Оленеводство по-саамски
СЕГОДНЯ первоначальный всплеск частного оленеводства на Кольском полуострове начала 90-х пошел на спад.
– А все почему: здесь же везде проходной двор, – сетует оленевод Андрей Юлин. – Туристы бродят, и не объяснишь, что эта земля наша, что здесь олени. Лезут напролом, хоть ты тресни.
– Брэки (браконьеры. – Прим. авт.) тоже достали: на «уазике» подъедут, пальнут из «Тигра» и уедут по-тихому, – добавляет коллега Андрея Валерий Тепляков. – Мы их за горой даже не услышим.
Шесть лет назад Юлин решил создать родовую общину с красивым саамским названием «Пирас» (семья). На сегодняшний день российские саамы зарегистрировали более трех десятков общин, из которых на деле занимаются оленеводством единицы. И парой сотен гектаров здесь не отделаешься: у «Пираса» около 48 000 гектаров. По северным масштабам – капля в море, по меркам современной России – гигантская территория. Объяснить чиновникам, зачем оленеводу столько земли, неимоверно трудно.
– Меня замучили бумажками. Копались чуть ли не в каждой букве – лишь бы отказать. А все потому, что частное стадо – это удар по колхозу, – считает Юлин. – Наши саамы, почти все, у кого есть свои олени, держат их в колхозе, платят по 500 руб. в год за голову. Все потому, что своей земли нет. Колхоз такое положение дел устраивает. Неудивительно, что мы для них словно кость в горле.
Вплоть до 1920-х годов, когда на Кольском стали появляться первые колхозы, здесь существовало четкое разделение земли на летние и зимние пастбища. Все озера были поделены, каждый клочок леса распределен. Зимой родственные семьи объединялись в общину – сыййт, которая летом вновь распадалась. Саамы твердо помнят, где находились их родовые территории по отцовской и материнской линиям.
С начала ХХ в. изменилось многое: земли отдали крестьянам, фабрики – рабочим, а тундру вдоль и поперек прорезали глубокие колеи «вездеходок». Впрочем, именно здесь, посреди немыслимых болот, превращающихся летом в форменный комариный ад, сохранилась саамская культура. Сюда в оленеводческие бригады постоянно возвращаются те, кто вырос под хриплые оленьи крики, вой ветра и шум дождя, барабанящего по деревянной крыше.
Из чума в хрущевку
БОЛЬШИНСТВО саамов давно переселились из тундры в поселки, обросли хозяйством: квартирами, машинами, снегоходами, моторными лодками, мобильными телефонами.
По вечерам на лавочках возле подъездов пятиэтажек собираются бабушки и начинают бойко обсуждать что-то на саамском языке. Они родом из тундры, которая навсегда останется их домом, даже если сейчас вокруг одни хрущевки.
– Отвези любую из них на озеро, – смеется один из активистов ООСМО (Общественная организация саамов Мурманской области) Сережа Гаврилов, – она молодых и здоровых обгонит.
Долгое время он записывал воспоминания пожилых людей, тех, кто вырос и полжизни провел в тундре. Сейчас эти записи хранятся в архиве местной библиотеки.
– Через десять лет будет поздно. Люди уходят, а вместе с ними целая эпоха. Взять тот же саамский язык: старики на нем говорят, среднее поколение многое понимает, но разговаривает с трудом, а молодежь зачастую вообще не говорит. Им это ни к чему.
Затерянные в горах
ОТ ИРКУТСКА до села Сорок около 600 км, а от УланУдэ и вовсе 1000. Это западная часть Республики Бурятия, где, по официальной статистике, плотность населения – 0,25 человека на кв. километр. Сорок считается национальным сойотским поселением: по переписи, в селе проживают около тысячи представителей этого коренного малочисленного народа Восточных Саян.
Как и сто лет назад
ВПРОЧЕМ, чистых сойотов осталось не более двух сотен, почти все старики. Находчивая молодежь давно уже выбирает вторую половину в других районах Бурятии. Раньше ездили в соседнюю Тунку, а теперь привозят невест даже из Баргузинского района, за тысячу километров отсюда.
За многовековую историю культура крохотного народа Восточных Саян испытала влияние тюрков, киргизов, маньчжуров и славян. Сильное воздействие на хозяйство и жизнь сойотов оказало многовековое соседство с бурятами. Так, бурятский язык полностью вытеснил язык сойотов. Сегодня даже бабушки и дедушки не говорят на родном языке, хотя помнят, что им владели их родители.
В наши дни, как и сто лет назад, основное занятие сойотов – кочевое скотоводство, накрепко привязанное к временам года. Пасут лошадей, коров, яков и хайнаков – местную помесь яка и коровы. Зимние и летние пастбища одной и той же семьи порой лежат по разные стороны горных перевалов.
Ближайшие летники и зимники стоят в 5–10 км от сел, дальние затеряны среди отрогов Восточных Саян. В хорошую погоду путь туда верхом занимает полдня.
– На весь Окинский район, в просторечии Ока (название крупнейшего притока Ангары) меньше километра асфальта. Здесь нет ни одного светофора, а сотовая связь появилась только летом 2007 года. Впрочем, мало-помалу цивилизация пробирается и сюда, – с гордостью рассказывает заместитель главы района Людмила Наханцакова. – На зимниках у нас стоят микроволновки, дети смотрят фильмы по DVD, журналы центральные выписывают.
Дыхание цивилизации
В СЕРЕДИНЕ жаркого июля семья Дондоковых начинает дубить кожу. Едва ли не на каждом летнике стоит деревянная вертушка-эрьюлгэ. В ней кожа мнется пять-шесть дней, а затем натягивается на жерди и дубится в течение нескольких часов. Сама процедура обработки сохранилась неизменной, разве что вместо яков в вертушку запрягают лошадей. Готовые шкуры сворачивают и убирают в дом, чтобы зимой, когда появится свободное время, сшить из них подседельные мешки и походные сумки.
«Проводное» электричество есть рядом с трассой, а на пастбищах обходятся генераторами и солнечными батареями.
Самый популярный «сойотский» транспорт – старый добрый бортовой «уазик», или ГАЗ‑66. Иначе не переехать через горные реки, то и дело вздувающиеся после дождя.
Есть в долине места, куда не пройдет никакая техника. По еле приметной, теряющейся в траве горной тропе Бадма и Эрдени поднимаются на священную гору Большой Тайлаган. Сюда можно только мужчинам. Одна из самых почитаемых гор в окрестностях села Сорок – вершина РинчинХумбэ. Считается, что это обитель особого духа – Хозяина долины реки Сорок. Существует негласный запрет на посещение РинчинХумбэ, которого свято придерживаются и буряты, и сойоты.
У сойотов как кочевого народа особое отношение к лошадям. Дети с трех-четырех лет учатся ездить верхом, а к семи уже могут самостоятельно надеть упряжь и заседлать своего коня. Культ коня в Оке настолько силен, что конский череп никогда не оставляют лежать на земле. По традиции его нужно положить на дерево или повесить на ветку: нельзя, чтобы кости животного, помогающего кочевникам, валялись на земле.
Игровая приставка и выделка кожи, спутниковая тарелка и гадание на бараньей лопатке, солнечные батареи, о которые чешут рога олени, – все это жизнь окинских сойотов.