благодушно.
– Готовься, Миша. После Пленума ЦК получишь сусловское наследство. Поработаем вместе. Хочу тебе сказать, что можешь рассчитывать на поддержку Алиева. Ты знаешь, он ведёт в Совмине транспорт и социальную сферу, следовательно, на нём и вопросы культуры…
– Юрий Владимирович, – не сдержавшись, прервал Генерального секретаря Зимянин, – при всём моём уважении к Гейдару Алиевичу… Скажи мне, разумно ли было поручать ему, выходцу из Закавказья, вопросы русской культуры?!
Наступила гнетущая пауза, которую нарушил Андропов.
– Поговорим о другом, Михаил Васильевич, – тихо произнёс он, глядя куда-то в сторону. – Вы отвечаете за идеологию, за её чистоту. Не пора ли призвать к порядку наших зарвавшихся русистов?
– Русистами, Юрий Владимирович, как я понимаю, называют на Западе специалистов по русскому языку и литературе, – негромко, но твёрдо сказал Зимянин. – Если вы имеете в виду известных историков и литераторов патриотического направления, «славянофилов», как их весьма условно именуют некоторые наши коллеги, то хочу вам доложить, что заниматься их перевоспитанием и уж тем более подвергать их преследованиям или каким-либо наказаниям я не намерен. И вам искренне не советую этим заниматься.
Испытующе глянув на Зимянина, Андропов молча поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен.
Избрание Михаила Васильевича в Политбюро не состоялось. На протяжении следующих месяцев Андропов и Зимянин поддерживали подчёркнуто официальные отношения.
Вечером 21 ноября 1983 года на служебной даче М.В. Зимянина раздался звонок телефона кремлёвской связи.
– Миша, – услышал Зимянин тихий тонкий голос Андропова, – звоню, чтобы поздравить тебя с днём рождения. Здоровья тебе, пожить подольше.
Андропов говорил медленно, с трудом, тяжело дыша: «Миша, если сможешь, прости меня…» В трубке послышались частые гудки.
«До избрания Андропова Генсеком, – писал Михаил Васильевич в дневнике, – нас связывала давняя дружба. Меня привлекали в нём живой ум, тактичность, доброжелательность. Но годы работы в Комитете госбезопасности резко изменили его. Он стал более жёстким, настороженным, непримиримым. Особых репрессий, правда, не допускал. Не было у него репутации карателя.
Работа в КГБ, с одной стороны, давала ему полную информацию обо всех негативных явлениях в стране, а с другой – лишала его возможности приобрести необходимый административно-хозяйственный опыт. Андропов пришёл к руководству страной, не имея качеств, которыми обладали такие видные управленцы, как А.Н. Косыгин или Д.Ф. Устинов.
Не хочу говорить о нём худого, но я не мог примириться с некоторыми его принципиальными взглядами и воззрениями, что и определило наш окончательный разрыв».
Примечательно, что Михаил Васильевич воздерживался от высказываний по поводу распространившейся после кончины Андропова версии о его причастности к уходу из жизни таких крупных политических деятелей, как Ф.Д. Кулаков, А.А. Гречко, М.А. Суслов и, наконец, Л.И. Брежнев.
Известно, что в ноябре 1982 года должен был состояться Пленум ЦК, на котором руководство партией и страной переходило бы к Владимиру Васильевичу Щербицкому, первому секретарю ЦК Компартии Украины. Брежневу был уготован почётный пост Председателя КПСС. Поговаривали, что на этом Пленуме Андропов уйдёт в отставку по состоянию здоровья. Серьёзность брежневских намерений подтвердил Иван Васильевич Капитонов,долгие годы занимавший пост секретаря ЦК КПСС по вопросам кадровой политики. За две недели до кончины Брежнев пригласил его в свой кабинет и сказал: «Видишь это кресло? Через месяц в нём будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учётом этого». Эту версию подтвердил в своих воспоминаниях бывший первый секретарь Московского горкома партии В.В. Гришин. В гараже особого назначения Девятого управления КГБ, который обслуживал высших лиц партии и государства, готовилась машина для Щербицкого. Но этим планам, как известно, не суждено было осуществиться. После внезапной кончины Л.И. Брежнева 10 ноября 1982 года Генеральным секретарём избрали Андропова. За все месяцы его нахождения у власти В.В. Щербицкий ни разу не переступил порог андроповского кабинета.
На январском Пленуме ЦК КПСС 1987 года Михаил Васильевич Зимянин был освобождён от обязанностей секретаря ЦК КПСС с классической формулировкой – «по состоянию здоровья». В данном случае формулировка полностью соответствовала действительности. У Михаила Васильевича была тяжёлая форма астмы.
В течение двух лет Зимянин оставался в составе Центрального Комитета, пока Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачёв не решился избавиться от большой группы старых коммунистов, которые оказывали определённое сдерживающее влияние на политику, проводимую им и его ближайшими сподвижниками А.Н. Яковлевым и Э.А. Шеварднадзе.
В апреле 1989 года Михаила Васильевича пригласили на Старую площадь к Горбачёву. В приёмной секретариата встречи с Генсеком дожидались ещё десять пенсионеров – членов ЦК.
