Иркутские истории. Брачные сезоны

«Иркутский 1-й гильдии купец Демидов оставил дела свои в полном порядке, и нажитый им капитал только деньгами распространился до 14 миллионов рублей. И даже после вычета городу его доли по завещанию семья была совершенно и на многие годы обеспечена». Что-то нынче как-то не слышно о завещаниях частей капиталов в пользу города, региона или России-матушки… «Иркутские истории», Валентина Рекунова.

Может, и на приданом сэкономим…

С приездом в Сибирь инженеров путей сообщения на рынке женихов и невест начались тектонические подвижки. Прежний тип наследника солидного состояния несколько поблёк с появлением новых господ, обученных зарабатывать собственным умом. На всём расстоянии от Иркутска до Томска, где шли разведки железнодорожных путей, перед ними распахивались гостиные, и отцы семейств с барышнями на выданье с удивлением отмечали:

— Чуть не год уж работают, а всё тихо да мирно. И прислуге своей не дают оплеух, а не то что там скулу своротить. И это — лучший козырь за пользу от железной дороги. Хоть мы-то с вами, Пётр Кириллович, знаем: теперь и преступники, и эпидемии разные встанут на колёса и помчатся к нам во всю прыть.

— С этим не поспоришь, Иван Савельевич, так чего уж попусту говорить. Но инженеры могут составить хорошую партию нашим дочерям. И, возможно, эти «новые люди» не станут претендовать на приданое…

— Мои мысли читаете, Пётр Кириллович!

Из газеты «Восточное обозрение» от 29.07.1898: «В г. Нижнеудинске, в подгородной слободе, на углу Большой улицы и улицы, ведущей к железнодорожной станции «Нижнеудинск», продаётся большой двухэтажный деревянный дом за 6.500 руб., принадлежащий жене надворного советника инженера Бернатовича. При доме находятся: флигель, сад и всевозможные службы. Обращаться письменно по следующему адресу: г. Нижнеудинск, Марии Эдмундовне Бернатович.

Неоправданные ожидания

Весной 1891-го в иркутской еврейской общине возникла трудность деликатного свойства: разом прекратилось заключение браков; впрочем, как и их расторжение. Оба этих обряда совершал до сих пор раввин, но прежний уехал, а новый пока не был выбран. Брачующиеся, однако, ждать не желали, и мудрый еврейский староста рассудил, что вполне позволительно ненадолго отступиться от правила, поручив часть обязанностей раввина исполнявшему должность учёного еврея Исаю Моисеевичу Файнбергу. Тот отказался, ссылаясь на занятость и некомпетентность, но община проявила настойчивость и уже не просила, а требовала. Тотчас был послан запрос в Петербург, а сам Файнберг направлен в губернскую администрацию за «благословением». В общем, недолго маялись женихи и невесты, но внутренним делом диаспоры некстати заинтересовалось вездесущее «Восточное обозрение»: «Странно, что иркутская еврейская община, далеко не нищенская, не может приискать для себя раввина».

Ирония, часто недобрая, была любимейшим инструментом штатных и нештатных авторов. «Среди купечества ожидается в скором времени целый ряд блестящих свадеб, причём старцы женятся на молоденьких, а старухи выходят замуж за молодых. Со временем роли, вероятно, переменятся», — ёрничала газета в январе 1890-го. И в том же духе продолжала четыре года спустя: «Рождественские праздники прошли у нас обычным своим порядком, теперь начался давно ожидаемый свадебный сезон. Сватьи и сваты усердно хлопочут об успехе возложенного на них поручения и на славу восхваляют своих покрытых уже сединами женихов молоденьким невестам».

Интонация менялась, когда, к примеру, брачный конфликт доходил до суда. Так в июле 1889-го Саломонида Сигова, крестьянка деревни Ицыгиной Идинской волости пешком добралась до Иркутска, чтобы подать жалобу «на обиды мужа» губернскому прокурору. Агент «Восточного обозрения» из судейских немедленно дал знать в редакцию — и немедленно же явился хроникёр, и сработал как опытный дознаватель, в подробностях выясняя и о родителях, и о свекре, и о его родне, и, конечно же, о волостном правлении: обращалась ли истица туда, и сколько раз, и встретила ли понимание.

Любопытно, что тогдашний владелец «Восточного обозрения» ссыльный народоволец Попов во время отбытия наказания благополучно женился на дочери купца 1-й гильдии, а приданое употребил на покупку газеты и записался в купцы. Среди его авторов и сотрудников было немало ссыльных, но подбирались они по таланту и весьма способствовали тому, чтобы дело издателя процветало. Оно и процветало.

Справочно

В 1882 г. в Иркутске заключено 356 браков; зарегистрировано 1403 законнорождённых ребенка и 354 незаконнорожденных. Умерло в этот год 1741 чел.

