Продолжение, начало здесь
Ровно 35 лет назад, в ночь с 3 на 4 июня 1989 года, под Ашой произошла крупнейшая железнодорожная катастрофа в истории России и СССР. В эпицентре мощнейшего взрыва газа оказались два встречных поезда. Погибли сотни людей, столько же остались инвалидами. С первого же дня в ликвидации последствий участвовал судебный эксперт, ныне профессор Российской Академии естествознания Александр Власов:
— Да, два встречных состава сошлись — Адлер — Новосибирск и Новосибирск — Адлер, Владимир Васильевич. Одномоментно. Выбраться из этих вагонов чисто технически, да еще в условиях сильнейшего пожара, было нереально. И там кого, допустим, сразу не выбросило взрывной волной из этих раскореженных вагонов, те погибли все. И более того, там эти останки оказались обугленными и перемешанными до такой степени…, там много часов шел этот процесс горения, что было тяжело выполнить какую-то идентификацию личности погибших, и даже посчитать их число было нереально. Сколько их там на самом деле сгорело…
— Настолько они были обуглены или фрагментация тел до золы…
— До золы. До полного озоления. Вот очень много, когда была просто кучка пепла, условно говоря, из которой никакой информации идентифицирующего порядка извлечь абсолютно невозможно. Поэтому мы до сих пор оцениваем число погибших только по косвенным данным, что вместимость вагона, допустим, такая-то. Скажем, 80 человек. Сколько их там реально находилось — никому неизвестно.
Ведь вагоны были забиты людьми, которых проводники подсаживали уже на свой страх и риск в качестве «зайцев». И вот их количество оценить совершенно невозможно: действительно ли там было штатное число их или вдвое больше. Тем более, что там очень много же детей было... В общем, крайне серьезная проблема в оценке масштаба… Какие-то конкретные цифры опубликованы, вплоть до точных цифр. Я уже могу ошибиться сейчас, но что-то говорили про 375 человек, например, погибших. Но это цифры на самом деле взяты с потолка.
Тогда мир застрял между безысходностью и катастрофой…
— Долго потом пахло костром от вас?
— Костром-то от меня пахло долго по другой причине, потому что я потом организовал отправку в цинковых гробах тех трупов, которые удалось достаточно быстро опознать.
И каждый труп исследовался индивидуально. После этого, если удавалось установить личность, то его отправляли. Мы привезли из Кабула, тогда шла Афганская война, где-то, по-моему, полтысячи заготовок для цинковых гробов. В таком количестве их здесь было…
— А где хранили-то вот эти тела? Лето, жара.
— Часть их — это около ста трупов — поместили в холодильную камеру, тогда в бюро была одна, достаточно вместительная, остальные остались лежать во дворе.
— Где?
— Во дворе, на улице, потому что все не помещались.
— Под солнышком…
— Это уже было не настолько актуально, потому что во дворе складывали обугленные более или менее останки. Дальнейшему разрушению они, по сути, не подвергались и не требовали пребывания в условиях низкой температуры, ничего не изменялось. А нам цинковый завод тогда выделил несколько пайщиков, которые заготовки для этих цинковых гробов доставили. Минобороны отдало эти гробы. И вот эти пайщики запаивали их там. Цинки, олово, серная кислота… Во дворе стоял жесткий запах этой серной кислоты, с использованием которой производилась пайка. А пайщики эти работали в три смены по 8 часов круглосуточно на протяжении более двух недель, пока основную массу вот этих «сразу погиб» не отгрузили. Но и в последующем интенсивность этой работы, конечно, упала, хотя она продолжалась потом еще не один месяц, потому что было огромное число обожженных, которых разместили у нас в ожоговом центре в основном…
Он тогда еще был в зачаточном состоянии. Собственно говоря, пусковым моментом для его превращения в полноценный ожоговый центр стала как раз вот эта катастрофа. Тем не менее в основном они находились там. Ну и ежедневно они там погибали, потому что ожоги были тяжелейшие. Реальных способов оказания какой-то профессиональной помощи при таких тяжелых ожогах у нас не существовало.
Они хотели жить…
— Мы в мединституте у профессора Лифшица на биохимии ожоговую болезнь изучали. И в научном кружке проводили с сотрудниками кафедры исследования.
— Лифшиц Роман Иосифович был тогда инициатором разработки этой темы.
— Крыс обжигали, они потом жили какое-то время, их забивали, смотрели изменения ферментного состава.