Старики в течение полутора часов внимательно слушали обтекаемые рассуждения Горбачёва о ситуации в стране, мире, о необходимости обновления партийного руководства.
Первым не выдержал Зимянин: «Михаил Сергеевич, ты прямо скажи, что от нас нужно Политбюро? Ввести в ЦК молодых? Пожалуйста. Многие из нас вышли на пенсию, просьбы об освобождении напишем. Этого ты хочешь?»
Горбачёв был доволен: «Ну, в общем-то, вы мою мысль поняли правильно».
На следующий день у Горбачёва собралось уже более сотни человек. Генеральный секретарь, показывая на Зимянина и других участников вчерашней встречи, провозгласил: «Вот одиннадцать уважаемых членов ЦК проявили инициативу, так сказать, для привлечения к управлению партией молодых энергичных кадров. Для перестройки это важно. А как вы считаете, товарищи?» «Товарищи» всё поняли правильно и сдали свои мандаты на ближайшем Пленуме ЦК.Таким образом из ЦК были выведены сто десять опытнейших, заслуженных коммунистов.
«Заявление ста десяти» о сложении полномочий членов ЦК, по просьбе Генерального секретаря, написал Зимянин. После Пленума Горбачёв пригласил к себе Михаила Васильевича и поблагодарил его за поддержку.
– Одно бы вам хотел сказать напоследок, Михаил Сергеевич, – теперь на «вы» обратился к Горбачёву Зимянин. – Больше надо думать о русском народе, беречь его. В нём вся мощь государства. Поболейте за него…
– Погоди, погоди, Михал Васильич, – заулыбался Горбачёв, – да ты, оказывается, державный…
На том разговор и закончился.
Видимо, были основания причислить М.В. Зимянина к скрытым защитникам так называемой «Русской партии» у Николая Митрохина, автора книги «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953–1985 годы». Думается, что название «Русская партия», как и понятие «русисты», как истории с царским сервизом на свадьбе дочери Г.В. Романова, с золотым перстнем Брежнева, с бесчисленными бриллиантами его дочери и многие другие вызывающие праведный гражданский гнев сюжеты, сотворили птенцы гнезда Андропова из Пятого «идеологического» управления КГБ СССР.
Для них таинственная «Русская партия» была очень удобной и вместительной корзиной, куда сваливались без разбора все патриотически настроенные группы или отдельные лица.
В 1970-е годы в ЦК КПСС буквально хлынул поток писем, в которых участники подполья и партизанского движения в годы Великой Отечественной войны жаловались на несправедливое к ним отношение властей, которые не признавали их заслуг в борьбе с фашистскими оккупантами. Особенно много жалоб приходило с Украины. Имена многих подпольщиков по соображениям конспирации не заносились в партизанские списки, и это служило поводом для отказа в выдаче ветеранских удостоверений.
В течение трёх дней представители партийных органов Украины, Белоруссии, ряда областей России, а также военные и чекисты обсуждали эту проблему. На совещании, созванном по инициативе Зимянина, было решено: когда участие в партизанских операциях и в подполье подтверждается свидетелями, участник получает соответствующие документы.Зимянин предложил приравнять подпольщиков к партизанам. Этого не было сделано, несмотря на многочисленные обращения, ни при Сталине, ни при Хрущёве. А ведь борьба в подполье была не менее рискованной, чем сражения в партизанских отрядах, и часто заканчивалась гибелью подпольщиков в фашистских застенках в полной безвестности.
Первоначально М.А. Суслов воспринял это предложение с сомнением: «Миша, а не получим ли мы в результате тысяч сто липовых партизан?»
– Исключить такую вероятность нельзя, зато миллионы наконец почувствуют справедливое к себе отношение. Им будет чем гордиться, будет что рассказать внукам, – ответил Зимянин.
К чести Суслова, он колебался недолго. Доложил Брежневу, а тот сразу дал согласие.
За два года напряжённой работы партийцев, военных, чекистов число участников партизанского движения на Украине увеличилось на миллион и составило полтора миллиона человек. К радости своей получили удостоверения сотни тысяч борцов с фашизмом в России и многострадальной Белоруссии, которая потеряла в войне более трёх с половиной миллионов своих граждан – каждого третьего…
Отец был счастлив, когда его пригласили участвовать в подготовке сборника «Живая память», посвящённого пятидесятилетию Великой Победы. Статья Зимянина как одного из организаторов партизанского движения открывала раздел документальных свидетельств о всенародной борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Он успел увидеть свою работу напечатанной.
Особенно остро сознавая быстротечность отведённого ему времени, Михаил Васильевич Зимянин спешил изложить на бумаге самое важное из того, что он, мучаясь ночами от переполнявших его беспокойных размышлений, твёрдо определил для себя в конце жизни:
«Я во многом грешен. Многого не сделал. О многом не подумал. Во многом заблуждался. Допустил много ошибок. Утешает лишь то, что всегда старался честно служить Родине. С этим и умру!
Люблю моё поколение, некогда могучее, а теперь напоминающее вырубленный лес. Нам выпала честь трудиться и сражаться на протяжении большей части уходящего двадцатого века, по моему разумению, одного из самых противоречивых периодов в жизни всего человечества».
Такова последняя запись в отцовском дневнике.