Словно подгадав к 17 сентября, когда отмечается Всемирный день безопасности пациентов, Минздрав разразился докладом о проблеме врачебных ошибок. Дескать, всё в наших больницах сравнительно хорошо, ошибаемся нечасто, а неблагодарное общество врачей не ценит и грозит им карой за каждый чих. Это часть давней борьбы за баланс между интересами врача и интересами пациента. Однако баланса удавалось достичь нечасто. Когда хирург не несёт реальной ответственности за свои действия, это повышает летальность. Но когда малейшая ошибка может привести хирурга в тюрьму, он либо увольняется, либо старается обезопасить себя в ущерб спасению пациента. И это тоже повышает летальность.

Смерть во спасение

По данным Всемирной организации здравоохранения, вероятность гибели человека в автокатастрофе составляет один к трём миллионам. А вероятность смерти пациента в результате врачебной ошибки – один к трёмстам. Разница в 10 тыс. раз! Около 3 млн человек в мире умирает ежегодно вследствие небрежности или по недосмотру докторов. Каждому десятому пациенту наносится относительно существенный вред, который в половине случаев мог бы быть предотвращён.

В России всё сравнительно неплохо. В некоторых африканских странах ошибки врачей стоят жизни каждому четвёртому умершему пациенту. Хотя единой глобальной базы по видам и количеству врачебных ошибок в разных странах нет. Вряд ли, например, российский Минздрав хотел бы отразить в ежегодной статистике, сколько людей на самом деле помирает по вине его сотрудников. Тем не менее попытки анализа проблемы присутствуют.

По словам министра здравоохранения РФ Михаила Мурашко, дефекты в диагностике могут быть причиной 10% смертей пациентов в мире, и каждый двадцатый пациент поликлиники сталкивается с такими дефектами. Поскольку количество проводимых диагностических процедур ежегодно растёт, нужны и новые методики контроля.

Мурашко выделяет шесть групп диагностических ошибок: несвоевременная диагностика, невозможность диагностировать сопутствующие заболевания, пропущенный диагноз, ошибочный диагноз, неспособность распознать осложнения, невозможность диагностировать несвязанные заболевания. Но для простого человека грань между этими группами может быть малопонятной. Министр может пояснить и на пальцах: «В первую очередь это назначение препаратов, ошибочное, избыточное или, наоборот, недостаточное. На втором месте – ошибки специалистов при работе с оборудованием».

Отдельно можно говорить об ошибках, связанных с бездействием. Узкий специалист отработал свой спектр задач, а в задачи коллег со своим уставом лезть не хочет. И вообще у него рабочий день до 15 часов. Поэтому в крупных клиниках всё чаще встречаешь мультидисциплинарную бригаду врачей, которая подбирает лечение с учётом всех особенностей пациента.

Правда, трудно бороться с проблемой, которая не ставится самим Минздравом во весь рост. Официально в 2020 г. тот же министр Мурашко озвучил, что ошибки и непрофессионализм врачей в России ежегодно приводят к осложнениям у 70 тыс. пациентов. Сколько из них привело к летальным исходам, вероятно, часть врачебной тайны. Хотя министр уточнил, что только от неправильного использования лидокаина погибают 25 человек в год, есть жертвы и при халатном использовании каталок для «скорой». Следственный комитет ежегодно отчитывается о примерно двух тысячах «медицинских» уголовных дел, связанных с ошибкой доктора.

Неофициальные оценки и вовсе неутешительны. Общественная организация «Лига защиты пациентов» полагает, что 40–50 тыс. россиян могут становиться жертвами неправильных действий сотрудников Минздрава. А директор Центра медицинского права Александр Панов полагает, что и 100 тыс. смертей в год вполне могут соответствовать реальности. Глава «Лиги защиты пациентов» Александр Саверский говорит, что в США насчитали до 250 тыс. смертей в год по вине врачебного сообщества: а у нас, дескать, более современное оборудование и лучше учат врачей? «У нас нет мониторинга врачебных ошибок. У Росздравнадзора даже не было такой задачи. Отдельные проверки проводили, и у них там количество жалоб выходило в четыре раза меньше, чем в прокуратуре и в Следственном комитете», – говорит Саверский.

Простые движения

Давно идёт подковёрная борьба между медицинским сообществом, которое считает существующие меры преследования врачей за ошибки драконовскими и неадекватными, и силовиками, которые, наоборот, считают закон лояльным к медикам. Сейчас инициатива за врачами. Очередной законопроект о декриминализации врачебной деятельности появился после встречи Владимира Путина с членами его предвыборного штаба в феврале 2024 г., возглавляемого главврачом городской больницы №52 в Москве Марьяной Лысенко. Начали за здравие: попросили отказаться от термина «медицинская услуга». Президент согласился, что работа врача «гораздо шире, чем просто взять продать, купить, сдать в аренду».