Из газеты «Восточное обозрение» от 26.08.1890: «Нам сообщают, что в Жигаловой застрелился почтово-телеграфный чиновник. Причина самоубийства — любовь, но любовь, пожалуй, небывалая. Влюблённый будто бы никогда не видел предмета своего обожания, не обменялся с ним ни единым живым словом, а влюбился на основании рассказов и все переговоры вёл посредством телеграфа. Получив по телеграфу же отказ от своей невесты, он послал ей телеграмму с сообщением, что не желает больше жить, и сдержал слово — в тот же день застрелился. Замечательно, что и родной брат самоубийцы переселён в Сибирь, как говорят, тоже из-за любви».

Передал невесте свою исповедь

В 1885 году в Иркутском институте имени императора Николая I появилась вакансия инспектора, члена Совета по учебной и хозяйственной части. В списках претендентов от министерства просвещения выделялась фигура Константина Францевича Лукашевича: он окончил Казанский университет со степенью кандидата наук и шестнадцать лет уже преподавал в европейской России, неизменно заслуживая самые хорошие отзывы. Но лучшей рекомендацией послужило то, что рассказал директрисе один из чинов в окружении генерал-губернатора:

— Я служил с Лукашевичем в одном городе, и как раз в тот момент, когда в карьере его обозначилась перемена: один из чинов по неосторожности или волею обстоятельств попал под подозрение, наметилась рокировка, поднимавшая Константина Францевича сразу на две ступени. Но он стал доказывать невиновность подозреваемого — и доказал, добился решительного и полного оправдания сослуживца. Его собственное положение от этого не ухудшилось, однако же, и не улучшилось.

Зато в Иркутске 1885 году появилась элегантная семейная пара. Клавдия Владимировна была младше мужа: он женился, достигнув определённого положения и с твёрдым взглядом на семейную жизнь. То есть с убеждением, что она тем удачнее, чем меньше в ней неясного и непредвиденного. Потому, перед тем как посвататься, написал своего рода исповедь и передал невесте.

Все годы брака она преподавала в начальной школе, составляла хрестоматии, азбуки, пособия по проведению детских праздников, писала повести и рассказы. В 1889-м Фребелевское общество присудило ей литературную премию. Это было на пятый уже год жизни в Иркутске, и для Константина Францевича он, увы, стал последним: эпидемия унесла его вместе с дочерью.

Вдова вернулась с тремя детьми в Петербург и стала работать на железной дороге. Много печаталась, и на гонорары устроила даже приют для солдатских детей и дополнительную палату в воинском лазарете. Предложение Луначарского переделать свои книги «в духе времени» не приняла — и их вскоре изъяли из библиотек. Но с конца двадцатого века они возвращаются на хорошей бумаге и хорошо иллюстрированные.

Без них

Иркутский 1-й гильдии купец Демидов оставил дела свои в полном порядке, и нажитый им капитал только деньгами распространился до 14 миллионов рублей. И даже после вычета городу его доли по завещанию семья была совершенно и на многие годы обеспечена. Следовало лишь поддерживать мужнины предприятия, в том числе и в память о нём. Как говаривал сам Дмитрий Дмитриевич, нажитое с собой не возьмёшь, но детям оно пригодится.

Но, хоть это и так, цветы у него в кабинете обмерли и привяли, а после не набирали бутонов. Ламповое стекло над диваном треснуло, разбилась чашка с гравировкой «Дорогому…», помутнело зеркало. Наконец, любимый демидовский экипаж казанской работы, недавно отремонтированный, оставался в каретнике безо всякого дела: обнаруживалась то одна, то другая неисправность. Вдова Евлампия Николаевна с тревогой ждала пробуждения сада, и правда: весной не проснулась любимая мужем аллея. И, как ни дорог был дом со всей его бронзой, коврами, серебряными подносами, надо было отсюда съезжать. И в то же объявление о продаже попал и винно-бакалейный магазин — он тоже без хозяина потерял свою прибыльность.

Из газеты «Иркутские губернские ведомости» от 13.11.1865: «В доме почётной гражданки Парасковьи Степановны Трапезниковой, против дома Чупалова, отдаётся квартира в пять комнат, с отдельною кухнею. И продаются экипажи: возок зимний, двое саней дышловых, одни с дормезом, повозка зимняя, коляска с верхом, пролётка, кабриолет. Об этом спросить кучера Петра Латышева».

Из газеты «Восточное обозрение» от 29.07.1890: «С 15 октября сего года отдаются в кортом (аренду — ред.) удобные для помещения присутственных мест два верхних этажа каменного дома купчихи П. В. Поповой, находящегося по Мало-Блиновской улице против Арсенальской площади, где ныне помещаются Казённая палата и губернская чертёжня. В нижнем этаже этого же дома отдаются магазины с подвалами, которые могут быть также приспособлены к помещению присутственного места. Об условиях узнать в конторе Поповой, помещающейся в её же доме, во дворе».

