Сергей Ионов: умение общаться — это у меня профессиональное

Общение между людьми — тема важная и необычайно сложная. И поэтому скоро в нашей газете появятся эксклюзивные материалы на тему совершенствования форм и методов межличностной коммуникации. Моим собеседником в них будет интересный человек с богатой биографией и серьезной подготовкой — Сергей Ионов. И, конечно же, при встрече с ним я сразу же поинтересовался:

— Сергей Валентинович, а были ли у вас в жизни случаи, когда вам не пригодились эти знания и вы не сумели договориться? Сейчас ведь развелось множество коучей, которые всем дают полезные советы, а свою жизнь обустроить почему-то при этом не в состоянии… Вы не из таких?

— Да, конечно были такие случаи. И опыт этот крепко врезался мне в память. Как-то раз, давно это было, меня, Владимир Васильевич, взяли в плен и связанного поместили на плоскую крышу какого-то дома. На стуле, который поставили на парапет так, чтобы его задние ножки едва касались этой крыши. Тогда ведь любое неосторожное движение, кашель, и ты срываешься и летишь вниз. Это позволяло охранникам даже не наблюдать за мной постоянно. И освобождение произошло совсем неожиданно, в момент, когда автоматчики поднялись на крышу проведать меня и оказались уже в зоне работы наших снайперов. Как происходило освобождение, я даже не помню. Поймите, сутки на африканском солнцепеке, голова просто раскалывалась от дикой боли, а голая спина буквально уже дымилась. Я постоянно на этой крыше терял сознание.

А ты знаешь, ради чего живешь…

— А как на крышу-то эту, да еще и в Африке попал, как угораздило…       

— Да, была ситуация, когда угодили в руки нехороших людей. Захватили нас местные боевики… А потом решили потребовать выкуп. А пока ждали ответа от властей, полностью раздели, чтобы мы немножко пожарились на солнышке… Меня при этом еще и не слабо избивали, резали шею ножом. Развлекались так, похоже, но при этом фотографировали весь процесс на поляроид, чтобы затем отправить снимки нашим для убедительности… Что-то говорили на непонятном мне языке и все время смеялись. Так, что даже попытаться с ними хоть как-то объясниться, а тем более договориться у меня не получилось. Сильно мешал языковой барьер…

— Хорошо вооруженные боевики. И дом, который совсем не просто штурмовать будет. Ситуация почти безвыходная…

— Слава нашим ребятам, а не создателю… Они подоспели вовремя, были там среди них, как я уже потом понял, и знавшие меня лично…. До них, как, оказалось, оперативно довели информацию, куда мы так безбожно вляпались. А дальше все было так, как обычно в таких случаях, первая реакция — надо спасать своих, надо выручать братишек… Детали операции я, с вашего позволения, опущу. И потом нас оттуда быстренько вывезли, на чем-то джипообразном. Так для меня это все закончилось относительно неплохо. Ведь все могло быть гораздо хуже… Длинный порез на шее зашили на месте, он кровоточил, а спину перебинтовали уже потом, и никакого госпиталя конечно…. Вот только как забыть все это — не знаю…

— За сутки, просидев связанным на крыше, наверное, обо всем передумал? Страшно ведь было? Смерть же была совсем рядом…

— Страшно было, Владимир Васильевич. Очень. Понимал, что убьют, скорее всего. О том, что наши придут на выручку — даже не думал… Когда били, старался отвлечься, вспоминал свою жизнь, то, как решил когда-то давно стать философом и относиться к жизни философски (смеется).

— Уже интересно. Философ, специализирующийся на коммуникациях…

— Мне кажется, Владимир Васильевич, что когда ты живешь в Тракторозаводском районе Челябинска, то такие качества, как застенчивость, скромность, вежливость сильно мешают тебе выживать, так, по крайней мере, было у нас в семидесятые годы…

Я понимал конечно, что в какой-то момент это мое детское «правильное» воспитание мамой с папой точно добром не кончится. И верно, лет в восемь мне основательно набили физиономию, пришел домой с большущим фонарем под глазом, родители, естественно, в шоке. На следующий день пошел в школу — учителя в шоке тоже, а во двор вышел, там наша ребятня посмеялась от души. Но из дворовой солидарности отвели меня в школу бокса. А там получилось не так как мне хотелось, причем сразу же, на первой тренировке, мне крепко попали во второй глаз. И я пришел уже со вторым синяком домой, родители поняли, что что-то со мной не так, но мудро решили подождать, посмотреть, чем дело закончится. И в итоге не стали мешать. Тогда значительную роль сыграло то, что другие пацаны ровно также с такими же бланшами ходят регулярно…

