Иркутские истории. Родился с глобусом в руке

«…в Иркутске, натыкаясь на «кости», немедленно вспоминали о Географическом обществе. Предприниматель Курбатов доставил в музей найденные в Тайтурке зубы мамонта и носорога, рог быка, да, кстати, прихватил собственный свой презент — заспиртованную голомянку. Купец Громов прислал шкурку редкого рыжего соболя и фото каравана с мамонтовою костью. И юрист Птицын, уехав в Кяхту по служебным делам, вернулся с большой буддистской коллекцией — 278 предметов». Какая ответственность. И уважительная бережность к истории родного края. И как хочется верить, что ничего не утрачено, что наши сильные мира сего — такие же. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.

«Свет померкнет, и сделается в Иркутске провалище»

13 ноября 1886 года в музее Географического общества состоялась лекция Василия Львовича Приклонского, исследователя Якутии. После двух с половиной часов изложения решили продолжить на следующем собрании. Автор благодарил, но после взглянул на дам и очень строго заметил:

— Те, что ждут от доклада светской беседы, могут не беспокоиться.

В этом зале бывали и общедоступные лекции, но особым шиком считалось попасть на чтения вместе с учёными — и дамы пользовались разрешением для членов ВСОИРГО проводить с собою гостей. И с большою готовностью изображали интерес ко всем темам. Но сегодняшнее сообщение слишком уж затянулось — и прелестницы вышли из образа. Сиди они где-нибудь на галёрке, это бы не бросалось в глаза, но наряды обязывали, а Приклонский оказался мужчиной язвительным. И хроникёрами не смутился, ну а те уж не промолчат.

Спасибо, что обошлись без фамилий. Вообще-то пресса смотрит на всё под крайне острым углом. Она и ВСОИРГО не щадит. Как-то генерал-губернатор (покровитель отдела) пригласил всех на экстренное собрание — и «Восточное обозрение» позлорадствовало: наконец-то начальство обратило внимание на бесплодную деятельность отдела. Почему в редакции так решили, Бог весть, но даже предложение строить здание ВСОИРГО (вместо сгоревшего) вызвало только выброс желчи: «Что тут более делать, как не строить дома?»

Корреспонденты отслеживали все траты Распорядительного комитета. Новый научный прибор немедленно брался под сомнение: «Если отдел находил уже так необходимым покровительствовать изучению земного магнетизма, то он мог бы приобрести несколько отдельных маленьких приборов, более точных и, во всяком случае, гораздо более дешёвых».

Столь же язвительно замечалось, что членство во ВСОИРГО вовсе не означает интереса к «Известиям ВСОИРГО». Тут, впрочем, была сермяжная правда: общество росло, но читателей в его библиотеке не прибавлялось. По-прежнему, это были люди ближнего круга — авторы научных статей. Как говаривал в своё время правитель дел ВСОИРГО Раевский, «право, не знаю, что хуже: показная образованность или же отсутствие тяги к образованию вообще». Николай Иванович знал, о чём говорил: весной 1886-го в подгородных деревнях со страхом пересказывали друг другу, что на 26 марта учёным человеком Раевским предсказано: 26 марта будет буря с громом и дождём, а вслед затем свет померкнет, и сделается в Иркутске провалище.

Страсти вызвало скромное объявление, что Раевским будет прочитана лекция о природе землетрясений.

Провинции тога не к лицу, я считаю

Когда лекции особенно удавались, публика долго не расходилась и образовывала кружки, в которых все говорили чуть не разом и громче обычного — это рвалась наружу переполнявшая их энергия. И в то же время было видно, сколько между кружками почти неприкрытого антагонизма. Как говорил Николай Михайлович Ядринцев, если А. интересна этнография, это вовсе не значит, что Б. не назовёт её скопищем предрассудков. Университанты во ВСОИРГО противостояли самоучкам, коммерсанты — ограниченным жалованием, авторы статей в «Известиях» общества — тем, кто ничего не писал.

Сколько существовало групп, столько было и взглядов на цели общества. Чиновники из недавно приехавших свысока поглядывали на ссыльных недоучек, дерзко правивших карту Сибири, утверждённую Генеральным штабом. И на парадных обедах, между блюдами, могли и погорячиться:

— Да, краевая администрация привлекала желающих исполнять обговорённые ею цели, но ВСОИРГО не дОлжно присваивать эти заслуги, гордиться ими и воображать себя учёным сообществом. Оно никогда им не будет! Всё, что может, — это сближать науку с любознательной частью общества. А примерять на себя тогу академизма совершенно непозволительно.

Разность взглядов особенно проявлялась на выборах правителя дел. Согласно Уставу, предполагалось выдвижение трёх кандидатов. Но победившего мог не утвердить генерал-губернатор. В 1887-м с первого же захода был избран бывший ссыльный Потанин, и начальник края его с готовностью поддержал. Что говорило о многом, и прежде всего о том, что Григорий Николаевич признан благонадёжным, способным ладить с администрацией и при этом уравновешивать склонное к противостояниям общество.

