Виталий Васильевич Карпика работает адвокатом с 2004 года и является председателем коллегии адвокатов «Карпика и партнеры». В 1997 году окончил волгоградскую Высшую следственную школу (ныне академия) —следственный факультет. С 1997 года работал следователем в Главном следственном управлении ГУ МВД России по Краснодарскому краю. В 2000 году уже работал следователем в Следственном комитете МВД Российской Федерациипо Южному федеральному округу.
—Мы все в девяностые годы шли в юриспруденцию, чтобы бороться за правду, делать нашу жизнь лучше и чище. Я сознательно выбрал именно Высшую следственную школу МВД, которая готовила следователей. Себя я видел в профессии именно так. Надо сказать, что образование нам давали хорошее. Основы, заложенные тогда, в следственной школе, во многом сформировали меня в профессиональном смысле. Наши учителя наставляли нас: «Наличие удостоверения следователя — это не право, это обязанность. Обязанность быть лучше, чем остальные, быть примером. Обязанность сделать общество лучше».
В конце девяностых мы совместно с оперативными сотрудниками Южного РУБОПа раскрыли много громких резонансных дел. Работали с полной отдачей, не считаясь ни с личным временем, ни с иными причинами. Именно тогда я хорошо усвоил, как и что влияет на ход следствия, как формируется доказательная база, как правильно проводить оперативные мероприятия, какие именно спецсредства есть в арсенале и как они применяются и так далее. Профессия следователя невероятно интересная. Множество нюансов и коллизий возникает не просто ежедневно — буквально ежечасно! Иногда, и нередко, в силу профессиональной деятельности возникает угроза личной безопасности (моей специализацией была борьба с организованной преступностью). Я проработал следователем почти пять лет, и этого было достаточно для того, чтобы состояться в своей профессии. Только оплачивается эта профессия, прямо скажем, не очень. Ты вкалываешь без выходных, от рассвета до заката, а дома холодильник-то пустой! В 2002 году меня фактически «ушли»: я расследовал большое уголовное дело, в рамках которого столкнулись две очень серьезные структуры. Мы слишком глубоко копали. Я был руководителем следственно-оперативной группы. Мне очень доходчиво объяснили: надо уходить. Без выбора. Я тяжело тогда пережил этуситуацию и как специалист, и как человек, уходил фактически в никуда. Но, как оказалось, всё к лучшему: я в дальнейшем принял решение идти в адвокатуру, «недруги» мне помогли выбрать ту единственную профессию, которая позволила мне не только реализовываться в профессиональной деятельности, но и нормально обеспечивать семью.
В 2004 году я получил статус адвоката. Почему такой выбор? Это самая близкая сфера деятельности, где я мог бы применить свои знания и навыки. В последующем жизнь показала, что это было правильное решение. Оказалось, что именно адвокатура — моя юношеская мечта, где я в большей мере могу себя реализовать. И надо сказать, наработанный в качестве следователя профессиональный багаж востребован мною практически ежедневно. Также я хочу сказать, что профессия адвоката несет больше позитива не только для меня, но и для моих доверителей.
— У вас есть специализация?
—Да, конечно, юриспруденция очень обширная, и невозможно быть хорошим специалистом во всех ее областях. Я работаю исключительно по уголовке. Особенно там, где серьезные истории. Люблю, когда есть над чем подумать. И четко всегда следую одному правилу: всё должно быть по закону. Всякие договоренности, проще говоря договорники, не мой профиль. Без вариантов. Хотя такие предложения время от времени поступают.
— Адвокат в большей безопасности, чем следователь по особо важным делам?
—Всё тоже самое. Только за следователя могут вступиться коллеги или вся структура, а адвокат — одинокий волк. Были в моей адвокатской деятельности разные ситуации: и слежку устанавливали, и «загадочные» сантехники с электриками, которых никто не вызывал, приходили домой, и провокации со взятками. В 2014 году, в ходе одного из процессов, против меня была устроена провокация: всё было грамотно обставлено, но я в последующем понял, что это именно провокация. Ее цель — нейтрализовать меня, а еще лучше — закрыть в СИЗО. И это «препятствие» я прошел и продолжаю работать. И очень доволен своей профессией, особенно когда удается добиться весомого результата.
— Виталий Васильевич, а если доверитель лукавит, недоговаривает, как быть? В какой момент можно этого «не заметить», а где надо остановиться? Где те самые красные линии в отношениях адвоката и доверителя, которые переходить нельзя?