Пойми хотя бы кто ты есть…

— Ну тогда понятно, Сергей Валентинович, почему ты вытерпел африканские побои и пытки…

— Да, боли я всегда боялся, честно скажу, но меня в школе бокса успокоило то, что я увидел реакцию окружающих и подумал, что я, наверное, неправильно реагирую на страх и боль… И решил, посмотрим, что же будет дальше… И все школьные годы я с боксом дружил. А с ним расстался вынужденно, уже в старших классах, после того как у меня стало падать зрение. Врачи запретили. Но к тому времени из совсем замкнутого тихони я превратился в нормального парня с ЧТЗ. Научился дружить и с хулиганами, и с ботаниками.

А школу я окончил с серебряной медалью, так как по рисованию мне поставили итоговую четверку. Да, художник из меня не получился (смеется), но школа сделала мне отличный подарок. В последнем классе мне разрешили свободное посещение занятий. Была как раз перестройка, и приветствовались самые разные эксперименты. Я приходил, сдавал какие-то зачеты и уходил…

— Как-то странно это. Ведь последний класс. Впереди экзамены, поступление в институт…

— Мне было просто скучно в школе. Учителя видели, что у меня все в порядке с успеваемостью. И они даже не находили смысла меня там держать весь день. И я учился самообучаться при такой системе. Ведь в школе есть определенные правила игры, и если ты исполняешь то, что хотят учителя, ты будешь хорошим для них. Мне это было делать легко. И для меня это и стало своеобразной такой философией, первым пониманием жизни: пониманием правил игры в коллективе… Мне почему-то казалось, философов учат формулировать свои мысли, находить свое понимание действительности, выстраивать разумно даже свое поведение, чтобы оно было максимально эффективным. мне так казалось в то время...

И я еще всегда любил читать сказки, не пытался осознавать какие-то сверхсложные труды… Я бы их не понял тогда. Я не верю, когда кто-то говорит мне, что ему в школе нравился роман «Война и мир». Я просто не верю в это…

И я поступал конечно же в Уральский государственный университет, на философский факультет. Но тут выяснилось, что требования вузовские — это совсем не то, что накопил мой багаж школьный. Дело в том, что во время перестройки мы учили историю страны в основном по газетным вырезкам. Преимущественно, а не по учебникам. А на экзамене в институте требовался ответ из учебника. И узнать это предварительно у меня конечно же просто не было возможности. И когда на экзамене наши позиции с комиссией разошлись по ряду вопросов, то они влепили мне четверку… Я настолько рассвирепел, что тут же развернулся и уехал домой…

В результате, по примеру своих родителей, окончил металлургический факультет челябинского политехнического института. А там, уже на первом курсе, пришла мысль, что надо бы денежки зарабатывать. Институт — это конечно же хорошо, но сидеть на шее у родителей инженеров я не хотел. Тем более, что к тому времени на предприятиях уже ничего не платили. И я пошел торговать на рынок радиоэлектроникой. Благо у меня был старший брат, который в этом деле хорошо разбирался… Это я про сложную радиоэлектронику… Хорошо, что рынок работал по субботам и воскресеньям. В общем крутился как-то. И там же я получил еще одно сильное впечатление, когда меня стоящим за прилавком увидела мама моей одноклассницы, и она не громко, но так, чтобы я все же слышал, сказала своей спутнице: «Посмотри, как опустился, а ведь так хорошо начинал в школе, медаль получил. Вот что бывает с людьми, как они портятся».

И я подумал тогда: да что вы знаете, это же моя жизнь… Ведь на рынке я кроме всего прочего научился разговаривать с людьми так, как я до того не умел… Потому что перед тобой проходят тысячи людей с разным настроением. Кто-то пьяный, кто-то не выспался, кому-то что-то не понравилось из предыдущей покупки. И ты учишься разговаривать с ними в любой произвольной ситуации, вне зависимости от того, как тебе в этот момент все это видится

 — я даже стал получать удовольствие от происходящего. Пожалуй, это лучше всяких навороченных тренингов. Понял, что это конечно и не самая уважаемая в те годы была профессия, но в смысле общения и взаимодействия с людьми многие из торговцев могли дать фору кому угодно. Сама жизнь к этому меня подталкивала: хочешь продать, учись понравиться… Учись завоевывать доверие, устанавливать доверительные отношения с людьми.