В одно время с Евлампией Демидовой (с разницей только в несколько месяцев) овдовели ещё две купеческие жены, две Анны — Громова и Кислянская. Первая унаследовала миллионный капитал, а второй досталось небольшое кожевенное производство, которое может кормить (как при покойном муже Иване Ивановиче), но может и разорить, так что надо брать в свои руки. И Анне Громовой некогда погоревать, ведь половина наследства её в долговых расписках.

У Демидовой всё куда как спокойней, только в ноябре надо похлопотать об устройстве ёлки в Глазковском училище, где она попечительница. Её стараниями (и, конечно же, её средствами) в этой школе, кроме прочего, обучали ремёслам: мальчиков — столярному делу, а девочек — швейному. А ещё Евлампия Николаевна нанимала талантливого музыканта Мезенцева, и к каждому празднику он готовил новый концерт. А она заказывала маленьким артистам новые костюмы для выступления. В последний раз это были голубые сарафаны с белыми блузками и белыми же передниками для девочек и яркий верх, тёмный низ для мальчиков. Мезенцев предложил после выступления убрать всю одежду в шкафы — для тех, кто будет выступать через год, и Евлампия Николаевна вспыхнула:

— Не экономия была моей целью, а желание, чтобы костюмы можно было носить. Без белого передника сарафан можно надевать каждый день. Мальчикам светлый верх ни к чему — пусть будет не очень маркий, но из нарядной и добротной ткани. А о костюмах для новых концертов не беспокойтесь, это — моя забота.

После концерта раздавали подарки. И тёплые, и сладкие, и полезные, и красивые — рук не хватало нести. Мезенцеву достался только конверт, но содержимым он был очень доволен.

Справочно

Учебные заведения имели почётных блюстителей, которые выбирались из купечества и обязаны были заботиться о материальной стороне училищ, а также следить за учебно-воспитательной частью. В 1889–1897 гг. почётной блюстительницей была купеческая вдова Евлампия Николаевна Демидова. Она состояла одной из директрис Дамского отделения губернского попечительского комитета о тюрьмах, а также членом совета Иркутского благотворительного общества «Утоли моя печали».

В фокусе

После кончины Дмитрия Дмитриевича Иркутск открылся для Евлампии Николаевны с неожиданной стороны. Прежде муж заполнял собой всё пространство вокруг — и она смотрела его глазами. И разделяла тот взгляд, что первым дамам недостаточно было состоять при мужьях — требовалось и самим состояться. Но во вдовстве взгляд Евлампии Николаевны более сфокусировался, и она с удивлением обнаружила: теперь и не первые дамы, и вовсе не дамы хотели стать во главе положения, оттеснив при этом мужчин. В магазинах и прежде случались женщины-приказчицы, но теперь они примерялись вести своё дело. В пассаже Второвых бойкая девица выспрашивала, готовы ли покупательницы в самые холода надевать бобровые шапки и какую цену готовы за них заплатить. Одна старушка посетовала, что не может найти достойный головной убор для причастия — и приказчица записала в подробностях, каким именно он должен быть. Даже набросала рисунок. А весной 1897-го она открыла свою мастерскую. «Но ведь у неё такое простое лицо и фамилия очень простая, кажется, Иванова! — недоумевала Евлампия Николаевна, но тут же и признавала. — Взгляд у неё очень цепкий и властный. Интересно, а выступала ль она в Обществе приказчиков? Вряд ли, вряд ли, ведь Устав не даёт женщинам права голоса на собрании, не позволяет избираться в правление. Впрочем, тут и у нас, купеческих жён и вдов, нисколько не лучше: можем управлять миллионными капиталами, но при этом не допущены на собрания Общества страхования от огня. И на выборах в думу обязаны передать свои голоса родственникам-мужчинам. Не оттого ли и заводятся моды ездить туда, где для женщин не ставят ограничений? По слухам, несколько дам из купеческого сословия бывали в домах с карточными столами и участвовали в запрещённых азартных играх — интересно, знал ли об этом мой Дмитрий Дмитриевич?»

Справочно

В 1882 году в Иркутске было 104 приказчика 1-го класса (из них 6 женщин) и 224 приказчика 2-го класса (из них 24 женщины). Всего приказчиков 466 человек, из которых 30 — женщины).

Из газеты «Восточное обозрение» от 05.09.1900: «Совет старшин Иркутского Общественного собрания имеет честь известить господ членов, что в собрании назначены карточные дамские вечера по вторникам».

Из газеты «Восточное обозрение» от 27 мая 1890: «В праздники 20 и 21 мая много гуляющих отправилось из города на берега Иркута. Дело по обыкновению не обошлось без скандалов и драк, в которых принимали участие и женщины. Отголоски такого настроения продолжались и на обратном пути; при переезде через Ангару несколько драк произошло и на плашкоуте».

Реставрация иллюстраций: Александр Прейс