Выдающийся польский, европейский режиссёр Кшиштоф ЗАНУССИ многое в своей жизни делал наперекор. Например, в польской школе во времена социализма хорошей оценкой по русскому языку, изучаемому повсеместно, считалась «тройка». Кшиштоф, наперекор одноклассникам, выучил русский язык – не Леонида Брежнева, а Фёдора Достоевского и Льва Толстого – на «отлично». Он изучал физику в Варшавском университете и философию в Краковском, но стал режиссёром. Лауреат Каннского и Венецианского кинофестивалей, автор более 50 полнометражных фильмов, Кшиштоф Занусси не побоялся в своём почтенном возрасте совершить 8-часовой перелёт из Варшавы в Читу, где возглавил жюри Второго Забайкальского международного кинофестиваля.
В Чите Кшиштоф Занусси на чистом русском языке дал эксклюзивное интервью обозревателю «Аргументов недели».
Авторские права и безбедная старость
– Кшиштоф, в эти фестивальные дни из Москвы пришло трагическое известие о гибели нашего знаменитого актёра Александра Белявского: он выпал из окна. Одна из версий – самоубийство, и возможная причина тому – отсутствие какой-либо помощи со стороны государства стареющим российским актёрам. Вы можете представить подобную драму в своей стране, в Европе?
– Да, это большая трагедия. Я лично не знал Александра Белявского, но видел несколько фильмов с его участием. Прекрасный был актёр! И когда во время гала-концерта на Забайкальском кинофестивале его друг и партнёр Владимир Конкин сообщил об этой скорбной вести, весь зал встал… В жизни всё возможно. Наверное, подобное может случиться и в Польше, и в Европе, и в Америке. Но, если брать материальную сторону вопроса, я уверен, наши старые актёры никогда не окажутся на грани нищеты.
Тут есть один очень важный аспект. На мой взгляд, если бы в России соблюдались авторские права, самоубийств по каким-то материальным причинам среди актёров не было. Все наши старики-актёры живут от авторских прав. Если их картины крутят по телевидению или они выходят на каких-то носителях, актёры получают деньги за каждый показ. И на эти средства неплохо существуют. Например, знаменитая польская актриса Майя Коморовска, снимавшаяся во многих моих фильмах – «Семейная жизнь», «Контракт», «Год спокойного солнца» и других – в своём достаточно зрелом, скажем так, возрасте, продолжая играть в театре и кино, за повтор фильмов со своим участием всегда получает хорошие деньги. И прекрасно живёт, чему я несказанно рад. По всей Европе действует такой закон. Поэтому в материальном плане наши актёры-ветераны не чувствуют себя обделёнными. В душевном, духовном смысле – это уже другая, человеческая, история. А ваша великолепная актриса Римма Маркова буквально вчера говорила мне, в какой она большой обиде на государство за свою крохотную пенсию!.. Трагичная, неприемлемая ситуация.
– Одна из первых ваших режиссёрских работ – картина «Смерть провинциала». Но я хочу спросить не о том старом фильме, за который вы получили премию на Венецианском кинофестивале, а о провинциальной жизни вообще. Здесь, в Чите, вы могли наблюдать жизнь российской, весьма отдалённой глубинки. Чем она отличается от жизни в польской, европейской провинции?
– Самое главное отличие – расстояния. В Европе провинции в таком географическом смысле, как раньше, уже не существует. Практически из любого места вы можете по автостраде в течение трёх-четырёх часов попасть в тот или иной европейский город. Приехали издалека на спектакль в Париж и тем же вечером вернулись, скажем, в Варшаву или Амстердам. Больше трёх часов путешествие по Европе занимает редко. А здесь – расстояния невероятные. Но всё-таки с развитием Интернета происходят огромные перемены, люди даже в далёком Забайкалье перестают чувствовать себя провинциалами, оторванными от благ цивилизации. Так, как они чувствовали себя раньше, – словно на краю земли. Это совсем новая реальность, возникшая недавно.
Чита выглядит, конечно, бедновато, даже в центре города – ветхие дома, разбитые дороги. Но разруха присутствует и в некоторых метрополиях, разруха не связана с понятием «провинция». Наоборот, провинция всегда более стабильна. Однако, что я заметил, – здесь медленнее меняется менталитет людей. Простые граждане всё время жалуются на что-то, ссылаются на кого-то, на мэра, на губернатора. Короче, на власть, которая за всё должна отвечать. Редко услышишь, чтобы кто-то сказал: а вот за это отвечаю я. Люди говорят – вон яма на дороге когда же её наконец зароют? А ты возьми лопату и сам заделай дыру! Помню, ещё во времена социализма мне не разрешали посадить деревья на моей улице в Варшаве. А я взял и посадил, никто даже не заметил, откуда они взялись. И те деревья растут до сих пор.
Поворот к духовным ценностям
– Чем сейчас живут простые поляки? Стремятся к успеху «любой ценой», участвуют в сумасшедшей гонке за всё новыми и новыми материальными благами?