Он хотел стать философом, но Родина распорядилась иначе

— Хорошо, но ты же философствующий металлург с радиорынка. И ты заканчивал институт, удивляя наших профессоров своими разносторонними познаниями…

— Зачем он нужен мне, этот диплом металлурга, я тогда не знал. И не думал даже об этом…

А тут нам еще сказали: «Ребята, получение дипломов возможно будет только после того, как вы посетите военкомат по месту жительства». В стране ситуация, как я понял, была непростой, в армии видимо тоже было не все просто, по крайней мере почему-то не хватало младшего комсостава, поэтому и стали набирать нас «пиджаков» с гражданки. Насколько это было разумно в отношении нашей квалификации и военной подготовки я даже говорить не хочу. Кто-то из сокурсников, узнав все это, просто отказался получать диплом. А я подумал, ладно, два года я как-нибудь выдержу… Мы понимали, что идем в военкомат получать повестки на призыв…

В военкомате я естественно без долгих слов и напутствий получил предписание приехать в штаб округа. После этого, только предъявив в деканате предписание с печатью, получил еще и диплом, который мне, собственно говоря, в жизни так ни разу и не пригодился.

— Представляю, каково было глубоко штатскому челябинцу, философу в душе, отправляться по мобилизации неведом куда.

— Я напоследок еще и съездил на Ильменский фестиваль авторской песни. Выступил там со своими произведениями (смеется) и сразу же оттуда поехал домой, пропустив финальный гала-концерт.

 И примерно через день ко мне домой постучали и сказали, что я зря уехал, потому что стал лауреатом… И как оказалось, меня там долго искали… Но профессиональным певцом, исполнителем своих песен, я тоже не стал, потому что отправился служить в армию. Где нас, восьмерых лейтенантов «пиджаков», запихнули в малюсенькую комнатушку, бывшую какую-то бытовку, даже без окон, с шестью кроватями. И мы по очереди там спали: то на полу, то на кровати. Мышки бегали прямо по нам… А называлось это — офицерское общежитие.

— Еще одна школа жизни после бокса и радиорынка…

— Вроде того. И вот эти вот бытовые неурядицы на самом деле нас сдружили, ребятишек с разных регионов.  Это для меня был действительно очень интересный опыт, поскольку таких коммуникаций в моей жизни еще не было. Вот только письма из дома шли долго, и немножко не хватало, может быть, телефона, которого у меня дома не было, да и Интернета тоже не было. И я все внимание сосредоточил на общении с офицерами, съехавшимися сюда из самых разных городов. Кстати, очень интересные люди были, как я понял, отборные кадры…

Время перемен основательно коснулось тогда и армии. Придя в часть танкистом, я вскоре получил возможность заниматься компьютеризацией. Сначала собственной части, а потом более разветвленно в рамках всего округа. И это было действительно здорово. Задачи передо мной ставили непростые. Но об этом я не хотел бы сильно распространяться.

Да, кстати, до армии мы в Челябинске создали небольшую фирму и занимались сборкой и отладкой компьютеров. Так что я немножко в этой работе разбирался.

К зиме нас порадовали, сказали: «Вам, ребята, дают отдельные комнаты». Где-то в конце декабря мы собрали свои вещички и радостные пошли обустраиваться на новое место… А это Пермь, и где-то минус сорок за бортом… А тут мы увидели здание без стекол. И когда зашли внутрь, то поняли, что существует только холодная вода… Горячая даже при строительстве не была предусмотрена. Спали одетыми, собирали на себя все, что есть, подушкам забили окна… С нами поселили капитана, сегодня помню только его имя Виктор. На вид он был обычным молодым мужчиной, но по ночам сильно кричал. Мы его пробовали расспрашивать кто он, откуда, что с ним произошло, но он обычно отмалчивался. Потом мы выяснили, что ему довелось служить инструктором в каких-то сильно непростых местах и точках нашего земного шара. И вот наши сослуживцы, с которыми он хоть чуточку откровенничал, а с нами он предпочитал этого не делать, поведали неопределенно, что он такое пережил, что до сих пор от этого такой вот у него шлейф по жизни. Было страшновато, но мы с пониманием к этому отнеслись. И внешне он ничем не отличался от меня, очень мягкого человека. А что там нас ждет впереди — мы тогда даже не задумывались.