30 лет назад, весной 1994 г., постсоветская Россия была охвачена предвкушением от возвращения в страну писателя Александра Солженицына. И это, вероятно, последний случай в истории самой читающей страны, когда массы видели пророка в лице сочинителя прозы. Как некогда Лев Толстой был популярнее императора, так и Солженицын в 1994 г. выглядел привлекательнее подрастерявшей рейтинги демократической власти.

В ожидании Годо

После изгнания из СССР в 1974 г. лауреат Нобелевской премии Солженицын поселился в тихом американском штате Вермонт, где вёл жизнь малоактивного затворника, изредка критикуя в интервью как советские порядки, так и американские. Он сравнивал демократический Запад с разреженным газом «или почти пустотой», где «свобода существует без ответственности и без чувства долга». А США ещё и впали в соблазн создания мировой державы: «Не в том смысле, что они пошлют войска и захватят всю Землю, нет, сегодня в этом нет нужды. Подчинить Землю можно экономически и культурно, и всё». Писал Солженицын и о необходимости «нравственной революции», которая единственная сможет изменить мир.

Интеллектуалы Нового Света его не слишком жаловали: мол, высказывает поверхностные мнения о том, чего не знает и не собирается изучать. Не совершает поездок по Штатам в попытках понять, как такой колосс возник на почти безлюдных землях за какие-то 200 лет. Только знай себе нахваливает русскую монархию, Столыпина и духовные ценности, которых американцы якобы лишены. Русская творческая эмиграция тоже не бросалась Солженицыну на шею, не говоря уже о том, чтобы провозгласить его своим вождём. Владимир Войнович в «Москве 2042» вывел Солженицына в образе Сим Симыча Карнавалова – «великого изгнанника», который посты соблюдает, гамбургеры не ест и без конца репетирует своё возвращение в Москву на белом коне, в быту ограничиваясь «одним домом, двумя коттеджами, баней, конюшней, маленькой церквушкой и одним маленьким скромным озером».

Другое дело – перестроечный Союз. В глазах шестидесятников, поголовно читавших «Один день Ивана Денисовича», Солженицын был мучеником, первым рассказавшим о сталинских лагерях и изгнанным за свою правду. Тяжеловесный «Архипелаг ГУЛАГ» осилили немногие, но слышали о «библии политзаключённого» тоже все – в 1990 г. Солженицыну дали за него Госпремию РСФСР. «Архипелаг» тут же издают в СССР миллионными тиражами, а в сентябре 1990‑го в «Литературке» и «Комсомолке» одновременно выходит большая статья Солженицына о путях возрождения страны «Как нам обустроить Россию?».

В ней писатель мечтает о новой стране, в которой останутся только РСФСР, Украина, Белоруссия и Казахстан. Остальные республики могут уйти в независимость. А если даже решат остаться, то нам самим нужно от них отделиться. Южная часть Казахстана, населённая преимущественно казахами, тоже может «идти с Богом», но никак не северная, до 1936 г. бывшая автономной республикой в составе РСФСР и составленная из «южной Сибири, южного Приуралья да пустынных центральных просторов, с тех пор преображённых и выстроенных – русскими, зэками да ссыльными народами». В разгар «парада суверенитетов» Солженицын заявляет, что империя – дурман, который губит нас самих, истощает «русское национальное ядро», которому не хватит сил для ассимиляции окраин. И с ним многие соглашаются: мол, иначе будет гражданская война. А после распада СССР Александра Исаевича вспоминают как провидца: не послушали умного человека, а теперь остались даже без Украины и Белоруссии.

Вообще текст «Как нам обустроить Россию?» выглядит как политическая программа: что делать с землёй, как возрождать «здоровое понятие ремонта», поскольку выбрасывание едва подпортившейся вещи – «прямой разврат». Солженицына и воспринимали как потенциально политическую фигуру. Ещё в 1990-м президент Михаил Горбачёв вернул ему советское гражданство, а в 1992 г. во время визита в США уже президент Ельцин звонит Солженицыну и советуется с «вермонтским отшельником» по поводу Курильских островов. Тот советует «отдать, но дорого».

В глазах масс Солженицын выглядел зорким, признанным мыслителем, слишком пожилым и заслуженным, чтобы ловить рыбу в нашей мутной воде. А его поучительный тон мало кого насторожил. На пресс-конференции по любому значимому событию обязательно звучал вопрос: «А что по этому поводу думает Солженицын?» или «Почему Солженицын молчит?». От «Как нам обустроить Россию?», разошедшейся в виде брошюры тиражом 30 млн экземпляров, ждали божественного откровения – и многие были разочарованы её публицистическим стилем. Сам автор потом будет жаловаться, что «прочли, да мало вычитали», не приняв к безусловному исполнению всех предначертаний. Хотя ещё недавно высмеивал «низведение взрослых до младенцев, глотающих лишь пережёванное мамой».

Надежда на чудо

27 мая 1994 г. 75-летний Александр Солженицын наконец прилетел из США в Магадан. «Возвращение пророка в Отечество» – самый распространённый газетный заголовок на эту тему. Писатель оказался не прочь поддержать драматургию: перелетел во Владивосток и вслед за движением солнца двинулся в Москву на поезде через всю страну, изрекая, проповедуя и осеняя. А в Кремле судорожно прикидывали: он хочет стать всего лишь новым Достоевским или таки претендует на влияние Распутина?

Простым россиянам верилось, что пожилой и давно оторванный от проблем страны писатель мог открыть ей что-то важное. По данным опроса ВЦИОМ, проведённого за несколько дней до сошествия Солженицына, от этого события будет всерьёз зависеть политическое и культурное будущее России для 42% россиян.

В Магадане он вышел из самолёта всего на 15 минут, чтобы сказать речь именно в духе пророка: дескать, по древним христианским представлениям, земля, схоронившая невинных мучеников, становится святой. А в колымской земле, которой Солженицын «приносит поклон», мучеников миллионы, и о них «легковесно забывают». Во Владивостоке его принимали на острове Попова, где Александр Исаевич под ушицу расспрашивал учёных местного заповедника о житье-бытье, продав эксклюзивное право на съёмку самого себя телеканалу BBC. Обозлённые российские коллеги описывали происходящее со скепсисом: дескать, вокруг пророка кордон на кордоне. А в тупике на владивостокском вокзале – прямо под лозунгом «Именем Ленина трудиться и побеждать!» – стоят два спецвагона: в одном – двухместное купе, в другом – столовая с личным поваром. «Бибисишники» по рации называют вагон-ресторан «базой»: «База, база, объект хочет горячего чая». Проводники впоследствии сетовали, что за многодневное путешествие до Ярославского вокзала столицы пророк не сказал им ни единого слова, хотя на остановках выходил к людям проповедовать.

28 октября Александр Солженицын выступил перед депутатами Государственной думы, которых назвал 5-й Думой – как продолжателей традиции монархии. Вместо протокольного выступления почтенного и уважаемого иностранного гостя (вещи в западных парламентах обыденной) депутаты получили порку: словно грозный родитель вернулся с дачи в разгромленную детьми-подростками квартиру. Разгул иностранной валюты – дикость, спад промышленного производства – вина правительства. А где суровые приговоры разгулявшейся преступности? Где возрождённое земство, в котором власть принадлежит народу? Почему пустуют сибирские земли, которые пророк видел из окна своего вагона?

Солженицын неоднократно срывал аплодисменты парламентариев, но многие из них догадались: он тоже не понимает, как проводить реформы, и почему Запад, где он прожил 20 лет, такой богатый. И вообще гость с трудом выходит из роли надмирного существа. Слово «институты» в его речи вообще ни разу не встречается. В духе Григория Распутина он напутствовал власть уходить из Средней Азии и Закавказья, потому что негоже нам, русским, путаться в мусульманском мире. Любой западный рыночник схватился бы за голову, услышав, что вводить собственность на землю – это значит продавать Россию. А многопартийность раздробляет нацию.

Пару месяцев Солженицын гремел по ТВ: у всех находил несвободу, продажность, корысть и сообщал об этом своим странным, ни на что «телевизионное» не похожим образным языком и форсированным, открывающим горячую заинтересованность голосом. «Ощущение было таким, что он не понял, в какую страну вернулся», – отмечает писатель Михаил Золотоносов. В свой западный период Солженицын не считал русский народ виноватым в своей истории, в том, что его регулярно превращали в «экспериментальный лепной материал»: «Но после возвращения в Россию у Солженицына появились слова о необходимости перестроить национальный характер».

В итоге в 1990-е он никому не подошёл в виде знамени или хоругви. А выступление в Думе так и осталось высшей точкой популярности «возвращённого» Солженицына. В 1997 г. его избрали действительным членом Российской академии наук, в 1998-м попытались наградить орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Однако великий писатель от награды отказался: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу». Что не помешало ему чуть раньше принять в дар с правом наследования государственную дачу «Сосновка-2» в Троице-Лыкове площадью 4, 35 га и построить там двухэтажный кирпичный дом с оранжереей, концертным роялем и библиотекой. Писатель Василий Аксёнов назвал возвращение Солженицына «переездом с одной дачи на другую».

В этой резиденции Солженицын скончался в 2008 г. в возрасте почти 90 лет. В последние годы жизни он вслух восхищался Владимиром Путиным, который принёс в Россию «медленное и постепенное возрождение». Как и президент, Солженицын не считал украинцев отдельной нацией и заявлял, что Украина должна находиться в составе постсоветской России «без прихваченных по дороге российских территорий». Путин также вторит Солженицыну в его неприятии Запада за ничем не сдерживаемую свободу СМИ, за зацикленность на законе и правах человека. «Право слишком холодно и формально, чтобы влиять на общество благотворно», – говорил человек, сидевший при Сталине и написавший «Архипелаг ГУЛАГ».