Офицерское довольствие путешественникам!

Приняв должность правителя дел ВСОИРГО, Потанин сделал то, о чём давно уже говорили в Распорядительном комитете и писали в местной прессе, — развёл всех членов отдела по секциям, а также определил: научные доклады заслушивать на закрытых заседаниях общества, публику же приглашать исключительно на доступные лекции.

Недовольные тем и этим остались, но оппозицию не составили: не поднималась у них рука на столь уважаемую персону. В феврале 1888-го телеграф принёс во ВСОИРГО известие, что государь император, покровитель Российского географического общества назначил известному путешественнику пенсию в 800 руб. Нашли средства и на печать материалов последней экспедиции, с картами, рисунками, фотографиями. Уже подготовка к экспедиции показала расположение высочайшей персоны: участников довезли до Китая на военном фрегате и с офицерским довольствием. По возвращении энергичный Григорий Николаевич совершил ещё две научных экскурсии — за Байкал и в Ургу. Музей ВСОИРГО обогатился новыми артефактами, касса наполняется, строится новое здание; буквально каждое заседание Распорядительного комитета начинается с чтения списка новых пожертвований, и деньгами, и коллекциями. Потанин всё оживил и расшевелил — как же против такого пойдёшь? Нет уж, покуда не до оппозиций!

Справочно

Из газеты «Восточное обозрение» от 17 марта 1888 года: «8 апреля в зале музея Г. Н. Потанин прочёл лекцию «Следы почитания звёзд у народов северо-восточной Азии». Лекция была прочитана в пользу отдела Географического общества и дала чистого сбора 227 руб. 43 коп. В том числе переплачено за билеты 132 руб. (П. А. Сиверс — 98 руб., граф А. П. Игнатьев — 18 руб., В. Е. Яковлев — 9 руб., В. П. Сукачёв — 6 руб. и В. Н. Скрипицын — 1 руб. »

Из газеты «Восточное обозрение» от 23 октября 1888 года: «Поездка правителя дел отдела г. Потанина, совершённая им прошлым летом в Ургу, доставила в отдел значительное собрание предметов буддийского богослужения, принесённых в дар отделу разными лицами. Г. Потанину сопутствовал фотограф г. Чарушин, который вскоре доставит в отдел большой альбом ургинских видов и типов. Поездка эта совершена благодаря просвещённому содействию кяхтинского купечества, которое доставило г. Потанину для этой цели 400 руб. »

Уехал по службе — вернулся с коллекцией

Не было никаких обязательств, но миссионеры, возвращавшиеся из Китая, останавливались в Иркутске, шли в музей Географического общества (ВСОИРГО) и в конце экскурсии делали подношения. Это могла быть старинная рукопись или книжный раритет, а иногда и то и другое.

И в Иркутске, натыкаясь на «кости», немедленно вспоминали о Географическом обществе. Предприниматель Курбатов доставил в музей найденные в Тайтурке зубы мамонта и носорога, рог быка, да, кстати, прихватил собственный свой презент — заспиртованную голомянку. Купец Громов прислал шкурку редкого рыжего соболя и фото каравана с мамонтовою костью. И юрист Птицын, уехав в Кяхту по служебным делам, вернулся с большой буддистской коллекцией — 278 предметов.

Вот и в нынешний мартовский день 1888-го постучался даритель:

— Мне бы подходящего человека… Вы здесь служите?

— Да, правитель дел местного отделения общества Потанин.

— Вот вам сто рублей на изучение бурятского быта.

— Очень хорошо! Давайте в журнале распишемся.

— Пусть будет просто: бурят.

— Фамилию отчего не хотите назвать?

— Если с фамилией, выйдет будто я хвастаюсь. А мне нужно только, чтобы деньги на дело пошли — то есть на изучение жизни бурят.

— Не удивлён: буквально вчера Илья Иннокентьевич Пирожков внёс 200 руб. на этнографические исследования в улусах. Да и Юлия Петровна Матвеева пожелала, чтобы все её деньги пошли на изучение одной конкретной пещеры.

— Сказала какой?

— Да, разумеется. У нас и начальник края граф Игнатьев всякий раз указывает, на что именно следует тратить собранную им сумму. К примеру, в прошлом году он оплатил анализ всех петрографических коллекций нашего музея, и мы смогли привлечь опытного геолога. А нынешним летом начальник магнитной обсерватории Штеллинг будет устраивать метеостанции в долине Лены — и, попутно, проведёт магнитные наблюдения. Первоначально это не предусматривалось, потому что очень уж дорога перевозка измерительного оборудования, но генерал-губернатор Игнатьев достал средства.

