Иркутские истории. Они как мы, только лучше

«Мать городская управа! — восклицает в отчаянии обыватель. — Будь сострадательна к бедным лошадям у водовозов и возчиков строевого леса! Конец Мясной улицы от дома Собокарёва до Ивановского взвоза, так же, как и Набережная Ангары вплоть до лесного склада Кочкина, обратилась благодаря беспрерывным дождям в непроходимое болото, в котором тонут и лошади, и телеги, и люди. Да и вообще на улицах грязь невозможная и по целым месяцам стоят везде огромные лужи гниющей воды». Вот это да! А вы все возмущаетесь — снег в городе не убирают… «Иркутские истории», Валентина Рекунова.

После бегов на иркутском ипподроме 2 марта 1893 года публика не разъехалась: объявили состязание двух… пешеходов — каменского крестьянина и иркутского мещанина. Дистанцию определили в версту и 72 сажени, то есть в один ипподромный круг. Приз взял крестьянин, дошедший до финиша за 4 минуты и 15 секунд.

Ставки делались небольшие (возможно, от неожиданности), но публика явно оживилась.

— Для публики это всё и затеяно, — пробасил дородный титулярный советник Иннокентий Григорьевич Можаров, обернувшись к приятелю. — Подогревают угасающий интерес. Фигурально выражаясь, если кобыле шьют хвост, значит, с ней что-нибудь не так. Нет, я не спорю: и теперь выходит на круг большое количество лошадей. Есть красавцы-рысаки и красавцы-иноходцы, но с хорошим-то ходом наберётся лишь десяток, не более. Всё-таки местные породы не сравнятся со скакунами томского заводчика Фурмана, а в Иркутске от него, сколько знаю, лишь караковый жеребец Лиходей.

— Но мы с вами убеждались не раз, что и этому Лиходею не уступит иноходец члена управы Глушкова, да и Летун господина Абрамова бегает очень-очень недурно, — с ленцой возразил коллежский асессор Нил Романович Дербин.

— И всё же с московским ипподромом никак не сравнить!

— Так никто и не сравнивает, даже с Томском. Но всё же бега на иркутском ипподроме составляются каждый праздник, то есть очень часто.

— Нам-то с вами, увы, заводские лошади не по карману, хотя, кажется, не на последних ролях — столоначальники.

— И что? Тоже, по сути, рабочие лошади. Не ломовые, конечно, но и невыездные. У нас, людей, всё так же устроено, как и у лошадей.

Из газеты «Восточное обозрение от 26.02.1889: «В последние дни масленицы на ипподроме за Ангарой между любителями конских бегов было много состязаний на пари. Каждый раз при этом находились охотники держать за ту и другую сторону «мазу», и многие, как рассказывают, промазали в эти дни порядочное количество денег. В субботу 18 февраля, вечером на ипподроме был зажжён фейерверк, который благодаря хорошей и тихой погоде вполне удался».

Я таким не помощник!

Летом 1889-го в устье Ушаковки разгорелись два конфликта. До недавней поры обыватели Знаменского предместья пасли здесь своих лошадей и не приписанных к городскому стаду коров. Лужок был не так чтоб большой, но местным хватало, пока не упал на него острый глаз ямщиков и перегонщиков гуртового скота. Они сразу повели себя как хозяева, прогнав мальчиков-пастушков вместе с их коровами и лошадьми. Обитатели Знаменского предместья составили депутацию в городскую управу и в «Восточное обозрение». Газета тут же потребовала «изгнания с Ушаковки ямщицких лошадей и ямщицких гуртов». Самоуправление, как обычно, медлило, и было ясно уже, что борьба предстоит долгая.

А между тем открылся второй Ушаковский фронт — между лесоторговцами. И под тем же лозунгом изгнания пришлых. В этой роли выступили крестьяне ближайших к Иркутску сёл, приплавлявшие дешёвый лес и не дававшие взвинчивать ценник здешним торговцам во главе с гласным думы Кравцом. Пользуясь положением, он легко взял в аренду участок с пристанью, забил своими плотами все подступы к ней, вплоть до Знаменского монастыря. Пришлось крестьянам сбывать лес в полцены. Но и этого показалось мало удачливому захватчику; разделавшись с «пришлыми», он стал приглядываться к своим — и решил, что иркутский лесоторговец Антонов слишком бойко себя ведёт. Велел закатать его лес своим. Пострадавший пробовал договариваться, но взбешённый Кравец его выбранил и так сильно ударил, что тот упал с возвышения и едва не разбился.

Антонов пожаловался губернскому прокурору, а один из свидетелей происшествия, купец 2-й гильдии Кочкин обратился в прессу с открытым письмом. Было начато следствие, и пришлось Кравцу позаботиться об адвокате. Тут-то и случилась неожиданная осечка: юристы начали задавать «невежливые вопросы». Спрашивали, к примеру, какая необходимость истреблять конкурентов, если и без того барыши велики. А один присяжный поверенный так и вовсе отказался его защищать:

— Таким, как вы, я не помощник. Даже животные не уничтожают друг друга без необходимости, это есть «привилегия» людей, и людей очень сытых.