—Лукавство доверителя может именно для него обернуться серьезными юридическими последствиями. За которые не я, адвокат, а именно он будет нести ответственность. Я это всегда объясняю. Но даже когда адвокат докапывается до истины, он обязан довести начатое дело до конца. Это мое правило, которому меня учили мудрые наставники. У меня было непростое дело, в котором доверитель обвинялся в убийстве. В самом начале нашего взаимодействия я,как всегда,попросил моего подзащитного быть максимально искренним со мной, чтобы правильно выстроить позицию защиты. Его история непричастности изначально была правдоподобной, которая в последующем частично подтверждалась материалами уголовного дела. Я человек уже зрелый и в силу профессии немало повидал таких людей.Мне приходилось защищать человека, ставшего жертвой трагических обстоятельств. Я поверил в его аргументы, в ряд совпадений, даже притом, что я тщательнейшим образом проверил каждое из них. И вот в ходе судебного процесса, прямо в зале суда, я понял, что именно он совершил это преступление. Фактически доверитель, понимая последствия наказания, сфабриковал свое алиби, полагая, что это никто не поймет. Я, конечно, доработал это дело до конца, но пережил эту ситуацию очень тяжело.
Я уже ничем не мог ему помочь: неправильно избранную позицию уже никак нельзя изменить в конце. Я всё пропускаю через сердце, переживаю за каждого клиента.Это, как говорят мои коллеги, мой минус как специалиста. После того дела я чувствовал себя так, будто на меня вылили ушат помоев. До приговора суда сообщил родственникам свое видение дела и привел соответствующие доказательства, так как изначально им принципиально нужно было знать истину по делу: это он совершил или нет. Та ситуация сделала меня жестче. Это был своего рода урок.
Поэтому для меня так называемые красные линии тоже есть. Это уголовные дела, в которых я не участвую: о половых насилиях, терроризме и теперь об убийствах тоже, где доверители именно совершили данные преступления. В свете новых наших политических событий с «соседями» также не беру дела в отношении уклонистов от воинского призыва. Это моя гражданская позиция и позиция адвокатов моей коллегии «Карпика и партнеры». Мужчина должен защищать свою страну. Не умеешь — учись и защищай. Меня так воспитали еще в СССР, и в 1988 году я готов был идти в Афганистан и морально, и физически. Но в осенний призыв уже не брали, поэтому три года на флоте — и ничего, нисколько не жалею. Но это уже не про профессию, а про личные принципы. А вообще, знаете, за двадцать лет моей адвокатской деятельности только одна мать действительно приняла, что ее сын действительно совершил преступление и должен понести наказание по закону, и не стала за него бороться. Во всех ситуациях матери искренне уверены в том, что их сыновья не моглисовершить те или иные преступления. Либо да, совершили, но есть что-то, чем они оправдывают это, и матери готовы бороться за них до конца. Это и правильно, так как мамы любят своих детей такими, какие они есть. Они их рожали, и у них своя связь. С отцами статистика чуть иная: они строже относятся к своим детям.
— Виталий Васильевич, как восстанавливаться? Как уберечься от профессионального выгорания?
—Семья, спорт, активный отдых, путешествия. Православие. Я к этому не случайно пришел. Самоочищение — это не только про гигиену.
— Наверняка у вас есть дела, где результат радует и вдохновляет.
— Конечно! Знаете, это как у снайпера на оружии есть засечки, по которым подсчитывают количество пораженных целей, так и у адвоката есть дела, которые определяют его репутацию. В самом начале своей адвокатской деятельности, в 2004 году, я вел дело, где только в суде удалось доказать, что моя доверительница не совершила убийство, а превысила пределы необходимой обороны. И как итог переквалификация, в соответствии сприговором суда доверительница была освобождена из-под стражи в зале суда. И суд ограничился уже отбытым сроком ее нахождения под стражей. Это первый мой профессиональный успех, с которым мои наставники меня бурно поздравляли.
В структуре военно-следственного комитетау меня было четыре уголовных дела,по разным обвинениям, и ни одно из них не ушло в суд! Обвинения были сняты с моих подзащитных на этапе следствия благодаря моей работе. Одно из этих дел состояло из 273 томов, это был 2010 год. Моего подзащитного обвиняли в мошенничестве в особо крупном размере. Итог —все эти 273 тома ушли «в корзину», так как уголовное дело было прекращено в связи с отсутствием состава преступления. В 2008 годув моей практике было уголовное дело о контрабанде оружия.Мы доказали факт грубых нарушений в деятельности правоохранительных органов во время проведения оперативно-разыскных мероприятий. Да еще из банка пропало 204 тысячи долларов США — вещественные доказательства, которые были задействованы при «контрольной закупке». И это было установлено в суде. Правоохранители были в тупике. При «загадочных» обстоятельствах был заменен судья и прокурор — и дело начали рассматривать снова, «с нуля». Мой подзащитныйполучил минимальновозможный приговор. Но я не до конца был доволен данным результатом. В этом деле я столкнулся с серьезным противодействием правоохранительных органов, которые пытались оказать давление на всех адвокатов. И возможно,они и повлияли на работу суда и прокурора. С оправдательными приговорами в современной России прямо беда, и суды почему-то стали больше «прощать» грубые ошибки следствия.