— Ну, одно дело иметь об этом теоретические представления о способах борьбы с ожоговой болезнью, а другое дело, что это все нуждается в техническом оснащении, в каком-то качественном перевязочном материале, которого не было вообще. В этот момент, кстати, нам огромную помощь оказал английский хирург Колин Рейнер, который приехал по своей инициативе сюда. Он привез целый вагон хорошего настоящего перевязочного материала и медикаментов, купленный на собственные средства. Там был целый арсенал для оказания грамотной и квалифицированной помощи. Плюс к тому, он здесь довольно долго пребывал со своей дочкой Сюзанной. Вообще человек, надо сказать, уникальный абсолютно. Он по зову души, как говорится, моментально прилетел сюда сам из Лондона. Через некоторое время очень быстро доставили инструменты, какие-то комплекты хирургических инструментов, которых у нас не было тоже. И помощь его оказалась неоценимой. Он был детским пластическим хирургом, и это было очень кстати. Только благодаря его уникальным профессиональным навыкам удалось вытащить детей, которые без него были бы совершенно точно обречены. Все это печально, трагично, но это на самом деле была только видимая часть айсберга, которую осознали…
— И он даже стал лауреатом нашей областной премии «Светлое прошлое». Об этом писали…
— А вот об этом не рассказывают, но на самом деле, отдаленные последствия оказались с экономической точки зрения не менее грандиозными. Может быть менее трагичными, но такими же грандиозными.
Во-первых, о первопричинах. Это громадный трубопровод: 720, по-моему, миллиметров диаметром, абсолютно неприспособленный для перекачки вот этой газожидкой смеси. Там максимальные ограничения для такой трубы 400 мм. Здесь же было 720. Но вся экономика страны в то время сидела только на этой игле. Поэтому этот трубопровод, первоначально предназначенный совершенно для других целей, закрыв глаза на все требования технической безопасности, стали использовать в ненадлежащих целях и гнать по нему единственную валюту, за счет которой могла жить страна. Решение видимо принималось где-то на самом верху. И скорее всего до такой степени наверху, потому что в этот же день прилетел Михаил Сергеевич туда, на место катастрофы, на вертолете. В этот же день, четвертого числа, потому что знал или догадывался о том, что, во-первых, были допущены при запуске в эксплуатацию этого трубопровода такие грубейшие нарушения правил, которые могли повлечь очень серьезные политические последствия.
Во-вторых, возможно догадывался, хотя я вообще скептически отношусь к его прогностическим способностям, но вокруг много было все-таки советников…. Наверное, догадывались и о катастрофических последствиях для экономики, потому что-трубопровод не просто был остановлен в результате этой катастрофы, а, в конце концов, ликвидирован. То есть дальнейшая его эксплуатация в этих целях, всем уже стало понятно, невозможна, а альтернативы ему не было. То есть в значительной степени экономика страны рухнула из-за остановки вот этого продуктопровода. Через него колоссальное количество прокачивалось газобензинной смеси, которая вся шла на экспорт. Экспорт ее прекратился, а других источников дохода в то время у страны не было вообще. Совсем. Масса, конечно, крайне неудачных, если это слово тут уместно, вот этих совпадений, связанных, с одной стороны, с административным давлением — ну нельзя было такой газопровод запускать в эксплуатацию. С другой стороны — это совершенно бездарные и малограмотные решения со стороны людей, ответственных за его эксплуатацию.
Когда упало давление — 28 атмосфер подали…, и давление опять стало падать. Вместо того чтобы начать поиск места разрыва было принято решение добавить давление. И добавили его до 40 атмосфер. 40 атмосфер... Хотя теоретически считается, что 40 атмосфер для трубы 400 миллиметров диаметром — это рабочее давление, а для 720 миллиметров — это уже критическое давление. Тем более в таких условиях, в каких находилась эта труба. Буквально за несколько месяцев до этого делали новую врезку, недалеко от этого места, отвод какой-то. И есть такая рабочая версия о том, что в процессе раскопки его повредили. И, возможно, там возникла какая-то микротрещина, например… Плюс к тому, он был проложен ненадлежащим образом сразу — поблизости от железнодорожных путей. Это категорическое противопоказание, потому что железнодорожный транспорт весь является источником блуждающих токов. Блуждающие токи, распространяясь под землей, резко увеличивают процесс коррозии металла, то есть прочностные свойства этой трубы нарушаются. Коррозия очень быстро разъедает…. Кроме того, сами трубы были изготовлены из неподходящего металла, который выдерживает температуру, не изменяя своих свойств прочностных, где-то в пределах минус 10 градусов. И это обычно под землей, там, где они закопаны...
Продолжение следует