— Да тебя самого надобно засадить: купца-гильдейца сравнил со скотом!

Животные — не люди: чтят закон

В кои-то веки городовому Чулкову выделили на дежурство не только напарника (толкового рядового Усова), но и коня! На радостях полицейские сразу повернули в Знаменское предместье, объехали каждую улицу и свернули в Ремесленную слободу. На Острожном мосту увидели бодро шагающего мужчину. Но саженях в пятидесяти от полицейской будки он вдруг упал замертво. Видавший виды Чулков не сразу оправился от изумления:

— Цвет лица у него совершенно здоровый, пахнет хорошей туалетной водой, и руки не изработаны: белые, гладкие, с тоненькими прожилками. Одежда дорогая; в такой обычно ездят на собственных экипажах, а тут ночью, на окраине — и пешком. Очень странно, но с этим уж разберёмся позже, а покуда доставим неизвестного господина в анатомический покой при Кузнецовской больнице.

В ту же ночь с постоялого двора на Жандармской вывозили товары, прикупленные крестьянином Медеяновым. И увезли бы, если бы не Чулков и Усов: они обратили внимание на подозрительный шум. Воры пустили лошадь в карьер и скоро свернули на неосвещённую Трапезниковскую. Чулков сделал три выстрела в темноту, и оба полицейских устремились вперёд. Вскоре они наткнулись на брошенную кошёвку с поклажей, а злоумышленников след простыл.

Усов ругал себя дурьей башкой и хлестал по боку, а Чулков подошёл к лошади и, казалось, о чём-то с ней пошептался. Потом же со смехом сказал:

— Лошадь — не человек: она без надобности закон не нарушит. Не захотела везти ворованное — и встала. Ты, Усов, вот что: слетай за помощником пристава Нижегородцевым, а я тут покараулю: лошадка-то к себе в конюшню почапает. А мы, стало быть, за ней.

Минут через сорок все были уже на Сарайной, в усадьбе иркутского мещанина Кокоурова. Лошадь оказалась не его, а квартиранта — поселенца Новоудинской волости Михаила Пукаса. Он приехал в Иркутск по делам, да зажился, увлёкшись кражами. Подельник его Иван Сорочинский, тоже ссыльный, пытался бежать, но ещё до рассвета фельдфебель Чулков обнаружил его в Ремесленной слободе, в доме мещанки Музыкиной. Хозяйственная оказалась женщина: прибирала к рукам и краденых куропаток, и рыбу, и овёс, и самовар, «уведённый» из амбара священника Писарева ещё в сентябре.

На долгие сроки заключения наворовали подельники, а законопослушная лошадь Пукаса по кличке Матильда была принята семьёй Кокоуровых и на постой, и на работу. Чулкову было обещано, что Матильду не перегрузят работой, а в ближайшие месяцы не отправят за Ангару, потому что дорога по льду ещё не расчищена от торосов, и лошади разбивают ноги.

Из газеты «Восточное обозрение» от 08.07.1890: «Мать городская управа! — восклицает в отчаянии обыватель. — Будь сострадательна к бедным лошадям у водовозов и возчиков строевого леса! Конец Мясной улицы от дома Собокарёва до Ивановского взвоза, так же, как и Набережная Ангары вплоть до лесного склада Кочкина, обратилась благодаря беспрерывным дождям в непроходимое болото, в котором тонут и лошади, и телеги, и люди. Да и вообще на улицах грязь невозможная и по целым месяцам стоят везде огромные лужи гниющей воды».

Из газеты «Восточное обозрение» от 29.04.1894: «Не имевший соперников по бегу на иркутском ипподроме жеребец «Лиходей» (томского заводчика Фурмана), принадлежавший г. Менделевичу, пал недавно от заворота кишок. Любители ценили его до 3.000 руб.

Из газеты «Восточное обозрение» от 06.08.1897: «Пожар. 1 августа около 2 час. дня вспыхнул небольшой пожар в Пустом переулке, выходящем на Сенной базар. Горел воз сена, поставленный крестьянином возле заплота на время пребывания в кабаке. Обгорела телега и лошадь. Загорался и забор. На этот пожар съехались все городские команды и дружина. Прибыла даже 4‑я часть, проскакавшая 3–4 версты».

Из газеты «Восточное обозрение» от 23.05.1897: «Во время пожара на Котельниковской улице не обошлось без жертв. Из горевшей конюшни не успели вовремя вывести лошадь. Несчастное животное так страшно обгорело и мучилось, что его пришлось увести со двора и, чтобы прекратить мучения, убить».

Из газеты «Восточное обозрение от 09.02.1897: «Непосильная работа городских лошадей. В субботу 1 февраля во дворе городской управы было произведено вскрытие трупа одной из рабочих лошадей, принадлежащих городской управе. Результат вскрытия обнаружил у ней признаки сильной надсады. Бедная лошадь не вынесла непосильной работы и пала. И все вообще рабочие лошади при городской управе, как мы слышали, крайне изнурены тяжёлой постоянной работой, так как число их оказывается недостаточным для выполнения всех городских работ».