— Зачем же эти наблюдения нужны?

— Дело в том, что тем же маршрутом, но шестьдесят лет назад прошли несколько иностранных учёных, и теперь есть возможность проверить, изменился ли земной магнетизм и насколько.

— А вы как думаете?

— Тут я не специалист, но, подобные измерения проводились недавно на расстоянии от Томска до Нерчинска, и всё указывало на возрастание магнетизма.

Посетитель ушёл озадаченный, но при этом и вдохновлённый. Что до Штеллинга, то все выводы о магнетизме он представил в академическом сборнике. «Восточное обозрение» ознакомилось с ними — и ничтоже сумняшеся перенесло на людей: «Можем утешиться, что хоть природа на закате столетия более бодра, чем в начале».

Дом с мезонином

Приезжая в Иркутск, Потанины чаще всего останавливались у Невидимова на Матрешинской: место тихое, и окошко в сад. Здесь прожили и два последних года — с избрания Григория Николаевича правителем дел ВСОИРГО. Оставались бы, видимо, и ещё, но воскресным августовским вечером забрели на Фаддейшинскую — и были очарованы домом с мезонином, для Иркутска достаточно необычным.

— Надстройка очень изящная, хочу зарисовать, — Александра Викторовна потянулась за карандашом и блокнотом.

— Миниатюрная, да, — отозвался супруг. — Словно бы рассчитана на двоих, — они переглянулись, и Потанин прибавил. — Интересно, чья усадьба?

— Александра Прокопьевича Карпинского, — любезно ответил моложавый мужчина в костюме из светлого твида — он вышел из соседнего дома и стал невольным свидетелем их разговора.

— И давно он здесь? Что-то прежде не замечал.

— Так прежде-то на даче стоял, в Каштаке, а, как тут сгорело всё в 1879-м, так и перевезли.

— Значит, недоходный дом, комнаты не сдаются?

— Прежде, и правда, не сдавались, сам хозяин жил с семьёй старшей дочери от первого брака и с двумя девочками от второго. А не так давно зятю Карпинского новое назначение вышло — в Тулун, по акцизной части. Вслед за ним уехала и жена с тремя маленькими детьми, нянькой и горничной. То есть убыло разом семь душ, и теперь Александру Прокопьевичу даже и пообедать не с кем. Свободные комнаты он, конечно, сдаёт, но исключительно по рекомендации. Кто-то остановится на три дня, кто-то на полгода задержится, а то и вовсе никто не живёт. Другой-то домовладелец похлопотал бы, объявление дал в газету, а этот ни-ни — должно быть, поручителей ждёт.

Потанину они не понадобились: оказалось, Карпинский бывал у него на лекциях, и не раз. Мезонин был снят со столом, и теперь на Фаддейшинской, 16 обедали позже обыкновенного, то есть не в четыре пополудни, а в начале шестого, когда квартирант возвращался со службы. И между переменами блюд теперь были большие перерывы: хозяин подробно расспрашивал Александру Викторовну об экспедициях, а Григорий Николаевич подсаживался к окну или лампе с книгой. Он вообще постоянно читал, и его старались не отвлекать, только младшая, Катя Карпинская с детскою непосредственностью подбегала и спрашивала: «А сегодня во сколько?» Потанин задумывался — и уточнял. И ровно к этому времени был готов новый пакет с марками.

У обитателей мезонина была обширная переписка, письма шли со всех концов света, так что за год у Кати составился превосходный альбом. А ещё она «коллекционировала» гостей Григория Николаевича и Александры Викторовны. Все знали, как мал мезонин, но при Потаниных там отчего-то никогда не бывало тесно.

После них поселились два брата, гимназист и бывший студент, так они постоянно жаловались на нехватку места, и правда: при них мезонин словно бы скукожился, и не верилось даже, что недавно здесь пивал чаи сам генерал-губернатор.

Незадолго до отъезда Карпинский сходил с девочками на лекцию Александры Викторовны. Во ВСОИРГО не привыкли ещё к научным сообщениям дам; к тому же у докладчицы от природы был тихий голос. И волновалась, да, в какой-то момент вообще замолчала; но ненадолго.

Потанины уехали в Петербург в августе 1890-го, и больше уж таких дружб не завязывалось на Фаддейшинской, номер 16. Дольше других квартировала здесь вдова титулярного советника Елизавета Алексеевна Кирыевская. Приятная дама, выдержанная, всегда с улыбкой и с шитьём, но обедать вместе не получалось — не завязывался разговор.

Зато, когда Катенька вышла замуж, супруг её, Николай Соловьёв, влюбился и в мезонин, и в черёмуховые кусты, и в голубую полынь у забора. И в минуту вдохновения взял да вставил в Домовую книгу «Список растений нашей усадьбы», не забыв даже и распоследнего сорняка.

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс