На первый взгляд может показаться, что дело тут в генетике или ещё какой-нибудь биологической причине. Никто ведь и гроша ломаного не поставит на скорое примирение арабов и израильтян, хотя международные организации добиваются этого как минимум 80 лет. Конфликт армян и азербайджанцев тоже кажется вечно тлеющим, хотя ещё в начале 1980-х мало кто знал за пределами Кавказа, что в братской семье советских народов вообще могут быть национальные проблемы. Между тем Западная Европа после двух мировых войн очень быстро примирилась: уже через четыре года после капитуляции Германии солдаты вермахта оказались в одном натовском окопе с англичанами и американцами. А свободолюбивые вьетнамцы ныне души не чают в бывших колонизаторах-французах. Конечно, каждая из этих историй индивидуальна, но, похоже, перспективы примирения воюющих наций сильно зависят от способности и желания посмотреть на мир не только со своей колокольни.
Ужас Омаха-Бич
21-летний германский ефрейтор Генрих Северло встретил день «Д» (высадку союзнических войск в Нормандии 6 июня 1944 г.) в самом неподходящем месте в мире – у станкового пулемёта MG42 в стрелковом гнезде в зоне «Омаха-Бич». Хотя пулемётчиком Северло стал совсем недавно и вообще в армии служил не слишком бойко: то курьером-мотоциклистом, то кучером, то вовсе отправлялся на принудительные работы за некие «оскорбительные высказывания». Когда лейтенант поставил одного Генриха в опорный пункт 62 с пулемётом и двумя карабинами, это тоже не было поощрением.
Многие россияне представляют себе высадку англо-американцев по фильму Стивена Спилберга «Спасти рядового Райана», где ужас показан глазами атакующих, которым некуда спрятаться от косящих их пуль. Но потом они собрались – и минут за 15 мастеровито смяли немецкие позиции. На самом деле всё вышло сложнее: Генрих Северло расстреливал их около девяти часов (с 6 до 15), выпустив более 14 тыс. патронов из пулемёта. И ещё 600 из карабинов, которыми он пользовался, давая пулемёту остыть. Он лично убил от 1 до 2 тысяч американцев – точнее сказать никто не может.
Как в Берлине ни опасались англосаксонского десанта, укрепления Атлантического вала не были достроены, и сплошной линии обороны в Нормандии не существовало. Только опорные пункты с пулемётными гнёздами и телефонной связью для координации обороны. Однако союзники плохо воспользовались этими слабостями: подавить оборону немцев не смогли ни бомбардировка с воздуха, ни артподготовка с моря. Вдобавок два десятка плавающих танков «Шерман» были утеряны при десантировании, а личный состав сбрасывали в воду с ящиками боеприпасов в руках на глубине более двух метров. И это ещё до того, как заговорили пулемёты гитлеровцев с расстояния в пару сотен метров.
Северло вспоминал впоследствии: «Они были передо мной как на ладони. Я хорошо видел брызги от пуль, перепуганные и перекошенные ужасом лица вражеских солдат. С первыми пришлось немного повозиться, чтобы понять, как следует накрывать их с первой же очереди, зато потом стало проще. Я дожидался, когда створки других десантных барж раскрывались, чтобы выпустить новую порцию фигурок в сером, и начинал стрелять прямо в проём рампы… И всё же некоторым везло живыми выползти на мокрый песок». Уже к полудню Генрих до волдырей стёр пальцы о курок. Представьте себе длиннющую пулемётную ленту на 100 патронов. Так вот он выпустил таких 140 штук.
Когда американцы взяли проход между 63-м и 64-и опорными пунктами, оборона стала безнадёжной, и раненный в плечо Генрих отступил вместе с частью. Его взяли в плен в близлежащей деревушке Кольвиль-сюр-Мер, и он слышал, как американцы мечтали найти проклятого пулемётчика, которого называли «Ужасом Омаха-Бич». Северло помалкивал, и ему повезло: пленного немца отправили в Штаты собирать хлопок и картошку, потом – в Англию, а к маю 1947 г. он уже был на свободе в родном Метцингене, где прожил ещё 59 лет, ни разу, по его словам, не прикоснувшись к оружию.
