Олег Царев высказал свое мнение о том, как надо поступать с расстреливающими мирное население бандеровцами

Известный политик и общественный деятель Олег Царев прокомментировал сообщения о зверских убийствах военными  Украины мирных жителей Курской области.

Олег Царев:

«Меня спрашивают — надо ли убивать всех ВСУшников, входящих в подразделение, если есть информация, что они убивали мирных граждан и детей.

Отвечу так. В своей жизни я занимал много руководящих постов. Довольно часто, особенно когда я руководил партийной организацией Днепропетровской области, ко мне приходили чиновники и партийцы и советовались, как им поступить в непонятной ситуации. Всегда отвечал так: если возник вопрос и не знаешь, как поступить, поступай по закону.

По закону нельзя расстреливать пленных на поле боя. Это военное преступление. Женевская конвенция от 12 августа 1949 года об обращении с военнопленными.

На поле боя нет времени проводить следственные действия, выяснять насколько достоверны обвинения в адрес противника. Вот после боя есть неограниченное время, когда специальные люди из специального ведомства проведут следственные действия и виновные понесут наказание, предусмотренное законом за совершенные ими преступления.

А потом, кого убивать? Тех, кто входит в отделение, которое предполагаемо совершило преступление? Взвод или роту? А может тогда всех пленных ВСУшников убивать? Кто будет принимать решение?

Впрочем, у меня нет сомнения, что доводы, почему нельзя убивать пленных, нужны тем, кто хочет их услышать. Тем, кто хочет убить, нужно оправдание их желания. К сожалению, действительность такова, что факты пыток и расстрела пленных встречаются с обеих сторон фронта.

Ниже привожу историю времен ВОВ: «Мой дед лично мне рассказал в 80-ых, когда я ещё малым был. В пехоте добровольцем воевал. Шли колонной в сторону фронта. Уж, который день пехом, подустали знатно так. Неожиданно по колонне передали, чтоб освободили дорогу, расположились на обочине. Ну, нам в радость, отдых. Смотрят, навстречу пленных немцев ведут. Растянулись, бредут не спеша. По бокам конвойные, не сказать, чтобы много, так, метров 30 между каждым конвойным. Мы сидим, на них смотрим, они на нас поглядывают. И тут один из наших бойцов, который сидел прямо у дороги вскакивает, винтовку на перевес, как учили, и кидается к фрицам. А на марше у нас штыки были примкнуты. Никто и дернуться не успел, как он немцу прямо в голову воткнул штык и давай его по земле возить. Немец хрипит, кровища хлещет, но не умирает. Пленные орут по своему, расступились, подойти боятся. Конвойные, видя, что какой-то кипишь пошёл, давай в воздух стрелять, положили всю колонну на дорогу. Тут и мы своего оттащили, винтовку отобрали. Немец подергался ещё малек и помер. Бойца увели. Товарищ его сказал, что письмо получил он на днях, у него всю семью перебили, никого не осталось. А на следующий день солдата этого расстреляли. Прям перед строем. За жестокое обращение с пленными. А война на тот момент ещё даже до середины своей не дошла. И много ещё чего потом было…»