Недавно в рамках проекта «Наш город» состоялся научно-практический семинар, где обсуждались перспективы развития Санкт-Петербурга. Внимание присутствующих привлек доклад «Метафизический ресурс Петербурга», с которым выступил петербургский писатель, аналитик и футуролог Андрей Столяров. Сегодня автор этого выступления — гость петербургской редакции «Аргументов неделi».
— Андрей Михайлович, объясните, пожалуйста, что такое «метафизический ресурс»? С чем это «едят»?
— Проще всего объяснить на примере. Давайте сравним две страны — Австралию и Соединенные Штаты. Исторически стартовые условия этих стран очень сходны. У них сопоставимые территории, сопоставимый климат, сопоставимые природные ресурсы. Заселялись обе страны европейцами, местное население в обоих случаях особого сопротивления не оказывало. И что мы видим в итоге? США — сильнейшая сверхдержава, а Австралия, хоть и развитая страна, но удельный вес ее в мировой политике и экономике весьма невелик. Возникает вопрос — почему?
— Действительно – почему?
— Дело в том, что в Австралию ссылались преступники — люди, конечно, энергичные, деятельные, но не имеющие никаких задач, кроме личных. Каждый тянул в свою сторону. А в Америку эмигрировали религиозные диссиденты, которые, по крайней мере, на первых порах, стремились не столько к обогащению, сколько мечтали построить «град на холме» — новый мир, основанный на высоких нравственных принципах. Возникала общность, незримо объединяющая усилия. Это и был тот метафизический ресурс, который выдвинул Америку в лидеры современного мира.
— То есть, метафизический ресурс — это ресурс религиозный?
— Совершенно не обязательно. Точнее — не только религиозный. Вот вам другой пример. В XIX веке Япония начала модернизацию по европейскому образцу. Это так называемая «революция Мэйдзи», 1868 год. Однако сразу же возникла опасность: в Японии существовал класс самураев — профессиональных воинов, которые ни в какую модернизацию не вписывались. Угроза военного сопротивления была очень реальной. Что сделали японцы? Они стали назначать самураев исполнительными директорами новых концернов и фирм. Самураи, в свою очередь, внесли в экономическую деятельность комплекс бусидо: безусловную преданность фирме, самоотверженность, послушание младших старшим, приоритет коллективных интересов над личными… Так возникла корпоративная культура, на основе которой выросли гигантские корпорации, выведшие Японию в первый ряд индустриальных стран. Позже эту корпоративную культуру стал заимствовать Запад, а сейчас — Россия.
— Пример весьма впечатляющий, однако в Петербурге самураев нет…
— А нам и не надо. Обратите внимание: самураи — это некая общность, выделенная по нематериальному признаку — кодексу бусидо. Петербуржцы — тоже общность, выделяющаяся по определенным нематериальным чертам. Уже в конце XIX — начале XX века их воспринимали как людей, чемто отличающихся от остальных россиян…
— Согласна. Между прочим, известный художник Мстислав Добужинский, заполняя в те годы анкету, в графе «национальность» указал «петербуржец»…
— Совершенно верно. Петербуржцы стали своего рода нацией. Со своим жизненным кодексом, своими правилами поведения. Дальше была революция, гражданская война, большинство коренных петербуржцев исчезло: умерли, погибли, уехали... В город пришли рабочие и крестьяне, не обладавшие высокой культурой. И что же? К середине 1930-х годов вновь начали говорить, что петербуржцы (тогда — ленинградцы) — это особые люди, отличающиеся от остальных прежде всего той самой высокой культурой. Дальше была Великая Отечественная война, блокада, опять большинство петербуржцев в этом катаклизме исчезли, опять пришли в город рабочие и крестьяне. И что последовало? В конце 1960-х годов ленинградцы вновь стали как бы особой нацией. Бытовало даже такое выражение как «ленинградская вежливость».
— Помнится, в советские годы, куда ни приедешь, сразу же спрашивали: «А вы случайно не из Ленинграда?». Догадывались по поведению, манере держаться и разговаривать…
— Петербургская общность — «нация петербуржцев» — непрерывно воспроизводилась. Ее формировал как бы сам город своей уникальной атмосферой. Вероятно, она воспроизводится и сейчас, несмотря на колоссальный приток в том числе и мигрантов из азиатских стран. Другое дело, что она становится все слабее, размывается и может исчезнуть совсем. Однако она еще существует. Это и есть метафизический ресурс Петербурга, который необходимо учитывать при стратегическом проектировании.
— Хорошо. А как можно использовать этот метафизический ресурс, коим, по Вашему мнению, обладает Санкт-Петербург?
— Прежде всего — как его не нужно использовать. На том же семинаре, с которого мы начали разговор, экономист Дмитрий Прокофьев говорил о негативных последствиях нашей ориентации на туризм. Казалось бы, туризм — очень перспективное направление. Крупнейшие города мира пытаются привлечь туристов. Вместе с тем существует и обратная сторона медали. Туристическому центру не нужны ни ученые, ни писатели, ни композиторы, ни интеллектуалы. Ему вообще не нужны люди с высшим образованием. Ему нужен только обслуживающий персонал: горничные, официанты, вахтеры, повара, работники прачечных, шоферы… Туризм при всех своих экономических выгодах — это технология интеллектуальной деградации. Он превращает местное население в низшую страту среднего класса. Это, разумеется, не означает, что мы должны от туризма отказываться. Просто для Петербурга данное направление не может быть основным.
— Тогда что должно быть основным?
— Вы, вероятно, отнесетесь к сказанному иронически, но Петербургу нужна собственная «национальная идея». Нам в конце концов следует определиться, кем мы хотим быть. Городом музеев? Индустриальным центром? Центром логистики, распределяющим потоки грузов по СевероЗападному региону? Финансовым центром? Центром образования и культуры? Замечу, что национальной идеей обладает практически любой «народ». Идея эта может быть пассионарной, что характерно для времен революций и войн, или спокойной — как осознание того, что мы собой представляем и каков наш целевой горизонт.
— Мне кажется, многие петербуржцы поддержали бы идею центра образования, науки и культуры. Не слишком понятно, правда, как это можно в нынешних условиях осуществить.
— У национальной идеи есть одна любопытная особенность. Она обладает потенциалом самоосуществления. Будучи сформулированной и вынесенной на повестку дня, она начинает трансформировать нацию, подстраивать ее под себя. Посмотрите на немцев: всего за 100 лет — с середины XIX до середины XX века — они прошли целую серию национальных метаморфоз. Михель (или «картофельный немец», как немцев называли в тогдашней Европе) — бисмарковский немец (период возникновения Германии как национального государства) — кайзеровский немец (период Первой мировой войны) — арийский немец (период фашизма) и современный немец (со второй половины ХХ века). При этом немцы не переставали быть немцами, просто их «немецкость» на разных этапах была по-разному акцентирована. И акцентировал ее тот смысловой горизонт, который перед нацией возникал: бюргерский, государственнический, имперский, расовый, европейский.
— О национальной идее говорили еще во времена президента Ельцина. И тогда попытки сформулировать ее для России так ни к чему и не привели.
— Национальная идея не возникает на пустом месте. Ее нельзя сотворить произвольно, из ничего. Есть только три ситуации, когда она действительно востребована. Вопервых, это создание нации: консолидация этнических сил, завоевание независимости, формирование собственного государства. Суть данной национальной идеи: «Мы — народ». Вовторых, это сохранение нации: преодоление масштабной угрозы в виде войны или социальноэкономической катастрофы. Суть данной национальной идеи: «Все для фронта, все для победы». И втретьих, это преобразование нации: модернизация нации, приведение ее этносоциальной культуры в соответствие с конфигурацией нового времени. Третий случай, разумеется, самый трудный, поскольку вызов будущего не так очевиден, как, например, вызов войны.
— И каковы здесь, по-вашему, перспективы Санкт-Петербурга?
— Они вполне очевидны. Либо Петербург превратится в средний европейский город, ничем не выделяющийся среди множества остальных. Кстати, именно этим путем мы сейчас и идем. Либо он найдет в себе силы для метафизической трансформации, реализовав тот ресурс, который у него пока еще есть. Вероятно, ситуация разрешится в ближайшее десятилетие…