Из газеты «Восточное обозрение» от 14.08.1897: «5 июля серая лошадь извозчика, стоящего на углу Большой и 5‑й Солдатской, сильно укусила руку проходившей мимо старушки г-жи Молярской. Медицинская помощь была подана в аптеке Жарниковой».

Из газеты «Восточное обозрение» от 06.10.1895: «В ночь на 3 октября в Ремесленной слободе в доме Яковлева из квартиры иркутского мещанина Дмитрия Иванова через разбор тына украдены две коровы, стоящие 70 руб. Из них одна утром прибежала домой, а от другой коровы кожа и голова найдены в лесу около лагерей».

Из жизни коров

В июне 1897-го иркутский мещанин Адриан Пятидесятников сдал свою дойную корову в стадо пастуха Пермякова Ивана. Вечером её не вернули хозяину и никаких объяснений не дали. Лишь на четвёртый день бурёнка была обнаружена завязшей в грязи и парализованной на все ноги. На Пермякова жаловались и прежде, и городская управа постановила не выплачивать деньги пастухам до сбора всех отзывов. О них в конце летнего сезона специально объявлялось в газетах. Пастухи досадовали, но коровья жизнь стала лучше. Куда сложнее было воздействовать на хозяев, отпускавших животных искать подножного корма на улицах.

Из газеты «Восточное обозрение» от 15.05.1894: «По Мясной улице разгуливает и пугает прохожих корова из дома Гладышева. Недавно она сбила с ног проходящую с бельём женщину, а 11 мая едва не забодала девятилетнего сына г. Щапова. Несмотря на жалобы соседей владелец коровы не принимает никаких мер, чтобы не выпускать её на улицу».

Из газеты «Восточное обозрение» от 25.11.1894: «В №55 помещена заметка о том, что по Мясной гуляет бодливая корова, но по самой точной поверке скота на Мяснорядской улице не обнаружено бодливой коровы. А таковая оказалась на Ланинской улице и принадлежит мещанке Гладышевой. Корова 11 мая опрокинула дочь чиновника г‑жу Девятиярову, которой и подана жалоба прокурорскому надзору, и по этой жалобе производится следствие».

Из газеты «Восточное обозрение» от 04.07.1894: «На днях на Саломатовской улице напала на мальчика-еврея, шедшего, по-видимому, в молельню, корова, и, пожалуй, забодала бы его, если бы не подоспели на помощь случившиеся тут прохожие. Мальчик всё-таки поранен рогами коровы. Иркутску, кажется, недоставало только, чтобы коровы нападали на людей, но теперь и это есть».

Из газеты «Восточное обозрение» от 29.07.1894: «24 июля, в семь часов вечера неизвестно кому принадлежащая корова из стада Широкова забодала 90‑летнюю старушку Таисию Саломатову, которая от нанесённых ран на месте происшествия, около заплота духовной семинарии, умерла. Производится розыск хозяина коровы».

Из газеты «Восточное обозрение» от 24.08.1894: «В пятницу 19 августа та же самая бурая корова из дома Гладышева на Мясной улице, о которой мы уже сообщали, сбила с ног иркутскую мещанку Марфу Зайкину, проживающую кухаркой в доме Кудрина, и сильно изувечила ей левый бок».

Из газеты «Восточное обозрение» от 17.07.1898: «11 июля на возвращавшуюся из Вознесенского монастыря в город вдову унтер-офицера Перевалову напал довольно взрослый бычок и порядочно-таки избодал её».

Медведь нынче за кучера

Да, в 1890 году на иркутских улицах появился одетый в кучерский костюм медвежонок. Вот как об этом рассказывало «Восточное обозрение» в номере от 29 июля:

«В одном купеческом доме, хорошо известном Иркутску, точнее, всей Сибири, завели недавно медвежонка. Молодой пухленький купчик, живущий пока за счёт «тятеньки», утешается ежедневно натощак рёвом маленького узника, подразнивая его на все лады. Да Бог с ним, пусть бы он услаждал свои купеческие нервы в своей ограде, пусть мешал бы спать по утрам только своим непосредственным соседям, всяк хозяин в своём доме, а известно, что для купеческой расы сильные ощущения необходимы; но возить медвежонка, одетого в кучерской азям, по улицам города, привязывать его к тумбе тротуара, откуда он, сорвавшись, бежит как угорелый. Затем, пойманного и страшно ревущего, таскать по улицам в семь часов утра, поднимая с постели ни в чём не повинных граждан — это, как хотите, свойственно только скомороху. Поэтому мы посоветовали бы г. купчику скинуть с себя европейский, сшитый по последней картинке, костюм и, облачившись ну хотя бы в красный униформ своих матросов и фейерверкеров, отправиться с медведем и дубиной по улицам города — это было бы и к лицу ему, и дела «тятеньки» от сего не пострадали бы».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс