Продолжение. Начало здесь
Алла Точилкина продолжает свой рассказ о себе и своем нелегком ремесле драматической актрисы:
— А какая женщина не актриса, Владимир? Любая женщина, когда есть нужда, перевоплощается ведь легко и непринужденно.
— Да уж, да уж…
— И, на мой взгляд, быть актрисой с одной стороны — это уникальный дар. Действительно, человек, который занимается актерским мастерством, и не важно, мужчина это или женщина, он поцелован в макушку, как говорят, самим боженькой… А с другой стороны — это такой удивительный мастер, который владеет своим даром профессионально…
— Театр все-таки окончательно женщин портит. Я имею в виду актрис…
— На мой взгляд, театр здесь ни при чем.
Она чужую жизнь играет…
— То есть это в природе всякой женщины…
— Нет, нет. То, что мы все играем в жизни… То, что мы любим перевоплощаться, переодеваться, это же нормально. На кухню выходит девушка в фартучке, завтра же она выходит на каблучках, в каком-то сногсшибательном платье…. Это тоже игра, это тоже перевоплощение, это тоже театрализация в жизни. Но театр это большее, театр — это миф, отдельная вселенная, которая состоит из того, чего нет в жизни… И портит или не портит, это зависит от того, кто туда попадает. Если ты пришел с намерением что-то в этой жизни сделать хорошее — ты это сделаешь… А если ты пришел сказать какую-то гадость или плюнуть и это сделаешь… Театр не может портить или не портить, это в другом месте…
— Алла, когда я был юн, я часто бывал в челябинской гостинице «Актер», где после спектаклей собирались интересные люди. И прежде всего прекрасные актрисы. Великолепная Наталья Ивановна Кутасова была неизменно душой компании. Она играла на гитаре и пела. У нее был чудесный голос… Но очень часто молодые актрисы вдруг уходили в иные личности, они вольно или невольно вспоминали свои роли в предыдущих спектаклях, и к подходящему на их взгляд моменту начинали очень выразительно выдавать куски оттуда… Они продолжали играть… С позиции психиатрии — это, наверное, нехороший феномен. Раздвоение или даже расщепление личности… Алла, сколько в вас личностей… Вы много ролей сыграли в своей жизни…
— Я думаю, что роли, которые действительно получились и которые сыграны на сцене, все равно как бы в твоей папке, каждый артист — вышел на сцену, создал свой художественный образ, но самое главное, когда завершил игру, то не забудь снять с себя маску (смеется). Если роль получилась, если этот персонаж действительно получился таким, как ты его задумывал, ты его отпускаешь, и он живет отдельной жизнью в этом месте, которое и называется театром. А вот роли, которые не получились, которые не сложились, такое тоже бывает часто, и я не скрываю, что у меня за 25 лет работы в театре скопилась тьма таких персонажей и образов, они часто приходят ночью…
Раба сценариев, оваций…
— Правда ли, что артисты смотрят на все происходящее, как на потенциальные сцены из спектаклей? Каково быть губкой, которая впитывает всё и вся? И теряется ли способность разграничивать сцену и жизнь, не проигрывать роли в жизни, быть естественной, не задумываться над тем, какую эмоцию выдать, не терять свое подлинное я...
— У нас был такой случай. Наш художественный руководитель — Елена Калужских (театр-мастерская новой пьесы «Бабы»), всегда говорила: — Давай, сделаем какой-то новый спектакль детский. Например, про Кролика Горошка. Ты будешь Кролик, тебя будут звать Горошек, ты будешь черненький с ушками, милый и добрый. Не получилось у нас спектакля по ряду многих причин, в том числе и потому, что я ушла в декрет… Но вот поскольку процесс не был завершен, и я не смогла сыграть этого Кролика с Горошком…, иногда говорю, что чувствую себя вот этим кроликом в жизни. Мне иногда хочется побыть вот этой нежнятиной пушистой, вот таким добрым, милым чудесным кроликом. Был случай, когда я среди ночи начинала хохотать, потому что ощущала, что вся покрыта горошком, не черной шерстью хотя бы, и ощущала себя кроликом…
— Алла, на сцене, когда играешь роль, то полностью перевоплощаешься и при этом испытываешь очень сильные эмоции. Тебя это настолько потрясает, до глубины, что невольно след от каждой такой роли остается в тебе…
— Конечно…
— Ты вот это ощущаешь…
— Конечно. Я не знаю как другие артисты, не берусь судить, но для меня всегда настольная книга — второй том Константина Станиславского «Работа актера над собой», и только потом работа над ролью… Это всегда важно, потому что если ты не занимаешься собой, своим самосовершенствованием, улучшением, личностным ростом, то грош тебе цена и в актерской профессии, и в жизни, потому что это путь, по которому человек должен идти. А актерская природа позволяет не только себя совершенствовать, ведь я успеваю прожить огромное количество жизней других людей, и не все они мне приятны, не все они достойны, чтобы вспоминать или ставить во главу угла.
— Но вспоминается…
— Конечно, но все же есть в человеке… Все же… Брось ты… Есть же такая поговорка, как у нас говорят, на театре: «Ну все уже брось ты заниматься этим на театре. Мы не в таком состоянии, чтобы заниматься этим на театре».
Цветы, поклонники, подарки…
— Бросить-то легко… Это, когда ты занимаешься, но не видишь результата.
— И вот это личностное включение артиста в этого персонажа когда-нибудь, этого нового духа из плоти и крови, хотя бы на два или три часа. Это, конечно, волшебный процесс, проникающий не только в психику, но и в жизнь.
— Получается, что мудрость твоя необычайна. Примерно, как у премудрого полковника Хатхи из «Маугли». Кстати, Хатхи с хинди переводится как «слон».
— Да нет, конечно…
— Но ты же, Алла, уже прожила множество судеб, и твой жизненный опыт зашкаливает… Как говорится, нахваталась всего полезного чего смогла, от чего твоя чудная головка заметно распухла…
— (Смеется). Как говорится, живи одну жизнь, но мудро. А если ты не так живешь, хоть и богато, вот тебе тысяча вариантов на пробу.
— Не, ну и я читаю книжки и что-то невольно впитываю при этом. Стараюсь не отстать от тебя…
— Ну, да. В этом понимании сущность культуры. У людей, которые занимаются культурой. Мы впитываем каждого человека, которого встречаем. Будь это даже литературный текст, пусть это даже зритель, сидящий с таким холодным надменным лицом, и требует, чтобы его веселили… Ну, попробуй, мол, доковыряться до моих ушей. Это же все всегда воспитывается внутрь. И люди культуры это чувствуют. Но у них есть спасение: у них же за спиной огромный вклад в общемировую культуру, общие цели, и в этой коробочке есть лекарство, чтобы человека поддержать. Лекарство, которое нужно дать человеку, который становится жестоким.
Продолжение следует