Другое мое удачное дело было в городе Сочи в 2010 году: там риелторская фирма получила деньги на приобретение земельного участка для физического лица. Заключили договор, но участок не был предоставлен, и деньги отказывались отдавать. Руководители фирмы получили деньги, а в следственном изоляторе оказался тот, кто не имел никакого отношения к этой сделке. Я смог доказать, что мой подзащитный был оговорен:денег он не получал и не мог их получать — у него не было полномочий оказыватьнеобходимые риелторские услуги. В итоге виновные лица вернули потерпевшим деньги,уголовное дело было прекращено,а мой подзащитный был освобожден из-под стражи. К сожалению, зачастую приходится доказывать невиновность своего подзащитного, хотя требования нашей Конституции говорят о том, чтообвиняемый не обязан доказывать свою невиновность, а по факту наоборот...
— А сейчас как-то изменился характер обращений? Есть что-то интересное в работе?
— Конечно! Какое время, такие и песни. Сейчас появились дела на наших новых территориях: вот, например, у меня в работе свежее дело в Мелитополе Запорожской области. Мой подзащитный является обвиняемыми находится под стражей, хотя ранее был потерпевшим по делу. Моя задача доказать, что он не совершал самоподрыв гранаты с целью получения денежной компенсации. Сейчас собираю доказательства его невиновности с целью максимально объективного расследования дела. Противодействие следствия ощущаю с первого дня. На новых территориях командировочные следователи работают по принципу «на белое утверждают, что черное», и это печально. Но у меня уже сформирована позиция по делу, согласно которой последовательно двигаюсь, и думаю, всё должно получиться. Версия моего подзащитного находит всё большее подтверждение.
В городе Геническе Херсонской области я работаю по делу о получении взятки. Работа сразу началась активная, и тут же взяткупереквалифицировали на статью 159 Уголовногокодекса России — это намного легче. Но моя работа продолжается. Расследует данное дело второй отдел по особо важным делам Следственного комитета. Следователи наши, российские, но такое исполняют, как будто Уголовного кодекса вовсе нет. Хотя в нем половина статей про наших «современных» следователей. То ли они не боятся сесть в тюрьму, то ли чувствуют безнаказанность. Я их порой не понимаю. Тем более сейчас, на новых наших территориях, где уже наводится юридический порядок и многим следователям, судьям и прокурорским сотрудникам уже «разъясняют» их статью Уголовного кодекса, но, увы, в следственном изоляторе. Работа у нас серьезная. Мы все, и адвокаты, и правоохранительные органы, имеем дело с людскими судьбами.
Хотя, конечно, случаются и курьезы. Был у меня в начале моей практикитакой курьезный случай — кулачное разбирательство. Я был приглашен на переговоры в ситуации, где директор компаниине отдавал моему доверителю трудовую книжку, так как этот работникякобы не до конца выполнил свои обязательства. На переговоры пришел директор с двумя крепкими парнями. Переговоры со мной и моим доверителем начались нормально. Но в ходе переговоров с моим доверителем началась словесная перепалка, а затем и вовсезавязалась драка с участием крепких парней. Я не смог находиться в стороне...Итог —сломанный нос адвоката и возбуждение уголовного дела по статье 112 Уголовного кодекса России. Так бывает, переговоры не всегда проходят демократично. (Смеется.) Иногда — с последствиями для адвоката.
— И чем закончилась эта история?
—Трудовую книжку директор отдал и так, без судебных разбирательств. То есть нужный результат мной достигнут.А уголовное дело по статье 112 Уголовногокодекса Россиипрекратили в суде в связи с примирением сторон.Я простил виновника, так как он действительно осознал, что девяностые уже закончились и силой разрешать вопросы нельзя. Расстались в приятельских отношениях. У мальчиков так бывает: подрались —потом друзья навеки. (Смеется.) То есть и результат получен, и приятель появился. (Смеется.)
— Виталий Васильевич, в силу профессиональной деятельности вам приходится видеть не самые приятные жизненные коллизии...
— Да, конечно. Любой человек совершает ошибки, в большей или меньшей степени.И это нужно понимать и принимать. Но мне моя профессия очень нравится, и я получаю от нее удовольствие. Я действительно занимаюсь своим любимым делом. Мне никогда не бывает на работе скучно. В профессиональном смысле я всегда в движении, в развитии. И мне за это еще и деньги платят.Реально работа мечты. Во всяком случае — для меня. На том и стою.