Однако авторы законопроекта предложили под этим соусом вывести отношения, возникающие при оказании гражданам медпомощи, из-под действия Закона «О защите прав потребителей». А это, в свою очередь, позволит «ограничить применение ст. 238 Уголовного кодекса РФ в отношении медицинских работников, сохранив при этом ответственность медорганизации перед пациентом». Некоторые юристы видят в этом проблему: ведь больницу, где пациенту нанесли вред, не закроешь. А значит, вся ответственность может ограничиться скромными выплатами по обычному гражданскому иску.

Врачебное сообщество стоит на том, что как раз сейчас ситуация нездоровая. В Следственном комитете появились отделы по расследованию ятрогенных преступлений (умышленных или неосторожных общественно опасных деяний медицинских работников). В их интересах проводится экспертиза, к которой сотрудников Минздрава не привлекают вовсе. В итоге из около 200 медработников, дела в отношении которых дошли до суда, добились оправдательного приговора лишь 10%. С другой стороны, до суда добираются лишь 5–7% возбуждённых уголовных дел. Хотя возбудить на врача дело очень непросто.

В 1990-е было так: молодая петербурженка Лариса Б. стала инвалидом в одном роддоме, поскольку в первые постновогодние дни едва державшийся на ногах врач провёл элементарные ежедневные процедуры с такими последствиями, что это привело к ампутации матки. В суде пострадавшая отвоевала 150 долларов. Однако уже в 2007 г. СМИ писали о врачебных ошибках с некоторым недоумением: мол, правила игры меняются.

Во-первых, жительница Воронежа, которой перелили кровь с ВИЧ-инфекцией в одной из местных больниц, получила аж 3, 5 млн рублей компенсации. Во-вторых, в Петербурге суд вынес беспрецедентное решение, отправив за решётку врачей Института детских инфекций Олега Ченцова и Майю Первишко – на два и один год лишения свободы соответственно. Суд посчитал, что именно по причине их непрофессионализма умерла 8-летняя Лена Комиссарова: якобы врачи слишком долго думали и несколько раз меняли своё решение по назначению лечения.

Среди врачей эта история вызвала шок – так кого угодно можно посадить. В ряде московских больниц произвели рандомное вскрытие трупов, показавшее, что прижизненный диагноз был неправильным в 21, 6% случаев, ошибки при диагностике рака составляли 30–40%, и даже обычное воспаление лёгких не было установлено в каждом пятом случае. Выводы комиссии Минздрава гласили: из-за недостатка знаний врачи первичного звена выявляют всего 30% больных, нуждающихся в высокотехнологичной помощи. Около трети врачей не проходили курсов повышения квалификации более пяти лет.

Похоже, министерство обнародовало эти сведения не по причине своей великой демократичности. В бюджете тогда водились большие деньги, а правительство готово было их тратить на модернизацию здравоохранения. МВД в похожей ситуации провело грамотную пиар-кампанию: напугало общество «оборотнями в погонах» и сорвало куш. У Минздрава результаты вышли половинчатыми: народ если и напугался «оборотней в халатах», то явно меньше пресс-хат и бутылок шампанского. Да и само врачебное сообщество консолидировалось, чтобы защитить попавших в переплёт коллег.

Тема врачебных ошибок ведь может быть освещена и с сочувствием к врачу. К примеру, был случай: простейшая операция по удалению миндалин 17-летней девушке закончилась смертью пациентки. Оказалось, у неё была редчайшая патология, один случай на пять миллионов: дуга сонной артерии проходила сквозь миндалину. Или: врач ввёл пациенту седуксен, чтобы снять запой, а у того практически не работала печень.

А как быть при такой ситуации: удалив кисту, врач забыл снять у женщины зажимы с мочеточника, уехал на дачу и вспомнил об ошибке лишь спустя двое суток. Пациентку удалось спасти, но она стала инвалидом. Может, врач и виноват, но он всё-таки вспомнил, побежал, спас.

Но если кому-то нужно, чтобы у общества сжались кулаки на врачей, можно рассказать и другие истории. Однажды в одну из районных больниц приехал инспектор из Минздрава с проверкой и встретил сокурсника, который работал там хирургом. Посидели, выпили, вспомнили былое. Ревизор признался, что надоела ему бумажная рутина, руки чешутся оперировать. Однокашник доверил ему больную с аппендицитом, которую тот с непривычки зарезал.

В одной больнице Иркутска за год умерло 72 пациента с инсультом из 72 доставленных, потому что завотделением их не оперировал. Ведь если больной умрёт именно под скальпелем, это испортит ему статистику. Чисто по-человечески завотделением нужно ставить к стенке, но ведь кто-то создал ему такие правила игры.