Только в 1960-е Генрих рассказал свою историю писателю Паулю Карелю. А в 1984 г. дал длинное интервью для документального фильма, который американцы сняли к 40-й годовщине высадки: говорил, что ему жаль убитых им противников, но на его месте они бы вели себя так же. И хотя Северло получил множество писем с проклятиями и угрозами, именно американские ветераны поддержали его и стали регулярно приглашать на праздничные мероприятия: мол, отстаньте от парня, он же не пленных расстреливал – он военный, у него приказ. И тут же признавались, что, если бы Генриха вычислили сразу после пленения, зари бы тот не увидел. Но в итоге Северло много лет звенел рюмками с иностранцами, которых по случайности недострелил, и кое с кем из них даже подружился.
Совсем иначе смотрел на вопрос примирения с врагом другой активный участник Второй мировой – узник вильнюсского гетто и партизан Абба Ковнер. То, что делали немцы с еврейским населением оккупированных территорий, никакими военными законами оправдать было невозможно. Да и коснулось это десятков родных и знакомых Ковнера.
Уже после окончания войны Абба Израилевич организовал группу диверсантов «Нокмим» («Мстители» на идиш), состоящую из переживших ужасы холокоста молодых евреев, которая искала и уничтожала нацистов в Европе, ставшей на пару лет проходным двором. В многочисленных трудах о Ковнере, изданных в Израиле после войны, говорится, что «Мстители» наказали около 400 военных преступников. По всей видимости, степень их вины и крепость доказательной базы определяли сами молодые возбуждённые диверсанты.
В 1946 г. они отравили хлеб, предназначенный для 2000 заключённых лагеря под Нюрнбергом, где сидели преимущественно эсэсовцы. Пострадавших были сотни, но вроде как никто не погиб. И Ковнер решил «исправиться» отравлением водопровода в Гамбурге, Мюнхене, Франкфурте и Нюрнберге. Знавшие его люди говорили, что Абба считал виновным в гибели 6 млн евреев весь народ Германии, который обязан хотя бы в одном поколении быть наказанным, чтобы удержать мир от подобного в будущем.
Дальше источники расходятся. По одной версии, Ковнер каким-то образом закупил в подмандатной Палестине две бочки с ядом, погрузил их на корабль, следующий в Тулон. Но его сдало сионистское руководство. Ведь если бы Абба вправду осуществил свой план, то заодно с немцами пострадали бы тысячи военнослужащих союзников, и мир иначе отнёсся бы к планам создания государства Израиль. По другой версии, по пути в Тулон сам Ковнер осознал последствия своего «акта возмездия» и выбросил яд за борт. Поэтому при обыске судна жандармы ничего не нашли. Бесспорный факт в том, что Ковнера арестовали за использование поддельных документов, посадили в тюрьму Каира, но потом почему-то перевели в Иерусалим (ходили слухи о заступничестве Голды Меир) и освободили.
После этого Ковнер жил в различных кибуцах, но брался за оружие всякий раз, когда над Израилем нависала угроза очередного арабского вторжения. А ещё он писал стихи. В 1970 г. Абба удостоился Государственной премии Израиля, позднее вышло 6-томное собрание его сочинений. Ни слова про необходимость «прощать врагов наших» там нет.
Война историков
Можно дать простые, ясные и неправильные объяснения этим двум историям. Дескать, сионист Абба Ковнер жил ветхозаветными понятиями, предусматривающими «око за око». А в европейской истории войны слишком долгое время велись силами наёмных армий и не имели особого национального окраса. В армии Людовика XIV немцев было больше, чем французов, и лишь Первая мировая стала первой большой войной, где армии формировались в основном из граждан «великих держав». Но история «рождественских перемирий» говорит о том, что даже тогда солдаты не испытывали священной ненависти к противнику, если тот воюет «по правилам».
Однако как американские друзья Генриха Северло могли запросто превратиться в мстительного Аббу Ковнера, говорит пример освобождения концлагеря Дахау в 1945 году. Обнаружив за пределами лагеря 40 железнодорожных вагонов с телами узников, на момент смерти явно находившихся в крайней степени истощения, янки перебили сдавшийся без сопротивления немецкий контингент в 560 душ. И никто не понёс за это наказания.