– Я бы так не сказал. Такой погони за материальным, какая была при социализме, уже не будет никогда. Хуже невозможно представить – тогда все гонялись за деньгами, шмотками, машинами, все воровали. Сейчас наоборот – есть поворот к каким-то духовным ценностям, особенно я это вижу у молодёжи. Сколько появилось волонтёров, людей, готовых делать что-то бесплатно, например, помогать больным, нищим, умирающим! Польша, кстати, занимает четвёртое место в мире по размаху волонтёрского движения. Всё больше молодых людей ищут свои пути, не идут банальной дорогой обогащения «любой ценой».
– У России с Польшей – извечные проблемы. Они усугубились после печально известной авиакатастрофы под Смоленском, в которой погиб цвет вашей политической элиты. Как вы думаете, на каких условиях мы наконец помиримся окончательно и бесповоротно?
– Понимаете, одно дело политика, другое – человеческие чувства. Думаю, на уровне человеческих чувств вражды уже давно не существует. При социализме она была, и очень сильная. У нас ведь тогда была только половинка суверенитета, вторая половинка, скажем откровенно, называлась «оккупация». 40 лет оккупации – это было несчастное время. Но оно прошло. Катастрофу под Смоленском, несмотря на то что есть некие политические группы, которые используют трагедию в своих целях, большинство поляков расценивают всё же как несчастный случай. И конечно, как большой «бардак», – и на польской стороне, и на российской. Наши пилоты не имели отваги сказать высоким чинам «нет». А приземляться на таком провинциальном аэродроме при тех неблагоприятных условиях самолёту с президентом было невозможно, неприемлемо…
Но это в прошлом. Основные проблемы в будущем, и главная из них – проблема доверия. Особенно в бизнесе. Сейчас в Польше, да и во всей Европе, присутствует огромное недоверие к российскому бизнесу. Я знаю, о чём говорю, хотя сам бизнесом не занимаюсь: многие годы я входил в наблюдательный комитет Польского агентства информации и иностранных инвестиций. К таким делам иногда подтягивают известных людей из разных сфер, чтобы они являлись посредниками между теми или иными структурами. У меня есть большой опыт, но я не могу конкретно показать пальцем, кто кого обманул, потому что это закрытая информация, конфиденциальная. Но, например, в мире простое слово директора банка значит много, его не надо даже переносить на бумагу. Однако когда вы общаетесь с российскими банками, одного слова явно недостаточно, да и договора на бумаге порой…
Понимание и чувство тайны
– Кшиштоф, в 1970 году вы сняли замечательную картину «Семейная жизнь». С тех пор много воды утекло. Как вы думаете, брак, семья в своём традиционном понимании ещё не изжили себя? Как вы относитесь к гражданскому браку и гостевому, последний сейчас очень популярен в Европе? Что вы думаете о супругах, которые, так или иначе это мотивируя, сознательно отказываются иметь детей?
– Тот брак, о котором я мечтаю, как раз нетрадиционный брак. Потому что традиционный – это такой, о котором вы говорите, будь он законный, гражданский, гостевой, какой угодно. Во всех его разновидностях, как правило, нет взаимной любви. И подобное не с нас началось. Возьмите Анну Каренину, браки прошлых веков. Там почти всегда был недостаток любви – с той или иной стороны. Тот брак, о котором я мечтаю, – это, может быть, брак будущего, а не сегодняшнего времени, где есть взаимная любовь, сотрудничество, где люди поддерживают друг друга. Ведь любовь – работа, а не чувство. И если супруги это понимают, они могут жить вместе долго и счастливо.
Что касается людей, семей, которые сознательно отказываются иметь потомство, – это против природы. Если человек не чувствует призвания в продолжении рода, человечества, значит, он и сам не достоин быть частью человечества. Получается, что его мать и отец совершили ошибку, родив его. Кстати, зимой я начинаю снимать очередную картину. Это совместное производство Италии, Польши и России. Она затрагивает, в частности, и вопросы семьи, детей. Фильм о том, как в современный бизнес пришла новая генерация женщин – циничных, бескомпромиссных, с ножом в зубах. Они преследуют, уничтожают мужчин, они не хотят семьи, не хотят детей. Их интересуют только деньги и власть… У меня, к сожалению, тоже нет детей, и я говорю об этом с большим огорчением. Но вокруг меня так много племянников, я так много ими занимаюсь, что не чувствую себя обделённым.
– Вы изучали физику, а потом философию. Скажите, что из таких разных наук вам больше пригодилось в профессии режиссёра?
– Во-первых, не могу себя представить без этой учёбы. Я был бы просто другим человеком! Думаю, физика повлияла на меня как на режиссёра гораздо сильнее. Вы спросите, что соединяет физику с искусством? Главное – это понимание и чувство тайны. Гуманитарии часто не верят в тайны и загадки. Им кажется, что всё можно объяснить, особенно это характерно для историков, для исторической науки. Но в искусстве очень важно понимать, что в мире, в жизни полно тайн и загадочных явлений. Что не всё можно объяснить разумом и логикой. Физика даёт это «чувство тайны» сразу. Потому что, занимаясь физикой, вы прекрасно понимаете, что мир исследован только в самой малой своей части. А всё вокруг – это загадка.