После войны возникла новая гуманитарная дисциплина – медиация межэтнических конфликтов. Как психолог старается потушить разгоревшийся внутри семьи конфликт, так и «межэтнический медиатор» стремится примирить враждующие народы. За 70 с лишним лет дисциплина обросла широчайшей методологической базой, но при решении любого конфликта в первую очередь стараются определить, откуда скорее исходят импульсы к примирению – от властей или от общества.
Армяно-азербайджанский конфликт – это пример старинной вражды, где примирение приходит скорее снизу, чем сверху. Если не забираться в глубь веков, точкой невозврата многие называли 1915-й – год начала геноцида армян в Османской империи. Разумеется, кровавые события в Турции аукнулись на Кавказе: христианские и мусульманские отряды вырезали целые аулы, которые веками соседствовали друг с другом, несмотря на религиозные различия. Сегодня в азербайджанских источниках пишут, что армяне первыми начали, а их террор был более жестоким. А из Еревана предъявляют леденящие кровь подробности геноцида в Турции, который даже посол США Генри Моргентау назвал «кампанией расового искоренения». А Баку всегда был тесно связан со Стамбулом.
О том, насколько эффективной была медиация этой розни при СССР, существуют различные мнения. Но оба народа, безусловно, сплотили война и последующее восстановление страны. До конца 1980-х между ними не отмечено крупных межэтнических конфликтов, хотя бомба для трёх будущих войн уже была заложена: нагорно-карабахский анклав, населённый преимущественно армянами, включили в состав Азербайджанской ССР. В обеих республиках нашлись силы, которые видели в разжигании национальной вражды путь к обретению власти через дестабилизацию и хаос. Страна содрогнулась от резни армян в Баку и Сумгаите. Хотя в предыдущие десятилетия ситуация была достаточно стабильной, чтобы они там без опаски селились.
Параллельно началась «война историков», поэтому молодые армяне и азербайджанцы получали целостную картину своей правоты по всем пунктам «карабахского вопроса». Понятно, что национальная вражда на этом фоне только усиливалась. Но многих на Кавказе отрезвил опыт Кызыл-Шафага и Керкенджа. Эти два села, населённые азербайджанцами и армянами, по итогам войн 1990-х оказались каждое на вражеской территории. И решили поменяться малой родиной. Старейшины договорились, что армяне заселяются в азербайджанские дома и содержат в порядке кладбища и святыни предшественников. И наоборот.
После обмена возник период общего ведения хозяйства: приезжают азербайджанцы на новое место, а армяне ещё не уехали. И спокойно они уживались. Оказалось, и в соседней Грузии до сих пор есть смешанные сёла, при этом каждая национальность смотрит своё телевидение, чтит своих богов, но дети ходят в общую школу, а взрослые мирно встречаются на улицах. Социолог Сергей Румянцев рассказывает, что жители Кызыл-Шафага и Керкенджа остановили кладбищенскую войну, которая бушевала на территории двух республик: «Де-факто так они признали право друг друга на существование». По просьбам друг друга снимали на видео могилы родственников и передавали кассеты через границу.
По словам директора Центра независимых социологических исследований Виктора Воронкова, история переселения общин Керкенджа и Кызыл-Шафага – это прекрасный пример того, «на что способна народная дипломатия, когда она возникает снизу как гражданская инициатива, без ведома государства и даже вопреки ему». Когда пропаганда образа врага велась с обеих сторон, эта история дала понять, что конфликт не такой всеобъемлющий. Было много индивидуальных обменов: когда армяне и азербайджанцы хотели обменяться домами или квартирами, ехали в приграничную с Грузией территорию и там обговаривали условия. Оказалось, что представители одной национальности укрывали в своих домах знакомых другой национальности от погромов и преследований.
Аналогично и тема покаяния за геноцид армян в самой Турции возникла снизу, а не сверху. Начиная с Ататюрка, турецкие власти стоят на том, что никакого геноцида не было и извиняться не за что. Но интеллектуалы во главе с нобелевским лауреатом писателем Орханом Памуком развернули общенациональную кампанию примирения. А когда их активный сторонник журналист Грант Динк был убит в Стамбуле турецким националистом, его похороны вылились в демонстрацию, где десятки тысяч турок шли с плакатами «Мы все армяне, мы все Гранты».
Сербо-хорватская история примирения складывается иначе. Тут контакты двух стран скорее инициируются властями, а среди населения (особенно в приграничных районах) ещё свежи воспоминания о зверствах двух балканских войн 1990-х. В 2010 г. президент Сербии Борис Тадич совершил «визит примирения» в Хорватию: посетил Вуковар и Овчары, где возложил венки к памятнику убитым хорватским военнопленным и принёс официальные извинения от лица страны. Президент Хорватии Иво Йосипович сделал ответный жест, извинившись за убийство хорватскими бойцами мирных жителей в сербском селе Паулин Двор. А ведь такие жесты далеко не всегда способствуют популярности политика: например, когда канцлер ФРГ Вилли Брандт в 1970 г. встал на колени перед монументом жертвам варшавского восстания, это вызвало бурю негодования на его родине.
Тем не менее в Хорватии (как и в Сербии) пытаются соблюдать права национальных меньшинств, дублируя на кириллице таблички на зданиях органов власти. В том же Вуковаре, во время войны именовавшемся «югославским Сталинградом», таблички на сербском быстро посшибали, полиция не препятствовала беспорядкам. Но власти в Загребе проявили принципиальность, и хотя бы суды вынесли обвинительные приговоры зачинщикам – пусть и условно. Сербские и хорватские дети ходят в разные школы – часто обе располагаются в одном здании, но имеют разные входы. В частных компаниях хозяева обычно предпочитают брать на работу людей своей национальности, бары и рестораны тоже часто работают для своих. Но социологи отмечают, что сербы и хорваты не могут существовать в одном городе в параллельных реальностях. И каждые пять лет признаки нормальной жизни всё больше видны невооружённым взглядом.
«Плохих» народов не бывает
Самый противоречивый результат «примирения сверху» сегодня наблюдается на Ближнем Востоке. Нет в мире другого столь острого и затянувшегося конфликта, как между Израилем и соседними арабскими странами. В то же время противостояние десятилетиями находится под неусыпным контролем ООН: перед атакой Израиля на сектор Газа в конце 2023 г. организация эвакуировала около 15 тыс. своих сотрудников. Кого же и с кем они пытаются примирить?
Зрители новостей давно привыкли к словосочетанию «лагерь палестинских беженцев». Хотя совершенно непонятно, почему палестинцы живут в каких-то лагерях, если крохотный Израиль со всех сторон окружён дружественными им странами. Но, оказывается, Иордания, Сирия, Египет вовсе не собираются давать палестинцам гражданство или хотя бы вид на жительство.
Например, в сегодняшнем Ливане палестинцам запрещено работать по 67 профессиям. Да и по остальным (преимущественно физической работой) можно только при наличии разрешения министерства труда, получить которое палестинцу очень сложно. Кроме того, в некоторых лагерях запрещено делать ремонт и строить новое жильё, а на блокпостах по периметру поселения заворачивают транспорт со стройматериалами. Вероятно, народ как-то договаривался, поэтому с 2001 г. всем палестинцам без исключения запрещено покупать недвижимость за пределами лагерей. А те, кто приобрёл квартиру или дом раньше, не могут передавать их по наследству – после смерти владельца всё уходит государству.
Такая история в мире, вероятно, только с палестинцами. Хотя они этнические арабы, говорящие на арабском языке, равно как большинство жителей ближневосточных государств. Невозможно представить себе, чтобы 8 млн немцев, изгнанных после 1945 г. из Восточной Европы, до сих пор жили бы в резервации где-нибудь под Гамбургом. Чтобы сотни тысяч аргентинцев или чилийцев, бежавших в соседние государства Латинской Америки от сменявших друг друга в XX веке военных диктатур, не могли свободно перемещаться, зарабатывать, платить налоги.
Какой же смысл держать палестинцев в лагерях? На египетском Синае плотность населения до сих пор, как в Псковской области, Иордания тоже не перенаселена. Создаётся впечатление, что им сознательно формировали условия, в которых можно быть только антиизраильским тараном – боевиками, живущими на подачки и мечтающими вернуться на Землю обетованную с оружием в руках. Организация освобождения Палестины (ООП) и создавалась в 1964 г. Лигой арабских государств с целью «освобождения Палестины», на которой с 1948 г. стоит сионистское государство. Хотя территория Израиля составляет всего 20 тыс. кв. км – в четыре раза меньше Ленинградской области, вдвое меньше Эстонии. И кажется, палестинцам проще открыть новую страницу в истории, как было в бесконечном числе случаев, когда один народ вытеснял другой с насиженных мест.
После Шестидневной войны в Иордании скопилось около 200 тыс. палестинцев, которые в сентябре 1970 г. попробовали отвоевать автономию, но потерпели поражение, известное как «Чёрный сентябрь» (это название взяли террористы ООП, расстрелявшие израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 г.). Беженцев снова не попыталась инкорпорировать ни одна арабская страна. Они приняли участие в гражданской войне в Ливане, начав убивать христиан. В ответ христианские фалангисты устроили резню в лагерях Сабра и Шатила.
А с 1994 г., когда была провозглашена Палестинская автономия, финансирование пошло от международных организаций вроде ООН и МВФ. По версии Forbes, к моменту своей смерти лидер ООП Ясир Арафат входил в десятку самых богатых глав государств мира с состоянием под миллиард долларов, а в лагерях беженцев царили нищета, злоба на евреев и жажда реванша. Даже прагматичный Давид Бен-Гурион, первый премьер-министр Израиля, в 1970-х предлагал уступить арабам Западный берег Иордана и сектор Газа в обмен на мир. Но тогда соседи Израиля должны будут ассимилировать («внедрить», как говорят на Ближнем Востоке) большую часть из 5 млн проживающих в лагерях палестинцев. А они по-прежнему не хотят себе такого счастья.
Речь вовсе не о том, что все палестинцы – «плохие». Миллионы из них всё-таки расселились по всему миру, но очень немногие (даже живущие в Израиле) поддерживают исламских радикалов. Например, 41-летний президент Сальвадора Найиб Букеле (палестинец по происхождению) железной рукой усмирил преступность у себя в стране и призвал соотечественников свергнуть власть ХАМАС. «Плохих народов» в принципе не бывает, а мотивацию людей формируют институты, с которыми им приходится иметь дело.
Могилы без крестов
В постсоветской России никогда даже не обсуждалась идея пригласить на празднование 9 Мая немецких ветеранов. Всё-таки Вторая мировая унесла жизни около 27 млн советских граждан – ни одна страна в мире не знала таких огромных потерь. Но многое в отношении к прошлому стало меняться.
В 1994 г. правительство Ленинградской области выделило 5 га земли в деревне Сологубовка недалеко от Невского пятачка под строительство крупнейшего в мире военного кладбища. На нём захоронили 80 тыс. германских солдат и офицеров, погибших во время блокады Ленинграда в 1941–1944 годах. Советские власти отказывались даже обсуждать подобные идеи.
Деньги на обустройство выделил германский Народный союз, который опекает около 800 военных кладбищ в 40 государствах, в том числе и захоронения 800 тыс. советских воинов в Германии. Священник РПЦ отец Вячеслав (Харинов) убедил союз восстановить и храм в Сологубовке: нашёл свидетельские показания, что крышу разбирали немецкие сапёры. Однако батюшке пришлось столкнуться с непониманием соотечественников: в Сологубовке, Лезье, Мге, Кировске жили десятки ветеранов войны, которые свято хранили память о погибших фронтовиках, а всё, что связано с немецкими оккупантами, привыкли клеймить позором.
Харинов говорит, что на войне люди ослеплены ненавистью, для которой каждый находит причины: «Сюда приезжал старый немецкий офицер, который сказал, что не чувствует вины перед нами. До этого он прошагал всю Европу, соблюдая Женевскую конвенцию. А здесь партизаны сразу же вырезали санитарный батальон вместе с ранеными и врачами. И командование сказало им, что пленных можно не брать. В то же время я услышал русского прихожанина, которого вместе с другими купающимися в речке детьми расстреливал немецкий лётчик. Война – сгусток обоюдного греха, а не примитивное противопоставление «свои – чужие».
Уже в нулевые несколько стариков из Сологубовки ездили в Германию, увидели, в какой чистоте и в каком порядке немцы содержат могилы наших. Рассказывают, что после их возвращения отношение к приезжающим в Сологубовку немцам изменилось. Конечно, их не встречают хлебом-солью, но враждебность исчезла. Ни одного случая осквернения немецких могил не зафиксировано.